“Вот у Прожекторной горы Алабинского полигона и сошлись все факторы

целесообразности и необходимости применения такого отчаянного шага,

как десант без парашютов.” 

А.Н. Крылов.

Легендарный Можайский десант.

Почему всё-таки Прожекторная гора Алабинского полигона (высота 210,8)?

Вообще то до нас дошли лишь отрывочные, в основном фольклорные сведения о том замечательном подвиге. Где это происходило, мы с документальной точностью не знаем. Но незнание некоторых фактов может быть компенсировано знанием общих тенденций и действующих объективных законов.

Десант был назван Можайским, его выброска была произведена в глубокий снег без парашютов.

Глубокий снег (более 50 см) в 1941 году лёг только в конце ноября. Город Можайск был оставлен в середине октября. Вот как это было:

Заключение по вопросу оставления войсками 5 Армии г. Можайск 
18 октября 1941 года.

1.   Общая  обстановка, сложившаяся к моменту оставления войсками 5 Армии г. Можайск соответствует тому, как указано в донесении Военного Совета 5 Армии от 18.10.41 г.:
« Противник с 14.10 развивая прорыв в Можайском направлении м в сторону флангов к исходу 18.10 ворвался в Можайск, Ямская (карта 100.000).

В результате прорыва фронт 32 СД оказался разрозненным на 2 изолированных участка: к северу от Можайского шоссе оказались обороняющиеся здесь 230 Зап. СП и 322 СП, на юго- 17 СП и батальон курсантов. В центре прорыва на Можайском направлении наша пехота была рассеяна и противник мотопехотой с танками вышел на противотанковые артиллерийские опорные пункты, созданные на рубеже Кухарино, Новосурино, Бол. Соколово.
    Отсутствие пехоты в центре прорыва было главной причиной позволившей противнику с помощью сильной авиационной подготовки и широкого применения групп автоматчиков, прорваться на Можайск, Ямская.»

2.   Поверкой документов и опросом лиц, участвовавших в операциях в районе г. Можайска установлено следующее:
А) Противник:
По документам штаба характеризуются следующими данными:
« В течение дня (17.10) противник вел упорные бои на Можайском и Верейском направлениях. В направлении Верея действует до двух ПП усиленных артиллерией: в направлении Можайск  40-50 средних и малых танков, усиленных пехотой и артиллерией…  (боевой приказ 5 А № 07 от 17.10.41).
    « В направлениях Верея действуют до двух пех. Полков, усиленных артиллерией: в направлении Можайск 75-85 средних и малых танков и до двух полков пехоты и артиллерии» (боевой приказ 5 А № 08 от 17.10.41 ).

     « В направлении Можайск 75-85 средних и малых танков и до двух полков мотопехоты с артиллерией» (боевой приказ № 06 от 17.10.41).
Сопоставляя все данные о наличии противника, следует сделать о противнике следующий вывод:
На Можайском направлении действовало до ПД (285 СС) поддержанной танковым полком (около 50 танков).
Характер действий противника: отдельные танковые группы (5-15 танков), вырываясь вперед, вели боевую разведку и рассеивали огнем нашу пехоту, выдвигались по дорогам, ведущим к гор. Можайск, преимущественно с запада и юго-запада.
Одна из таких групп в составе 17 танков, 16.10 появилась перед Кукарино и атаковала пехоту и артиллерию 32 СД. В результате огня артиллерии и 17  танков несколько  танков было подбито, 4 же из них прорвались непосредственно к КП дивизии, а оттуда, встреченные организованной  КП ПТО повернули в лес, юго-западнее Кукарино.
17.10 , около 7 танков противника дошли до перекрестка дорог у Бол. Соколово, где остановлены были огнем артиллерии. Одновременно. Мелкими танковыми и пехотными группами противник занял Починку и 17-ю самолетами произвел интенсивную бомбардировку района перекрестка шоссе у Бол. Соколово.
18.10, с утра. Противником произведена бомбардировка города Можайск (без противодействия зенитных средств с нашей стороны) и одновременно были получены сведения об атаке с юго-запада и с юга 60-70 танков (сведения преувеличены).
     Действий крупных пехотных частей в этот период не отмечалось. Вслед за танками действовали отдельные группы автоматчиков и минометчиков, воздействовавшие своим огнем на отходящие подразделения 17 СП.
К 14-15.00, противник действуя танковыми группами. Подошел к западной и юго-западной окраине города, а в 16-16.30 , 12 немецких танков ворвались в город.
К 18-19.00, в городе появились группы пехоты противника численностью до 50-60 человек, а к исходу дня во многих домах города уже были поставлены на ночлег «много немцев» (по данным местных жителей).
Предположительно, противник, действовавший довольно осторожно, вслед за прорвавшимся танками (точнее не прорвавшимся, а вошедшими в город) ввел в город разведотряд силою до батальона пехоты с минометами, а к вечеру сосредоточил не менее полка.
Одновременно к северу от г. Можайск противник особой активности не проявлял. Так, 18.10 в 4.00 в районах  Стар. Тяга и Копцево отмечалось до 22 танков и до батальона пехоты.
16.10 в районе Троица – до батальона пехоты с ротой танков.
17.10 в районе Новое Село – до роты пехоты с 7 танками.
Все эти группы вели упорные бои с частями 32 СД и особого успеха не имели.
Южнее Можайск, разведчасти 7 ПД действовали в направлении Верея и 17.10 отмечалось непосредственно на подступах к этому пункту с северо-запада, запада и юго-запада (всего до ПП с 1-2 ротами танков).
В целом, противник действуя небольшими танковыми группами и сопровождающей их пехотой 18.10 вышел на рубеж Можайск, Верея, где стал немедленно закрепляться.
Непосредственно в гор. Можайск должного сопротивления противнику оказано не было.
3.   Наши войска:
32 СД, с 230 СП, 151 МСБр, Батальоном курсантов ВПУ, сводным полком, поддерживающей артиллерией (имеющей в своем составе 4 полка ПТО), 3 огнеметными ротами, 305 пульбатальоном, 2 дивизионами «РС», 20 ТБр обороняла рубеж вост. Берег р. Искана, Гаретово, Красное Инжена, Бородино,

Рогачево, Ельня, Каржень, Сокольники, имея фронт обороны до 50 клм. Впоследствии в состав Армии включены 18 и 19 ТБр.
121, 367, 408 и 421 АП ПТО, 59  ОЗАД.
Учитывая, что противник действовал не сплошным фронтом, а по отдельным направлениям, перечисленных выше сил было вполне достаточно для того, чтобы организовать оборону этого рубежа на период, необходимый для подброски в дальнейшем резервов из глубины.
На участке севернее Можайского шоссе были сосредоточены главный силы пехоты 230 СД, на Можайском же  шоссе были поставлены такие части, как 17 СП (который рассеялся после появления первых групп танков противника), батальон курсантов, кавполк и в районе Верея 151 МСБр.
 Относительно одновременное распределение пехоты по всему фронту обороны привело к тому, что командование 62 СД находившееся на главном направлении (Кукарино, Глазково) не сумело своевременно сманеврировать имеющимися силами и оказать должное сопротивление противнику.
В результате прорыва танков и пехоты противника 15.10 в районе Бородино и Ельня фронт обороны Армии оказался разрезанным на 2 части: северный и южный участки.
Севернее Можайского шоссе остались части 32 СД, южнее 20 ТБр, 17 СП ( не более батальона), батальон курсантов ВПУ, 151 МСБр.
Командованием Армии северный участок приказано было оборонять командиру 32 СД, южный – командиру 20 ТБр – Полковнику Антонову.
Город Можайск, по устному приказанию Командования Армии был для 20 ТБр включительно, а по письменному приказанию – исключительно, почему создалось не совсем точное разрешение вопроса об обороне города.
В документах по этим вопросам говорится следующее:
« 32 СД с 230 СП, батальоном ВПУ, 32 отд. Стр. батальоном, 202 Зап. Полком, 121, 421 и 367  Полками ПТО, 2/572 АП, 1/11 и 2/13 Мин.Полков, 18 и 19 Танковыми бригадами к исходу дня 16.10 на флангах занимают прежнее положение, в центре противнику удалось прорвать фронт дивизии и вклиниться в глубину до вост. Опушк. Леса зап. Кукарино..

В результате дивизия занимает положение: Авдотьино, Гаретово, Троица, Бородино, Семеновское, Князьково, лес южн. Кривушино, Нов. Деревня, вост. Опушка леса зап. Кукарино в 1 клм. ж.д. Можайск, ст. Бородино, лес вост.  Утицы, Артемки, Фомино, Юдинки, Сокольники.» (боевое донесение № 01, Штарма 5 от 17.10.41).
   « Командиру 20 ТБр, подчинив себе все пехотные и артиллерийские части и подразделения южнее правой границы !18 ТБр, 36 мотоциклетный полк, пех. Подразделения и части 132 СД, а также приданные или поддерживающие эти пех. Подразделения».. (боевой  приказ № 07 от 17.10.41 г).
Непосредственная оборона города, была организована следующим образом:
  « Коменданту гор. Можайск, копия командиру 32 СД и 36 мотоцикл. Полка:
С целью недопущения захвата города противником, приказываю организовать самооборону города на рубеже Ильинское, зап. окр. Можайск, Ямская, прочно перехватив дороги на север, запад и юг.

