В отличие от победы в позднейшей Отечественной войне, празднуемой «со слезами на глазах», а то и с пеной у рта, 200-летний юбилей Бородинской битвы лишён столь личностного отношения к славе русского оружия. Мишура официальных мероприятий привлекает как шоу, но навряд ли позволяет преодолеть двухвековую пропасть между нами и той страной, тем народом, той эпохой. Для нас же и поверхность села Бородина, на которой посейчас обитают люди, и, даже в большей степени, сокрытый в глубине слой, вместе с осколками чугунных ядер и костями павших хранящий память о сражении, стал частью собственной жизни.
Не только коллеги по археологической экспедиции, но и жених да невеста, мы жили на Бородинском поле, готовили на костре, мылись в Колочи и стирали в Воинке – походным бытом приобщаясь к солдатским бивакам, а не просто глазея на военно-исторические реконструкции.
Наш лагерь располагался поблизости от трёхсотлетней липы, уже солидным деревом изрешечённой то ли русской, то ли вражеской шрапнелью. Повсюду ползали и хрустели под ногами громадные улитки: за то, что считаются лакомством у французов, они породили легенду о расплодившемся здесь обозе с живыми деликатесами.
Однако, наезжавшая из Киева Дарья отказывалась менять рецептуру борща.
В канун Бородинского сражения нашим воинам было не до яств: одевая чистые рубахи, они молились, готовясь к смерти. В уединённой чаще под русскими позициями расположился и наш лесной аналой.
«Наша боевая линия стала на правом берегу Колочи, — лицом к Колоцкому монастырю, к стороне Смоленска; правым крылом к Москве-реке» (Ф. Н. Глинка). Её мутные воды отделяют Бородинское поле от самого села.
Они не подходят к рассказу о кровавом форсировании Колочи 106-м линейным полком Великой армии. Река сильно обмелела, пожар войны угас.
Но, сколько лет ни прошло, и это село, и это поле, и эта река остались накрепко связаны с одним-единственным днём из своей жизни, 26-м в августе месяце 1812-го года. Они сами стали памятниками, даже без множества установленных здесь. И вознесённый на колонну двуглавый орёл гвардейских егерей, и берег Колочи, на котором истребили они французов, перешедших было за реку, и славное небо Бородина – главы одной книги, куда более монументальной, чем «Война и мир».
Кого не таскал по полю экскурсовод, скороговоркой показывающий достопримечательности, кто волен был, совершив обычное паломничество к Главному монументу, самостоятельно избирать маршрут очередной прогулки…
…для того всякий памятник запомнился как открытие. Так, на краткое время вызолоченная лучами заходящего солнца, неожиданно явилась перед нами сказочная башенка в честь 7-й пехотной дивизии. Скоро уступив яркие краски западному боку облаков, она так и осталась для нас сияющей.
Проходя мимо поклонного креста, дорожка упиралась в перекрещенный решёткой зёв строения. Карта Бородинской битвы лежала на его изразцовом языке.
Орлы парят над полем Бородинским, взывая то к радости…
…то к печали;
и только один из них – «aux Morts de la Grande Armee», «павшим Великой армии». На месте командного пункта Наполеона он стережёт крохотный островок французской земли.
Стремясь извлечь из земли информацию о Бородинском сражении, археолог, хочет он того или не нет, вынужден прокопать и все прочие слои на разрабатываемом им участке. И как бы прочно история знаменитого села не сплелась именно с событиями 1812 года, элементарное осязание напомнит ему и об иных эпохах. Так и наша жизнь в Бородине не могла ограничиться погружением в одну лишь александровскую эпоху.
Раскопки начались с того места, где располагался скромный императорский дворец, устроенный ради остановок российских государей по случаю торжеств на Бородинском поле. Но это же здание в 1941 году служило немецким госпиталем…
К нашему времени он был почти целиком уничтожен.
Остатки дворца, неотделимого от памяти столь великих войн, скрывались с людских глаз под стрельбу из нивелира.
Не только сам дворец, но и целый дворцовый комплекс по случаю 200-летнего юбилея отстроен заново. Но как бы представительно ни выглядели эти макеты, все они меркнут перед исторической ценностью здания, оставшегося до наших дней единственным архитектурным свидетелем Бородинского сражения – Одигитринской церковью начала XVIII столетия, напротив которой и располагался дворец.
Копая фундаменты, мы во всякое время могли, подняв голову к храму, подумать о горнем. Работа же тянула вниз, к земле, к быту. Недаром лучше всего сохранившейся частью дворца оказалась керамическая канализационная труба. Находка незамедлительно привлекла внимание жёлтой прессы, в лице столичного «комсомольца» применившей всю свою клоачную фантазию для сочинения скандального заголовка.
Археология – занятие для странных людей.
Они ковыряются в земле, вызывая недоумение обывателей: «Разве тут что-то есть?»
Да, бывает, что есть – даже там, где вы устроили свалку и вырыли сортир. Когда показалась первая косточка, никто и не думал, насколько нагадили местные на славную историю Бородина.
«Смешались в кучу кони, люди…» – ещё никто, после современников битвы, не видел этого своими глазами.
Типичное санитарное захоронение, в яму которого были сброшены вперемешку не только русские солдаты и многоязычные супостаты, но и десятки конских падалей и даже корова, впервые копалось археологами целиком.
Спрессованная толща скелетов разбиралась и фиксировалась по косточке, несколько месяцев.
Кости чистились, мылись, передавались для дальнейшего исследования антропологам и остеологам. Воинские останки позже были торжественно перезахоронены.
Захоронение на месте русской артиллерийской батареи надолго задержало нас в Бородине. Экспедиция, мероприятие как правило сезонное, после грязной весны и изнуряюще жаркого лета, встретила и яркие краски осени…
…и катаклизмы подмосковной зимы, с ледяным дождём и радикальными перепадами температур.
См.также документальный фильм о бородинской экспедиции: