Поэт и общественный деятель, член штаба “Витязи”.
Участвовал в заседаниях Русского клуба.
Ведущий ряда литературных вечеров,
проводимых обществом «Память» в 1-й половине 80-х.
Первые стихи опубликовал в 1940 году. Автор поэм «Вышки в море» (1952), «Настенька» (1960), исторических поэм «Михайло Ломоносов» (1956), «Ермак» (1962), оды «Слово о народе» (1958), сборников «Ветер в лицо» (1956), «Осенний гром» (1961), «Огонь на себя» (1963), «Снова в дорогу» (1966), «Моя земля» (1968), «Стрелы» (1968) и др.
Появился на свет Божий, кажется, в 1920-м. Кажется, потому, что родился как бы между делом ранней голодной весной. Мать отправилась в поле собирать из-под снега полусгнившие початки кукурузы, там меня и «нашла», как говорили у нас в селе. Мать рассказывала, что эту кормилицу сушила, толкла, варила и в тряпочке давала мне вместе соски в дополнение к материнскому молоку, которого грудному младенцу не хватало. Вообще, не везло Ставрополью. Невзирая на чернозем не хуже украинского, где «воткнешь палку — вырастет тарантас», хлеба вдоволь крестьяне не видели, всё его куда-то отсылали… Не помню сытного дня в детстве. Но самым жестоким был год 32-й. Вымирали целые семьи, целые деревни, и нередкостью было, когда, облегчая участь детей, отцы, натопив пожарче печь, поплотнее закрывали дымоход, чтобы угар спас от мучительной голодной смерти… Так было и в нашей семье: одного меня оставили — «на развод»… И пошел я скитаться по России. Прибился в Дагестане. Жил и в детском доме, и в интернате, где учился на кумыкском языке: русский преподавался как иностранный, два раза в неделю… Но библиотека в интернате была, и только там вспоминал, что я не кумык Али-Бек, как звали меня товарищи, а русский Алешка. И зачитывался я родной классикой, упивался морем разливанным материнского слова.
Ребенок многого не понимает в окружающей действительности, но я твердо знал одно: славянин унижен, оскорблен, растоптано его достоинство и даже язык. Проснулось чувство обиды и любви к поруганным предкам. И если потом я написал галерею поэм о людях, принесших славу России, — «Ермак», «Пугачев», «Михайло Ломоносов», «Кондратий Рылеев», то это «заслуга» тех, кто хотел покончить с Россией. Всю жизнь помнил я о том, что называлось «расказачиванием». Оттуда и поэма о великом русском человеке казачьем атамане Матвее Платове — «Вихрь-атаман». О, как же не хотели публиковать эту оду казакам, названным Львом Толстым «странствующими рыцарями русского народа»!
…Собственно, я считаю себя счастливым. Остался жить в 32-ом, вернулся живым из военной мясорубки 1941-45-го, на моем пути встретились редакторы, которые, вопреки цензурному частоколу, публиковали стихи, актуальные и сегодня, в дни, когда пришла гласность.
ВЫЗОВ.
Я вызываю вас на бой,
Вас, покрывавших негодяев,
Вас, в очередности слепой
Зады лизавших у хозяев!
Вас, поднимавших руки вверх
В голосовании нелепом,
Вас, расточавших сытый смех
В соседстве с тем, кто бредил хлебом.
Я вызываю вас на бой,
Дежурных мыслей дубликаты,
Женой довольных и собой,
Всегда ни в чем не виноватых.
Я вызываю вас на бой,
Взрывавших солнечные храмы…
Взрывавших, чтобы свинопой
Прорыть на месте этом самом.
Со дна исчезнувших времен
Я вызываю вас, двуликих,
Давивших слабых испокон,
Ходивших в слугах у «великих»,
Искавших гвозди для Христа,
Метавших вслед ему каменья,
Стоявших молча у костра,
Где билось собственное мненье.
Я вызываю вас на бой,
В интригах струганных и тертых…
Кто там кричит наперебой:
«Живые, не тревожьте мертвых!»
Ах, мертвых? Скрылись на покой?
Неправду говорите, живы,
Предусмотрительны и лживы…
Я вызываю их на бой!