Начальником самообороны назначить капитана Власова, военным комиссаром Политрука Мельникова.
Для самообороны привлечь милицию, караульную роту, комендантские команды и местные отряды самообороны.
Оборону занять к 16.00 17.10.
Без разрешения Военного Совета Армии оборону города ни в коем случае не снимать.»
Сопоставляя документы и результаты опроса, можно сделать вывод:
   Полевые войска выполняли следующие задачи:
Северный участок (32 СД) обороняла прежние позиции севернее Можайск, южный участок  обороняла позиции южнее Можайск, от перекрестка шоссе у Бол. Соколово, до Верея.
В центре перед городом оставались:
20 ТБр, которая к этому времени смогла выставить три танка и 2 пушки ПТО и подошедший к вечеру 18.10 сводный батальон, из состава собранных бойцов  разных  отошедших частей. Эта группа (20 ТБр с батальоном) прикрывала перекресток дорог южнее Ямская, не допуская противника вдоль автострады на восток. Кроме 20 ТБр  здесь же отчаянно боролась  с танками противника  артиллерия  занимающая позиции в районе перекрестка дорог.
Командир 20 ТБр, считая, что Можайск обеспечивается частями 32 СД, оборонял автомагистраль, но счел  необходимым направить в город командира 18 ТБр, которому и поручил оборону города. Последний прибыв в Можайск, нашел там командира 19 ТБр, который расположил  на зап. окр. Города 8 танков, фактически уже обеспечивал город с запада.
Таким образом, оборона города реально выражалась в следующем: 
На западной окраине города 8 танков 19 ТБр ( в середине дня 5 танков  оставили город, оставив подбитыми во время бомбардировки города три танка) + артиллерия ПТО располагавшаяся ранее в районе  города №№ и количество частей не установлены)
Там же – 80 человек самообороны коменданта города (в том числе 30 человек собранных из отдельных отходящих бойцов).
На северной окраине города – 30 человек самообороны.
На южной окраине – 30 человек самообороны.
На восточной  окраине – 20 человек самообороны.
Все бойцы самообороны были вооружены только винтовками, пулеметов и орудий не было.
При подходе танков противника к городу и обстреле его минометным огнем следовавшей за танками пехоты, отряд самообороны, с разрешения Военного Совета, оставил город и отошел в северном направлении.
12 немецких танков около 17.00 без  сопротивления со стороны наших частей  вошли в город, где к этому  времени наших частей не было. Проезжавший в это же время Полковник Гуковский (сейчас Нач. оперотдела Штарма 5) наблюдал слабую стрельбу со стороны противника по району города. Никаких частей в городе не видел. Это же подтверждают и другие командиры (Нач. политотдела одной из бригад).
Таким образом, войска находившиеся в районе города, не оказав должного сопротивления противнику, оставили город и позволили противнику беспрепятственно занять его.

Боевых действий в районе города, за исключением утра 18.10, когда части 19 ТБр вели бой с подходившим  частями  противника, по существу не было.
Войска Армии вели бои севернее и южнее Можайска.
Дороги к город после бомбардировки авиацией противника были открыты. Все находившиеся в городе части оставили его фактически уже с утра, после бомбардировки.
В течение 19.10 частями Армии предпринимались безуспешные попытки наступления на укрепившегося за ночь противника на вост. И южной окраине города.
4.   Выводы:
А) При организации обороны Можайских позиций, командование 5 Армии и 32 СД должной обороны не посредственно  города не организовали. Внимание  штабов и командиров было обращено, главным образом, на удержание рубежей обороны западнее Можайск и борьбу с частями противника, пытавшимся прорвать оборону.
Город, как объект оставался на втором плане и к моменту прорыва противника в направлении Кукарино, фактически был предоставлен самому себе.
Выделенные отряды самообороны, несколько танков  19 ТБр и остатки отошедших с пехотой арт. частей не являлись организационно сколоченной единицей, способной оборонять город.
Б) Город Можайск, оказался на стыке разрезанного на две части фронта 32 СД, оказался для противника целью, которую без труда можно было захватить. Разноречивые приказания о разгранлиниях для 32 СД и 20 ТБр имели влияние на нерешительность взаимодействия внутренних флангов фронта и способствовали возникновению недоразумений на этой почве  (командиры 18 и 19 ТБр).
В) Оставленный для организации самообороны города Капитан Власов, не мог являться достаточно полновесным командиром, который мог свое властью мог бы организовать отходящие части и включить их в систему обороны города. В данном случае требовалось наличие энергичного командира в звании генерала или полковника, способного в тяжелые минуты для города организовать его  защиту.  Такого командира не было и вся самооборона шла самотеком, без решительного воздействия с чьей бы то ни было стороны:
Г)  Действия противника в районе города ограничивалось сравнительно небольшими группами танков и пехоты, поэтому, действие наших отрядов заграждения в составе хотя бы взвода – роты, при 3-5 пулеметах, 1-2 орудиях – было вполне возможны и обеспечивали бы город в продолжении 1-2 дней необходимых для маневра войсками Армии.  Такие отряды созданы не были.
Д)  19 и 20 ТБр, малочисленные, по своему составу, сделали все возможное для своих сил, обороняя подступы к городу, но не имея поддержки своей пехоты вынуждены были отойти, сохраняя остатки матчасти.
На 17.10.41 танковые бригады имели в своем составе матчасть:
18 ТБр – не имела ни одной боевой машины.
19 ТБр – имела Т-34 =4, Т-40 = 17.
20 ТБр – имела Т-34 =14, Т-40 =5, т-26 =13.
Стрелковые батальоны бригад были малочисленны по своему составу, и сыграть сколько-нибудь решающей роли не могли.
При наличии хотя бы одного полного стрелкового полка, достаточно стойкого, имевшиеся танки можно было использовать более эффективно:
Е) Во главе войск, действовавших на Можайском направлении был штаб 5 Армии, только что сформирован из различных не сколоченных в районе групп людей, без средств связи 
(не было проводной и радио связи), без средств передвижения. Фактически штаба Армии, как штаба не было – были отдельные командиры, выполнявшие функции офицеров связи, пользовавшиеся попутными машинами и передвигавшиеся пешком, которые являлись только представителями командования и не имели даже возможности информировать командование о событиях на Фронте.
Внимания со стороны штабов вопросом обороны города уделено не было. Начальник штаба 32 СД о плане обороны города ничего не знал, хотя город входил в полосу обороны дивизии.
В целом, при сравнительно неплохой организации обороны севернее и южнее Можайск командованием  5 Армии и 32 СД почти не  было уделено достаточного внимания обороне центрального направления – подступов к городу. Вследствие  этого , г. Можайск без особого  воздействия со стороны противника, 18 октября 1941 г. был оставлен нашими частями.

Ст. Пом. Начальника Оперотдела Штаба
Западного Фронта  Полковник   /Васильев/.

Составлено на основании имевшихся в Штарме 5 боевых документов и опроса лиц, участвовавших в обороне Можайск. При необходимости уточнения отдельных вопросов, дополнительно следует опросить:
Б. командующего 5 А Генерал-майора Лелюшенко (ранен, в госпитале в Москве).
Б. начальника штаба Армии Полковника Глуздовского (в командировке).
Б. начальника оперотдела Штарма Полковника Матвейшина (ранен, в госпитале на излечении).

Полковник  (Васильев).
23 октября 1941 года

Значит, в самом городе Можайске, в его окрестностях в момент оставления города нашими войсками снежный покров не мог достигать достаточной для амортизации приземляющегося десанта глубины. Поэтому необходимо проанализировать, где в конце ноября – начале декабря на Можайском направлении для Красной Армии сложилась трагичная ситуация с прорывом большого количества войск противника, которые уже пошли на Москву, не встречая сопротивления.

Мне представляется, что это был прорыв танков Матерны 1 декабря 1941 года.

Утром 1 декабря после мощной артиллерийской и авиационной подготовки немцы начали наступление. В районе Звенигорода их 78-я и 252-я пехотные дивизии в полосе нашей 5-й армии продвинулись в двух местах только на 1,5-4 км и вынуждены были перейти к обороне. Северо-западнее Наро-Фоминска 292-я и 258-я пехотные дивизии немцев, используя более чем пятикратное превосходство в силах, прорвали оборону 222-й стрелковой дивизии 33-й армии в районе Таширово, дер. Новая и, введя в прорыв до 70 танков с мотопехотой, к 14.00 вышли на шоссе Наро-Фоминск – Кубинка. Части 292-й пехотной дивизии после взятия Акулово были остановлены в 6 км от Минской автострады. К исходу дня 478-й пехотный полк 258-й пехотной дивизии с усиленным танковым батальоном (до 60 танков), повернув от дер. Головеньки на восток по проселочной дороге, достиг центральной высоты Алабинского полигона – 210,8 «Прожекторная», где и закрепился.

Вопрос вот в чём. Смысловая нагрузка останавливаться на Прожекторной горе при отсутствии перед собой противника для немцев была нулевая. Им нужно было как можно скорее ударом на Голицыно, пока русские не опомнились отрезать 5 –ую армию Говорова.

Но немцы закрепились на Прожекторной горе и зимой, в страшный мороз, там ночевали под открытым небом, имея задачу прорваться в тёплые дома Голицыно, и не имея перед собой противника… Я далёк от мысли, что те немцы были гайдарами и сванидзами – т.е. полными идиотами. Кто же заставил танки Матерны остановить свой бег по дорогам Алабинского полигона? У Ефремова и у Говорова на 1 декабря для этой цели не было ни сил, ни средств. А танки были остановлены, у Прожекторной горы кипел бой, туда были подтянуты немцами гаубичная и миномётные батареи.

Местные жители оттуда приносили валенки, тулупы, снятые с убитых наших солдат. Немецких трупов никто не видел, видимо, они всех похоронили или увезли при отступлении.

Вот у Прожекторной горы Алабинского полигона и сошлись все факторы целесообразности и необходимости применения такого отчаянного шага, как десант без парашютов.

Низкая облачность и плохая видимость не позволила эффективно применить бомбардировочную и штурмовую авиацию, парашютисты при обычной выброске разлетелись бы по всему полигону, а по глубокому снегу им собраться, и останавливать танки было не реально. Сажать самолёты у Прожекторной горы и на полигоне было негде.

Поэтому недалека от реальной та картина, о которой повествует замечательный историк и талантливый писатель Н.Ф. Шахмагонов.

РОО “БОРОДИНО 2012-2045” АКТИВНО ЗАНИМАЕТСЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ РАБОТОЙ, УЧАСТВУЕТ ВО МНОГИХ МЕРОПРИЯТИЯХ ГОРОДА МОСКВЫ, ВРУЧАЕТ НАГРАДЫ ДОСТОЙНЫМ ЛЮДЯМ НАШЕГО ВРЕМЕНИ И ФОРМИРУЕТ ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ, НА КОТОРОЕ ОПИРАЮТСЯ РУКОВОДИТЕЛИ И ВИДНЫЕ ДЕЯТЕЛИ НАШЕГО ГОСУДАРСТВА.

Совсем недавно член Правления РОО “Бородино 2012-2045”, депутат совета депутатов МО Зябликово А.Г. Ефимов вручил медаль “В память о 700-летии со дня рождения преподобного Сергия Радонежского” бессменному меценату и великодушному Благотворителю, основателю и Главе совета директоров группы компаний «Вашъ Финансовый Попечитель» 

Бойко-Великому Василию Вадимовичу

ДЕНЬ ЯДЕРЩИКА.

Традиционно 4 сентября, в рамках празднования дня специалиста по ядерному обеспечению в муниципальном образовании “Зябликово” города Москвы прошло торжественное мероприятие.

Ветеранов подразделений особого риска гостеприимно приняла школа № 985, в которой расположен уникальный музей военных-ядерщиков «Рожденные атомной эрой».

Открылись торжества возложением цветов к мемориалу, посвященному воинам из подразделений особого риска. Были произнесены слова памяти, объявлена минута молчания в память погибших от последствий работы с ядерным оружием или его применения.

В выступлении Василия Андреевича Поповича, контр-адмирала в отставке, руководителя районного Совета ЮАО ветеранов подразделений особого риска прозвучали не только слова поздравлений, но и задачи, стоящие перед ветеранским движением по увековечиванию памяти тех, кто не дожил до сегодняшних дней, задачи по духовному, нравственному и патриотическому воспитанию подрастающего поколения.

Затем к присутствующим обратился один из почетных гостей – отец Георгий Баронец, представитель Даниловского Благочиния г. Москвы.

Отец Георгий сказал важные слова о необходимости сохранения памяти всех, кто отдал свою жизнь во славу своей Родины, о том, что только бережно сохраняя память о таких людях мы можем считать себя настоящими патриотами, только сохраняя память о своих предках, мы можем говорить о любви к Отчизне.

Важно и то, что эти слова были услышаны молодыми, школьниками, которые пришли поздравить ветеранов подразделений особого риска с их праздником. И многое из сказанного было адресовано им – тем, кто будет продолжать славные традиции своих отцов.

Торжественная часть продолжилась в актовом зале школы, где к собравшимся с приветственным словом обратилась руководитель школы Л.В. Кривобокова. Лариса Витальевна поздравила собравшихся и сказала о том, как важно помнить о тех людях, которые создавали ядерный щит над нашей страной. В заключение директор школы пригласила всех почаще посещать музей военных ядерщиков, работающий в школе.

Ведущий мероприятия, депутат совета депутатов МО Зябликово А.Г. Ефимов, поблагодарил Ларису Витальевну и подарил школьной библиотеке от имени ветеранской организации южного округа поэтический альманах, изданный к 70-летию Победы.

Перед собравшимися выступили ветераны, собравшихся поздравили Первый заместитель председателя комитета подразделений особого риска г. Москвы А.Б. Жданов, Первый заместитель руководителя окружного совета ветеранов ЮАО В.З. Миронов..

О музее «Рожденные атомной эрой» рассказал его руководитель Нестеров Борис Григорьевич – полковник в отставке, ветеран подразделений особого риска, почетный ветеран Москвы.

На всем протяжении торжественных мероприятий рядом с ветеранами присутствовали школьники разных классов. Для них все происходящее стало интересным уроком патриотизма, формирования у несовершеннолетних ценностного отношения к жизни, возможностью познакомиться с теми, кто подарил им их мирное детство. Но школьники не остались в долгу: они со своей стороны поздравили ветеранов добрыми сердечными словами и прекрасными песнями, организовав для присутствующих небольшой концерт.

По окончании торжественных мероприятий всех ветеранов и почетных гостей пригласили к столу, где силами педагогического коллектива школы был накрыт прекрасный стол. Директор школы еще раз поздравила ветеранов с праздником и пожелала им долгих лет жизни и здоровья.

Диакон Владимир Василик считает, что стотысячный Крестный ход в Петербурге продемонстрировал тягу русского народа к Церкви и единству …

12 сентября в северной столице России состоялся торжественный крестный ход в честь св. благоверного великого князя Александра Невского и Ништадтского мира. Он проходил от Казанского собора до Александро-Невской Лавры. По оценкам МВД он явился крупнейшим крестным ходом в Санкт-Петербурге в новейшее время, в нем приняло участие около 100000  человек, в том числе около 150 хоругвеносцев и более 200 представителей духовенства Санкт-Петербургской митрополии. 

 

Общегородской Крестный ход состоялся после Божественной литургии, совершавшейся параллельно в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры, совершенной в сослужении наместника Лавры епископа Кронштадского Назария митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Варсонофием и в Казанском кафедральном соборе. Богослужение в Казанском кафедральном соборе совершили ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии архиепископ Петергофский Амвросий, епископ Выборгский и Приозерский Игнатий, епископ Царскосельский Маркелл, викарий Санкт-Петербургской епархии; епископ Гатчинский и Лужский Митрофан, епископ Армавирский и Лабинский Игнатий, в сослужении протоиерея Павела Красноцветова, настоятеля Казанского собора; протоиерея Николая Преображенского; протоиерея Андрея Герасимова, ключаря Собора; протоиерея Петра Мухина, благочинного храмов при высших учебных заведениях и многочисленного духовенства Санкт-Петербургской митрополии.

 

Общегородской крестный ход состоял из двух частей – большого крестного хода от Казанского собора до площади Александра Невского, который, по завершению Божественной Литургии, возглавил  архиепископ Петергофский Амвросий, – и малого, от Троицкого собора Александро-Невской Лавры до площади Александра Невского, который возглавил  митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Варсонофий. 

 

Во главе большого крестного хода пронесли чудотворную Казанскую икону Божией Матери, а малого – мощи святого благоверного великого князя Александра Невского. 

 

На площади Александра Невского был отслужен торжественный молебен, провозглашено многолетие церковным и светским властям, российскому воинству и народу. После молебна высокопреосвященнейший Варсонофий митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский обратился к клиру и пастве с пастырским назидательным словом. Он напомнил о тех тяжелых обстоятельствах, в которых находилась Русь XIII века — непреодолимое нашествие монголов с Востока, агрессия с Запада. Русь погибала и в этих обстоятельствах происходит чудо — Господь посылает орудие Своего промысла, святого князя, который своим смирением и кротостью перед Ордой обезопасил Русь с Востока и железной стеной защитил ее от Запада. Св. Князь Александр Невский проявил не только мудрость дипломата и мужество воина, но и великую жертвенность православного человека, жертвуя свои силы и самую жизнь ради Бога и Его народа. Его жизнь — пример и назидание всем нам и в то же время — залог того, что Россия жива и будет жить. 

 

После митрополита Варсонофия к присутствующим обратился губернатор Санкт-Петербурга Г.С.Полтавченко. Он выразил убеждение в том, что праздник святого князя Александра Невского дорог всем петербуржцам и обладает огромным объединяющим потенциалом. «Вместе мы сможем решить любые проблемы», – подчеркнул губернатор. 

 

С глубоким прочувствованным словом к участникам молебна обратился председатель Законодательного собрания Вячеслав Серафимович Макаров. Он напомнил им, что они находятся на святом месте. Ибо Петр Великий для того основал Александро-Невскую Лавру и перенес святые мощи благоверного князя Александра Невского, чтобы освятить Санкт-Петербург и сделать его духовным центром новой России. И сегодня, когда России бросают вызовы, мы должны ответить на них соответствующим образом и наш ответ должен быть исполнен духовной мудрости и силы. Нам важно помнить, что князь Александр Невский был не только воином и дипломатом: прежде всего он был святым. Святость, хранение нравственных устоев — то, что должно спасти, объединить и возродить Россию. 

 

Крестный ход проходил под девизом – «Вера. Традиции. Единство». Как сказал владыка Назарий на пресс-конференции: «Мы ожидаем увидеть людей, которые ценят историю России и хотят продолжить ее традиции. Для нас важно, чтобы они почувствовали свое единство». Крестный ход является церковно-народным торжеством и к нему приглашались  все, кому дорого имя России, святого Александра Невского, а равно и традиции нашего города, одной из которых является данное молитвенное шествие. Первый общегородской крестный ход прошел в 1743 году, по решению благоверной Императрицы Елисаветы Петровны, восстановившей эту традицию на Руси после времен Анны Иоанновны.  Последний крестный ход состоялся в1918 году под возглавлением священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и собрал тогда полмиллиона человек. На следующий год он уже был воспрещен. Впервые возобновленный крестный ход прошел в 2013 году и собрал около 80000 человек. 

 

Весь крестный ход сопровождался колокольным звоном установленных по ходу следования переносных колоколен. 

 

2015 год знаменателен следующими датами – 775-летие Невской битвы, 225-летие освящения Троицкого Собора и, конечно, 70-летие Победы в Великой Отечественной Войне, в которой мы победили под знаменами св. Александра Невского. Нынешний праздник отмечен чествованием кавалеров ордена св. благоверного князя Александра Невского, учрежденного в годы войны. Им награждали отличившихся офицеров. Некоторые из кавалеров-фронтовиков приняли участие в празднике, школьники поднесли им цветы. 

 

В завершении церемониальным маршем прошла рота почетного караула из курсантов военных училищ Санкт-Петербурга. Торжества продолжились фестивалем колокольного искусства «Невские звоны» в Александро-Невской лавре. 

 

Праздник оставил ощущение великой силы русского народного благочестия и тяги русского народа к Церкви и единству. Многие принимали участие в крестном ходе с малыми детьми, в шествии шли пожилые люди, которые, однако, с легкостью преодолели 4 километра пути. Удивительные были лица участников – светлые, вдохновенные. Крестный ход показал: Православная Россия жива.

 

Диакон Владимир Василик, кандидат филологических наук, кандидат богословия, доцент Института истории Санкт-Петербургского государственного университета, член Синодальной богослужебной комиссии 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Александр Богатырев

А.Н. Крылов.

В основе этого рассказа лежит очень хорошая книгa “Память русской души” Грачёвой Татьяны Васильевны, заведующей кафедрой Военной Академии Генерального штаба Вооруженных Сил России.
Добавлен фрагмент из книги Жевахов Н. Воспоминания. М., 1993. С. 36-37, 44-46., статьи протоиерея Владимира Востокова КОГДА ЖЕЛЯБОВЫ СМЕЮТСЯ — РОССИЯ ПЛАЧЕТ.
Использованы также материалы ресурсов http://www.pobeda.ru, http://www.otechestvo.org.ua, других сайтов.
При работе над этой вещью очень помогли книги:
Митрополит Николай (Ярушевич) Слова и речи, послания (1914—1946 гг.). Т. I. М., 1947.Сила любви Издательство: “Правило веры”, Москва Год издания: 2007
Митрополит Илия (Карам) и Россия Издательство: Издательский Cовет Русской Православной Церкви Год издания: 2005
Хочу выразить признательность дочери А.И. Ерёменко за оказанную возможность ознакомления с подлинником дневника её отца.
Приношу благодарность и ныне живущим Сталинградцам, сообщившим весьма ценные подробности прорывов в осаждённый город через Волгу.
Огромная благодарность почитателям Митрополита Николая, просветивших автора в весьма интересных моментах нашей истории.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

В трудных испытаниях, выпадавших на долю России, незримо присутствовала и ощущалась Божия помощь и Заступничество Пресвятой Богородицы.

В 1395 году полчища Тамерлана повернули прочь от Москвы в день празднования иконы Владимирской Божией Матери.

В день Рождества Богородицы состоялась Куликовская битва,

в Рождество 1813 года последний наполеоновский солдат покинул пределы Отечества.

Иконами Божией Матери наша Родина ограждена со всех сторон света: «Казанской» – с востока,

«Смоленской» – с запада,

«Тихвинской» – с севера

и «Донской» – с юга.

Иконы Божией Матери, как величайшие святыни, всегда сопровождали русских воинов.

С «Казанским» образом шло освобождать Россию Второе Победное Ополчение Минина и Пожарского.

«Смоленский» образ был с нашими воинами во время Отечественной войны 1812 года.
Спас Нерукотворный

взирал на наших предков на Куликовом поле и в Казанских походах Благоверного и Христолюбивого Царя Ивана Грозного.
Наша историческая память требует, чтобы мы всегда помнили об этом.
Осенью 1854 г. иеромонах Оптинской пустыни о. Евфимий (Трунов) писал в своём дневнике: «14 Сентября — день Воздвижения Честнаго Креста Господня был днем начала осады Севастополя. Не откровение ли это для внимательного?.. Не знаменует ли событие это, что Русь Святая уже недостойна именоваться этим именем, что благодать и сила Честнаго Креста Господня отступает от тех, кто поставлен быть вождями Русского народа, кто, принося клятву быть верным Вере и Царскому Престолу, первородство свое и верность продает за чечевичную похлебку низменного тщеславия и самолюбия?.. Но, благодарение Богу, тайники души простого народа еще не затронуты, или мало затронуты злом неверия и вольнодумства его руководителей — в этом временное спасение земли Русской, яко хранительницы чистой Христовой веры. Коснется этих тайников дух князя века сего, тогда чего ждать? Не грозного ли и Страшного Суда Господня?..»
Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами в Крыму князя Александра Сергеевича Меншикова матросы называли «Изменщиков», а люди осведомленные прямо утверждали, что «светлейший — вольтерьянец и старый масон». Участник обороны Севастополя П.Кислинский рассказывал после войны «Серафимову служке» Н.Мотовилову: «Как-то раз я был у светлейшего… Адъютант докладывает, что явился гонец от архиепископа Херсонского Иннокентия…
— Владыка прислал доложить вашей светлости, что он прибыл к Севастополю с Чудотворной иконой Касперовской Божией Матери и велел просить встретить ее как подобает, у врат Севастопольских. Владыка велел сказать: се Царица Небесная грядет спасти Севастополь.
— Что, что? Как ты сказал? Повтори!
— Се Царица Небесная грядет спасти Севастополь!
— А! Так передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную — мы и без Нея обойдемся!»
Об этом же на¬писал известный духовный писатель С.А. Нилус. «При первом выстреле, направленном на севастопольские ба¬стионы с вражеских кораблей, он послал Государю, для отправки в Севастополь, копию иконы Божией Матери «Радости всех радостей», перед которым всю жизнь молился и в молитвенном подвиге скончался Преподобный Серафим…»

«Севастопольская война уже кончилась, настали великие дни коронации Александра II. Мотовилов был в числе других дворян выбран в депутацию от Нижегородского дворянства на коронационные дни в Москву. На одном из вечеров у князя Ивана Федоровича Звенигородского ему довелось встретиться с одним из героев Севастопольской обороны, адмиралом Петром Ивановичем Кислинским.

Мотовилов не преминул поинтересоваться, что сталось с посланною им покойному Государю иконой, и была ли она доставлена в Севастополь. Кислинский ему ответил: «Икона Божией Матери была от Государя прислана, но наш светлейший (главнокомандующий князь А.С. Меншиков) на нее не обратил никакого внимания, и она долгое время хранилась в каком-то чулане, пока Сам Государь не запросил, куда она помещена. Тогда ее разыскали и поставили на Северную сторону, и только Северная сторона, как известно, и не была взята неприятелем» (С. Нилус. Великое в малом).
Ужасающим равнодушием к православным святыням была отвергнута милость Божия и в Русско-японскую войну 1904-1905 годов. Тогда непослушание гласу Царицы Небесной привели к роковым последствиям, которые захватывают и настоящее время. Некоторые современные историки называют этот перелом начала века для страны: «русско-японский динамит».

В памяти и сердцах православных России бережно сохраняется необыкновенная история святыни, предназначенной Провидением для оказания помощи русскому воинству в эти годы. Не будем забывать: в то время у либеральной публики, студентов считалось хорошим тоном посылать японскому микадо (императору) поздравительные телеграммы по случаю победы над русской армией в очередном сражении.
Таинственная и чудесная по своему происхождению икона, известная под названием «Торжество Пресвятой Богородицы», была предназначена для крепости Порт-Артур, в связи с чем получила второе имя «Порт-Артурская икона Божией Матери».

В литературе встречается и тре¬тье ее название: С.А. Нилус в книге «Великое в малом» упоминает ее под именем образа Царицы Небесной «На двух мечах». В рассказах об этой необычной иконе чудным образом переплетаются народные предания и действительные факты, глубокая вера в Небесное Провидение и равнодушие к церковным святыням (Отвергнутая победа. Икона «Торжество Пресвятой Богородицы» в Русско-японской войне. СПб., 2003).
Накануне Русско-японской войны Пресвятая Богородица явилась одному старому матросу, участнику обороны Севастополя. Он усердно молился о русском флоте в Порт-Артуре. Богородица повелела написать Свой образ и доставить его в Порт-Артур, обещая Свое покровительство и победу русскому воинству. 11 декабря 1903 года, ровно за два месяца до начала Русско-японской войны, этот благочестивый человек (матрос Феодор) прибыл в Дальние пещеры Киево-Печерской лавры и рассказал о чудесном явлении монахам (Порт-Артурская икона Божией Матери. СПб. 2005).

Начался сбор пожертвований на написание образа. 10 000 богомольцев приняли участие в сборе средств, каждый вносил по 5 копеек (больше не брали). Так были собраны средства на краски и материал для иконы, за работу мастер П.Ф. Штронда ничего не взял. Образ был написан точно по описанию старика-матроса.
   Само изображение Пресвятой Богородицы необычно. Она изображена на небесно-голубом фоне Порт-Артурского залива стоящей на скрещенных самурайских кривых мечах. Хитон Божией Матери был синим, а верхнее одеяние – коричневым. С правой стороны изображен Архистратиг Михаил, а с левой – архангел Гавриил. Над ней ангелы держат Царскую корону, еще выше на облаках – Господь Саваоф. Образ венчает надпись: «Да будет едино стадо и един пастырь».
Эмалированной вязью на иконе было написано: «В благословение и знамение торжества христолюбивому воинству Дальней России от святых обителей Киевских и 10 000 богомольцев и друзей».
   В феврале 1904 года началась военная кампания.
На Страстной Седмице при громадном стечении народа образ был освящен и отправлен в Санкт-Петербург, на попечение адмирала Верховского.

Киевские граждане выражали надежду, что «Его Превосходительство употребит все возможности для скорейшего и безопасного доставления иконы в крепость Порт-Артур».
Власти полного адмирала, члена Адмиралтейств-Совета Владимира Павловича Верховского, конечно, вполне хватило бы для «скорейшего и безопасного доставления» иконы по назначению. К тому же, как утверждали, он был человеком благочестивым, ценителем изящных искусств.
На Пасху образ был уже в доме адмирала. Казалось бы, дело за немногим — погрузить икону в ближайший скорый поезд или воинский эшелон, и через 17—18 суток она будет на Порт-Артурских позициях. Но Владимир Павлович поспешности в делах не любил. Несколько дней его дом напоминал модный художественный салон: посмотреть икону заходили генералы, сенаторы, представители властей, старые коллеги по службе… Навестил адмиральскую квартиру и митрополит Петербургский Антоний. Верховский испросил благословения выставить икону («хотя бы на недельку») в Казанском соборе, но владыка напомнил, что законное место ее в Порт-Артуре, и что с исполнением Владычной воли следует поспешить. Адмирал ответил, что ради выигрыша 7—8 дней вряд ли стоит подвергать икону дорожным случайностям. (Последующие события показали, что судьбу иконы как раз и решили эти самые дни!)
31-го марта (в среду Светлой Седмицы) под Порт-Артуром вместе с флагманским броненосцем «Петропавловск» погиб командующий флотом адмирал Степан Осипович Макаров.

Его смерть во многом предопределила развитие событий на морском театре военных действий и весь ход войны. тихоокеанцы переживали его гибель как личную катастрофу, а Государь Николай Александрович оставил среди каждодневных своих записей такую: «Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья… Во всем да будет воля Божия, но мы должны просить о милости Господней к нам, грешным».
Если бы Верховский воспринял эту трагедию как некий грозный знак и поторопился с отправкой иконы!.. Но образ «Торжество Пресвятыя Богородицы» продолжал украшать адмиральскую квартиру; Верховский заказал его список, и на эту работу (ее прекрасно выполнили монахини Новодевичьего монастыря) ушло еще несколько дней.
На место погибшего Макарова заступал адмирал Николай Илларионович Скрыдлов, отозванный с поста командующего Черноморским флотом. Приказ о назначении состоялся 1 апреля; 6-го Скрыдлов прибыл в столицу, и, пока длилась почти недельная череда полагавшихся по чину аудиенций, попечение над «Порт-Артурской» иконой приняла на себя вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Образ после краткого молебна в собственной Ее Величества резиденции (Аничков дворец) был доставлен в салон-вагон адмирала Скрыдлова.

Николай Илларионович обещал, что лично внесет его в Порт-Артурский собор.
Адмиральский поезд отбыл 12-го числа. Но, к удивлению многих… снова в Севастополь! Там Скрыдлов пару дней потратил на передачу дел своему преемнику, еще день-другой устраивал по-дорожному семейство с багажом, и лишь 20-го тронулся в путь. Увы, сделал он это слишком поздно! Последний эшелон с боеприпасами прорвался в крепость 26 апреля, разгоняя на стрелках вышедших к полотну японских солдат, за три дня до того высадившихся на побережье. В результате Скрыдлов вместо Порт-Артура оказался во Владивостоке…
Принято считать, что история не терпит сослагательного наклонения. Однако порой невозможно не задаться вопросом: «А что, если?..». Что, если бы лаврские богомольцы не стали связывать свои надежды с Верховским, а твердо возложили упование на всеблагую и всесовершенную волю Божию? Тогда, быть может, история войны сложилась бы по-другому?..
О том, что было дальше, пишет один из современников: «Таинственная и чудесная по своему происхождению икона, известная под названием «Торжество Пресвятой Богородицы»… 2-го августа (!?) 1904 г. была временно помещена во Владивостокском кафедральном соборе…» Икона была выставлена на поклонение 2 августа, спустя почти 90 дней после прибытия во Владивосток. Слухи о сокрытии командующим «Порт-Артурской» иконы блуждали по городу. Можно представить себе, сколь обострилось недовольство (особенно среди моряцких жен и матерей), когда три крейсера вышли в море на неравный бой с японской эскадрой 30 июля — и адмирал поспешил переложить ответственность на вдовствующую Императрицу — мол, Высочайших указаний не поступало… На телеграфный запрос был немедленно получен ответ Марии Федоровны, и образ перенесли из адмиральского дома в Успенский собор.
Едва ли когда соборные стены слышали столько искренних молений, сколько возносилось их перед образом «Торжества Богородицы» в те дни. «Перед иконою, — писал очевидец, — склонив колена, с глубокой верою, со слезами на глазах молились люди… Морские и сухопутные чины, начиная с простого солдата и матроса и кончая адмиралом или генералом, повергались ниц пред этою иконою и в усердной молитве искали утешения, ободрения и помощи у Пресвятой Богородицы…»
6 августа, в праздник Преображения Господня, Преосвященный Евсевий, епископ Владивостокский

в первый раз служил молебен «перед сею необычайною по своему происхождению иконою», предварив его такими словами: «И да не смущается сердце старца-воина, которому было видение, и всех, на средства и по усердию которых сооружена святая икона, что не попала она в Порт-Артур. Господь многомилостив и всесилен, и Его Пречистая Матерь может оказать помощь Артурцам и всем русским воинам, находясь Своим изображением и во Владивостоке, а мы, жители Владивостока, возрадуемся и возвеселимся, имея у себя сию святыню…».
Но чувство неправильности происходящего испытывали практически все русские православные люди. В редакцию «Церковного Вестника» приходили каждодневно десятки писем, вопрошавшие — «Куда делась икона?» Весть о нахождении образа во Владивостоке мало утешила людей. Настроения их наглядно иллюстрирует письмо, направленное в те дни неким «православным военным» адмиралу Верховскому: «Раз икона находится во Владивостоке и не дошла по назначению, она не может подавать благодатной помощи верующим в заступление Богоматери. В настоящие дни наших тяжких испытаний особенно благовременно искать помощи Небесной… и если эта помощь обещана нам при выполнении определенных условий, то нельзя же останавливаться на полпути к тому, что требуется от нас…
Пусть бы икона вверена была рискованному способу доставки ее на место: если действительно было намерение Богоматери через нее явить свою чудесную помощь в Порт-Артуре, то Ее образ дойдет до Порт-Артура; если же не дойдет — подчинимся воле Богоматери, и на нашей душе не останется упрека за невнимание к тому, что через посредство простого моряка изрекается устами Царицы Небесной».
В штабе Скрыдлова составилась группа молодых офицеров-«заговорщиков», душой которой был 23-летний мичман Павел Оттович Шишко. Прорывать блокаду он задумал на маленьком старом пароходе «Сунгари». Отправить икону на нем Скрыдлов, правда, не решился. С нее была снята фотокопия в трех экземплярах, а затем местным живописцем была написана на дереве масляными красками еще одна, в уменьшенном размере. Фотокопии послали почтой в Чифу русскому консулу, чтобы переправить в осажденную крепость китайской джонкой, а вновь написанную решили отправить транспортом. Доставить ее вызвался матрос-доброволец Пленков.
Мичман Шишко, назначенный командиром транспорта лейтенанта А.М.Веселаго и их товарищи предприняли две попытки. Сначала транспорт, нагруженный также мукой и снарядами, был отброшен тайфуном. Вторая попытка сорвалась у самого Порт-Артура, когда на судне уже видели вспышки выстрелов крепостных орудий – помешали дозорные корабли противника. Решили зайти в Циндао и, загрузившись углем, попробовать еще раз, но через день по приходе «Сунгари», туда прибыли миноносцы из крепости, сообщившие о готовящейся капитуляции…
Все это время Успенский кафедральный собор был переполнен народом. Очевидец писал: «Пред иконою «Торжество Богоматери» так же много было молящихся и плачущих, как и в начале августа, после возвращения из боя наших крейсеров… Часто можно слышать с укоризною произносимый вопрос: почему же до сих пор не отправили икону в Порт-Артур?.. Почему не нашелся до сих пор человек, готовый из-за любви к Родине и ее защитникам-героям взять на себя опасную, но вместе с тем высокую задачу — провезти в Порт-Артур икону Богоматери?..»
Такой человек нашелся. Им был Николай Николаевич Федоров, участник Русско-турецкой войны 1877—78 гг., отставной ротмистр лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, служивший по Дворцовому ведомству в должности делопроизводителя Императорской охоты. Возраст его был за пятьдесят, он страдал ревматизмом, ни о каких подвигах не мыслил, живя себе тихо в Гатчине — пока не прочел в газете, что икона «Торжество Богородицы» вот уже почти полгода пребывает во Владивостоке, и никто не может доставить ее по назначению…
Николай Николаевич, рассказав о своем намерении супруге, сел на поезд и вечером того же дня был в Кронштадте. Позднее он говорил, что на всем пути его странствий с ним случались «малые чудеса», а все сложные вопросы разрешались на удивление быстро, как бы сами собою. «Впрочем, — заключал он, — удивляться тут как раз и нечему. Ведь я прежде всех моих дел испросил благословение у Кронштадтского Пастыря, великого молитвенника земли русской…»
7 ноября Федоров прибыл во Владивосток. И в этот же день адмирал Скрыдлов получил из Копенгагена депешу вдовствующей Императрицы, которая дозволяла «вверить попечение над образом «Торжество Богородицы» г. Федорову».
О доставке иконы по суше через Маньчжурию нечего было и думать. Моряки советовали дождаться второго похода «Сунгари», но Николай Николаевич решил добраться на каком-нибудь судне в Шанхай и далее действовать по обстоятельствам. Нашлось и подходящее судно — норвежский пароход «Эрик». Команда — малайцы, капитан — британский подданный, груз имел адресацию в Шанхай, а время выхода в рейс было назначено на 22 ноября. «…Время до 22 числа, — писали «Епархиальные ведомости», — г. Федоров употребил на приготовление себя к великому и опасному предприятию: он говел, исповедовался и причастился Св. Тайн Христовых…»
Пароход ушел. С надеждой верующие люди России ждали известий, но их не было… 20 декабря 1904 г. Порт-Артур пал. Фёдоров не успел. И не его в этом вина. Кто из генералов и адмиралов задерживал икону, ясно из вышеизложенного.
11 января во Владивосток пришел заказной пакет, отправленный из порта Чифу на следующий день после падения крепости, 21 декабря 1904. Федоров писал: «8 декабря приехал в Чифу. Нашлись китайцы, взявшиеся доставить меня на джонке в Порт-Артур, и 14 декабря в 9 часов вечера я сел в лодку, но проехал всего около 10 верст. Слабый попутный ветер переменился, подул сильнейший противный северный ветер… и мы вернулись при большом волнении в Чифу. 19 числа я намерен был опять выехать в 6 часов вечера, но к этому времени слабый попутный ветер совсем улегся, и пришедшие за мной китайцы заявили, что опять ехать нельзя. 20-го утром пришли 4 миноносца из Порт-Артура… Какова же была моя скорбь, когда я узнал, что они в Порт-Артур не возвратятся, потому что крепость сдается… Неисповедимы пути Божии. Попутный ветер — от Бога, и если я не попал в Порт-Артур, то ясно, что на это не было воли Божией».
Как сказал глава русской православной миссии в Корее архимандрит Павел — «Слава Богу, что нашелся на Руси человек, явивший ту христианскую доблесть и ту веру, в которых — увы! — многие из нас ныне ослабли… История «Торжества Пресвятой Богородицы»… явилась испытанием нашей общей веры, и самое происхождение ее в Киеве так же необычно, как и тот урок, который преподан нам с такою силою в Порт-Артуре…».
После падения крепости Федоров, рассудив, что икона должна быть среди сражающихся войск, перебрался в маньчжурскую армию. До конца войны Порт-Артурская икона находилась в походной церкви главнокомандующего, а в мае 1905 г., волею Божией и трудами многих людей, счастливо избегнув военных случайностей, вернулась во Владивосток…
Известно письмо отца Иоанна Кронштадтского: «Вождь нашего воинства А.И. Куропаткин оставил все поднесенные ему иконы у японцев-язычников, между тем как мирские вещи все захватил. Каково отношение к вере и святыне церковной! За то Господь не благословляет оружия нашего, и враги побеждают нас. За то мы стали в посмеяние и попрание всем врагам нашим» (Вратарница Дальневосточная. Статья из журнала «Глаголь» №22 (44) от 5.12.2001).
В.Н. Мальковский так писал в своем «Сказании об иконе «Торжество Пресвятыя Богородицы» (1906 г.): «Ужасная и небывалая по своим размерам война унесла десятки тысяч человеческих жизней, поглотила сотни миллионов народного достояния. Обрушившись так внезапно со всеми своими кровавыми ужасами, она явилась Божией карой за то неверие, за ту нравственную распущенность, которые царили в наших слоях общества».
26 мая 1905 года Порт-Артурская икона, возвращенная из действующей армии, была внесена во Владивостокский кафедральный собор. Есть факты, что икона, пронесенная крестным ходом, помогла обуздать революционные бесчинства во Владивостоке 30-31 октября 1905 года (Владивостокские епархиальные ведомости. 1905, № 24) (Отвергнутая победа. Икона «Торжество Пресвятой Богородицы» в Русско-японской войне. СПб. 2003).
Подобная трагическая история произошла и с Песчанским чудотворным образом Божией Матери, о котором в нескольких посмертных явлениях говорил Святитель Иоасаф Белгородский.

Образ Божией Матери, называемый “Песчанским”, известен как один из чудотворных списков Казанской иконы Божией Матери. Явление этого образа связано с именем русского святителя епископа Белгородского Иоасафа. В год своей кончины в 1754 году он объезжал свою епархию, и накануне выезда в Белгород ему был сон…

Некая церковь и в ней, в неподобающем месте, икона Божией Матери. От нее исходило сияние и был глас: “Смотри, что сделали с ликом Моим служители этого храма”. Пораженный епископ Иоасаф при посещении церквей осматривал их как снаружи, так и внутри. Прибыв в город Изюм, он направился в Вознесенскую церковь и там узнал икону, которую видел во сне. Икона служила в притворе перегородкой, за которую ссыпали уголь для кадила. По его повелению икону поместили в большой киот, а в 1792 году церковь вместе с иконой была перенесена из замостья ( городского предместья ) на Пески. По молитвам у Песчанской иконы Божией Матери совершались многие чудеса, люди исцелялись от неизлечимых болезней, прославляя Заступницу рода человеческого.
Чудотворный образ пришел на помощь нашей Родине в один из тяжких моментов ее истории, в самый разгар войны 1914 года и был… отвергнут. 4 Сентября 1915 года на на общем собрании членов “Братства святителя Иоасафа” попросил разрешение выступить военный. “Не удивляйтесь тому, что услышите, — сказал он. — Вопрос идет обо всей России, и я не могу молчать потому, что получил от угодника Иоасафа прямое повеление”; И он рассказал о своем грозном сне за два года до войны. “Явившийся в сновидении святитель взял меня за руку, вывел на высокую гору, откуда взору открылась вся Россия, залитая кровью”. Затем было еще одно видение угодника Божия. “Передо мной стоял святитель Иоасаф… “Поздно, — сказал он,- теперь только одна Матерь Божия может спасти Россию.

Владимирский образ Царицы Небесной и Песчанской образ Божией Матери нужно немедленно доставить на фронт, и пока они будут там находиться, до тех пор милость Господня не оставит Россию”. Я очнулся и с удвоенной настойчивостью принялся выполнять прямое повеление Божие”. Князь Жевахов и другие члены братства поверили полковнику. Возглавить миссию поручили князю. С Божией помощью князь донес до императрицы суть дела. Последовали высочайшие распоряжения для препровождения икон в Ставку, в которую они прибыли накануне тезоименитства Цесаревича. Но Государю о прибытии поезда из Харькова даже не докладывали.
Вот что сообщает князь Жевахов (страшно ненавидимый масонами за издание им книг С. А. Нилуса, разоблачающих масонский заговор):
Я шел по улицам, разукрашенным, по случаю Тезоименитства Наследника Цесаревича, флагами… Было только 8 часов утра… Встречных было мало… Прошло несколько минут, прежде чем я нашел канцелярию протопресвитера. В первой комнате сидел за столом Е.И. Махароблидзе… Он был правой рукою всесильного протопресвитера, и в его движениях сказывалась уверенность человека, довольного своим положением. Протопресвитер находился в смежной комнате. Я прошел к нему…
“Вот видите, как мы живем здесь, – сказал мне Г.И. Шавельский, указывая рукою на стоявшую в углу кровать, – вот и все наше убранство… Здесь моя квартира, здесь и канцелярия”.
Не желая терять времени, я перешел непосредственно к тому, что меня угнетало, и сказал протопресвитеру:
“Никогда бы я не подумал, что Вы окажете такой прием чудотворному образу Божией Матери, пред которым сам Святитель Иоасаф коленопреклонно молился, со слезами… Я был уверен, что Вы встретите святыню еще более торжественно, чем ее встречали в Харькове и по пути следования в Ставку, когда даже на маленьких станциях, ночью, духовенство и народ, с хоругвями и свечами в руках, ждали прибытия поезда, чтобы приложиться к иконе, и служились непрерывно молебны о ниспослании победы на фронте… Мне казалось, что Вы встретите Царицу Небесную на вокзале крестным ходом с Царем во главе, пройдете с вокзала в Собор, отслужите пред Нею молебен и поставите икону на подобающее святыне место; а увидел я только одного Е.И. Махароблидзе, с брезентовым автомобилем, на котором разъезжают солдаты”…
“Какие там крестные ходы! – запальчиво ответил Г.Шавельский, – это архиепископу Антонию делать нечего; он и устраивает крестные ходы, да всенощные служит по пяти часов: а нам здесь некогда. По горло заняты”…
Я обомлел от этих слов; однако, не допуская еще такого издевательства над религиозным чувством, я спокойно сказал о. Шавельскому:
“Позвольте, здесь, верно, какое-то недоразумение… Вы должно быть не знаете, что я командирован в Ставку по повелению Ея Величества, и того, чем вызвана моя командировка… И что, по возвращении в Петербург, я должен буду представить Государыне доклад о своей поездке”.
Г.И. Шавельский промолчал… Рассказав о докладе полковника О., о бывших ему дважды явлениях Святителя Иоасафа, о таком же явлении старцу в селе Песках, я добавил:
“Совершенно не подобает мне утверждать пастыря Церкви в вере; однако же я думаю, что Вы берете на себя великую ответственность, не выполняя повеления Святителя Иоасафа… Если бы я был даже неверующим, то и тогда одновременное явление Святителя в разных местах двум разным лицам – одному – живущему в месте пребывания святой иконы, в селе Песках, а другому – находящемуся на фронте, и переданное им одинаковое повеление Божие, поколебало бы мое неверие… Святитель приказал не только привезти святые иконы в Ставку и здесь их оставить, а повелел обойти с ними фронт и предупредить, что такова воля Матери Божией, и что только при этом условии Господь помилует Россию; а вы не встретили святыни на вокзале и не предуведомили Царя”…
“Да разве мыслимо носить эту икону по фронту! – возразил протопресвитер. – В ней пуда два весу… Пришлось бы заказывать специальные носилки…
А откуда же людей взять… Мы перегружены здесь работой, с ног валимся. Все это Ваша мистика; это Петербург ничего не делает, ему и снятся сны; а нам некогда толковать их, некогда заниматься пустяками”, – говорил о. Шавельский, все более раздражаясь.
“Так неужели же Вы дерзаете вовсе не исполнить повеления Святителя? – спросил я изумленно, – если Вы берете на себя эту смелость, тогда отслужите хотя бы, всенародный молебен, с коленопреклонением, здесь на площади, в присутствии Государя”, – сказал я протопресвитеру.
“Некогда! С утра до ночи люди в Штабе, за работою”, – отрезал он. Я откланялся.
Через полчаса этот человек пошел в собор служить обедню. Никакое горе, никакое несчастье, казалось, не могло нанести мне большего удара, чем эти слова, этот тон, это глумление над верою, со стороны того, кто являлся духовным пастырем армии и флота…
“Да ведь этот один человек погубит всю Россию, – думал я, возвращаясь в гостиницу… – Бедный Царь, бедная Россия”…
Мне знаком был этот тип людей, и психология о. Шавельского меня не удивляла… Случайные сановники редко привыкают к своему положению настолько, чтобы не иметь нужды подчеркивать его, и часто делают это такими способами, какие только выдают их скромное прошлое. Не заносчивость и самоуверенность о. Шавельского, граничившая с невоспитанностью, шокировали меня, а удивляло меня то искусство, с которым этот маловерующий и ловкий человек мог войти в доверие к столь глубоко религиозному и мистически настроенному Государю и пользоваться чрезвычайным расположением как Его Величества, так и Государыни Императрицы.
Православие для него – мистика… Какая же религия не мистична… Тогда это не религия, а философия…
Священник Яковлев с нетерпением ожидал моего возвращения и бросился мне навстречу с расспросами…
Как, однако, ни было велико мое негодование, я, все же, смягчил свое впечатление от беседы с протопресвитером: мне было жалко смиренного сельского пастыря; мне не хотелось обнажать пред ним картину действительности и показывать те черные пятна, какими эта картина была покрыта…
Но мудрый батюшка и без моей помощи многое видел. От его взора не укрылось то, чего он не ожидал увидеть, и, как бы отвечая на невысказанные мною мысли, о. Александр часто повторял:
“Ох, будет горе, будет… сами люди накликают его… Вот искушение… Сама Матерь Божия протягивает им Свои Пречистые руки, а люди того не замечают… Теперь и злодеи, по селам, каются, ибо видят карающую Десницу Божию; смиряются, проникаются страхом Божиим; а тут сам протопресвитер не боится Бога”…
С помощью Небесной Заступницы, можно было предотвратить Первую мировую войну, а когда она все же началась, закончить ее русской победой. Но помешало оскудение веры и ревности у отдельных причастных лиц.
Необходимо понимать, что дело не в том, что иконы Пресвятой Богородицы находились в чуланах и других неподобающих для них местах, а в том, что ВЕРЫ у помещающие эти иконы в чуланы не было во Всемогущество Божие, отношение к Святыням обличало духовное состояние русского общества. И показывало БОГУ НЕОБХОДИМОСТЬ вразумительного воздействия. А потому за Первой мировой войной последовала революция, сломившая православную Российскую Империю и открывшая эпоху мученичества и гонений на христианство.
Почему такое произошло? Ведь среди Русского Народа были великие молитвенники. Сам Царь Николай Второй был святой и праведной жизни. Почему Господь попускал все эти неудачи? Ответ может быть один: грехи и беззакония, совершавшиеся в России, превысили крайнюю меру долготерпения Божия. Разложенные революционной пропагандой, русские солдаты бежали с фронта, обращали оружие против своих соплеменников. Новая власть очень скоро начала борьбу с Православием. Митрополит Вениамин (Федченков), бывший в войсках генерала Врангеля, говорил, что русская армия героичная, но она «некрещеная». Одного героизма, одного воинского таланта мало для того, чтобы одержать победу (Духовная основа боеспособности, 31.08.2005).
Все белые “вожди” революционных времен садятся на два стула и проваливаются. Иные из них про себя-то не прочь были помечтать и о царе, но вслух именем таким не смели оскорбить завоевания “бескровной”, “страха ради иудейска”. Были из них и ярые противники “царизма”. Деникин, например, сражаясь за “единую-неделимую”, говаривал друзьям: “Вы думаете, что я иду на Москву восстановить трон Романовых? — Никогда!” Но без трона-то Романовых его “единая-неделимая” в клочки разлетелась, и сам он вместо Москвы попал в Черное море.
Протопресвитер Шавельский, верный исполнитель предначертаний масона Романовского, деникинского начальника штаба, даже на Ставропольском церковном соборе 1919 г. не позволял произнести слово “царь”, но на этом же соборе дал волю поляку-эсэру, Свенцицкому, чудом каким-то очутившемуся в рясе священника, и тот бичевал, как самых опасных членов собора, немногих тогда открытых монархистов.
Отход от веры русского общества и всеобщего разложения высшей аристократии под растлевающим влиянием революционных настроений привел к пренебрежению помощью свыше.
Однако во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов сердца людей опять обратились к Богу в молитвенном плаче о спасении Отечества.
В самом начале Великой Отечественной войны Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России, друзей у которой тогда оставалось уже совсем немного.

Конечно, и на самой Руси были великие молитвенники — например, Преподобный Серафим Вырицкий, который тысячу дней и ночей непрестанно молился и в своей келии, и в саду — на камне перед иконой Преподобного Серафима Саровского. Но речь у нас сегодня не о нем, а о другом удивительном молитвеннике и друге России — митрополите Гор Ливанских Илие (Караме). Он знал, что значит Россия для мира, и всегда молился о ней и ее народе, а после обращения Александра III решил затвориться и просить Божию Матерь открыть ему, чем можно помочь России. Для этого митрополит Илия спустился в каменное подземелье, куда не доносился ни один звук и где не было ничего, кроме иконы Богородицы. Он затворился там, отказавшись от еды, воды и сна, и только, стоя на коленях, молился перед иконой Божией Матери с лампадой. Через трое суток ему явилась в огненном столпе Сама Богородица и объявила, что избрала его, истинного молитвенника и друга России, для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа русского, предупредив при этом, что, если все это не будет исполнено, Россия погибнет.
«Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда — сдавать нельзя. Пусть вынесут, — сказала Она, — чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена».
Владыка связался с представителями Русской Православной Церкви и с советским правительством и передал им все, что ему было открыто. Письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву, по сей день хранятся в архивах.
Когда эти письма дошли до Сталина, он вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия (Симанского) и местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского) и обещал исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение. Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери, обошли с ней крестным ходом вокруг Ленинграда — и город был спасен. Многим до сих пор непонятно, чем держался Ленинград, ведь помощи ему практически не было: то, что подвозили, было каплей в море. И тем не менее, город выстоял.
То же самое произошло и в Москве. Правда, там из-за боевых действий обойти город с иконой было невозможно, и поэтому чудотворная икона Тихвинской Божией Матери была обнесена вокруг Москвы на самолете. Столица была спасена, а 9 декабря 1941 г. освобожден Тихвин. (Икона, кстати, была взята из Тихвинского храма в Алексеевском, который расположен буквально в нескольких минутах ходьбы от станции метро «ВДНХ».)
Одновременно с этим в России было открыто более 20 000 храмов Русской Православной Церкви. Вся страна молилась — даже Сталин (об этом есть свидетельства очевидцев). Начальник Генштаба Б.М. Шапошников, царский генерал, не скрывавший своих религиозных убеждений, часами беседовал со Сталиным, и все его советы (в том числе одеть войска в старую форму царской армии с погонами) были приняты.
А сколько старших офицеров, не говоря уже о солдатах, молились на фронте. Многие командиры, да и сам маршал Жуков, говорили перед боем: «С Богом!» Один офицер, сидевший на связи с летчиками во время боевых вылетов, рассказывал, что часто слышал в наушниках, как пилоты горящих самолетов кричали: «Господи! Прими с миром дух мой!..»
Тогда же были открыты духовные семинарии, академии, Троице-Сергиева Лавра и многие монастыри. Было решено перенести мощи святителя Алексия, митрополита Московского и всея Руси в Богоявленский собор, где стояла всю войну та самая чудотворная икона Казанской Божией Матери, которая была с ополчением 1612 года.

Поздняя осень Сталинграда 1942 года. Тяжело нависшее над Волгой ноябрьское небо, полное вражеских самолётов, несущих в своём чреве тонны смертельного груза. По реке идёт «сало» — мелкий битый лёд. Маленьким трудягам – бронекатерам всё тяжелее пробиваться к сражающемуся городу, подвозя подкрепления и боеприпасы. Многие судёнышки уже навсегда успокоились на волжском дне. Огонь Великой Битвы пылал над речными волнами, почти не угасая. На правом берегу противник нажимал, увеличивая мощь своих атак. В жестоких встречных боях таяли силы защитников города, всё меньше становились наши правобережные плацдармы.
В эти ноябрьские дни в штабе Фронта появился необычный гость. Облачения священнослужителя русской православной церкви резко контрастировали с мундирами офицеров штаба. Это был первый помощник и правая рука местоблюстителя Патриаршего Престола Сергия Старгородского – митрополит Николай Ярушевич.
Воины сражающегося Сталинграда получали всемерную помощь. Но кроме снарядов, мин и танков требовалось главное – Божья Помощь, без которой, как известно, победы не будет.
Командующий Фронтом – генерал – полковник Ерёменко тепло принял митрополита Николая. Рассказал о тяжёлых боях в городе, о том, что в подвале одной из разрушенных церквей чудом оставшийся в живых батюшка служит уже 12 дней непрерывный молебен о даровании победы русскому оружию.
Отец Николай сказал, что имеет поручение от товарища Сталина – доставить на сражающийся правый берег Волги святыню – Казанскую икону Божьей Матери и отслужить перед нею молебен.
Андрей Иванович нахмурился и хранил молчание.
Тогда митрополит Николай стал рассказывать, как эта святыня была направлена в Сталинград. Сразу после начала войны митрополит гор Ливанских Илия Карам, обезпокоенный судьбой России, спустился в подземелье одного из храмов. И там, через несколько суток безпрестанной усердной молитвы, ему явилась в огненном столпе Пресвятая Богородица. Она поведала подвижнику, как спасти Россию от дьявольского нашествия двунадесяти языков.
Илия в точности передал её слова в Россию своим друзьям, которые ознакомили с ними товарища Сталина.
Выполняя волю всевышнего, Казанская Богородичная икона была направлена сначала в Ленинград, а теперь прибыла на берега Волги.
Отец Николай сделал паузу. Молчал и Андрей Иванович. Он, как никто другой, осознавал опасность переправы через Волгу, забитую «салом». И без того небыстрый бронекатер в ледяном крошеве превращается в удобную мишень. Вражеская артиллерия без труда пустит ко дну хрупкую скорлупку…
Как бы читая его мысли, отец Николай проговорил:
— Порт – Артур сдали, когда промасоненные генералы не допустили на землю крепости Порт – Артурскую Богородичную икону, направленную туда Царём. Та же история только с Песчанской иконой произошла в германскую войну 14 года. Повторять ошибок недавнего прошлого не стоит. Бог не без милости. Прорвёмся.
Перед глазами Андрея Ивановича встали картины его боевой юности, опалённые огнём Великой войны. Штыковые атаки, ранение, потом смута, позор Брестского мира, великое собирание земель русских, освободительный поход в западные области Малой и Белой Руси…
Андрей Иванович решительно встал, подошёл к полевому телефону. На проводе был командир отряда бронекатеров. Андрей Иванович отдал приказ готовить ночной прорыв парой на участке напротив разрушенной мельницы.
Позвонил он и командующему артиллерией, что бы тот организовал контрбатарейную артподготовку на время речного прорыва.
А отец Николай уединился в одном из помещений штаба, вознося молитвы перед доверенной ему святыней.
День клонился к вечеру. Андрей Иванович получил доклады о готовности сил прорыва и артиллерийской поддержки. Сумерки быстро доедали короткий ноябрьский свет. Сталинград горел, отбрасывая багровое зарево на полусотню вёрст в округе. Артиллерийские расчёты уже поднесли к орудиям снаряды, командиры проверяли прицелы и сверяли квадраты по карте «Дон». Моторы бронекатеров были прогреты и работали на малых оборотах в ожидании пассажиров.
«Сало» шло по чёрным волнам в красноватых отблесках непрерывного пожара. Казалось, что это вскрыта израненная плоть великой русской реки.
Митрополит Николай и Андрей Иванович Ерёменко прибыли на стоянку бронекатеров, соблюдая предосторожности маскировки. Командующий Фронтом принял доклад командира отряда речных судов. Ещё раз оглядел правый берег, сверкавший вспышками выстрелов, и сказал:
— С Богом, отец Николай!
Священник легко, почти невесомо, прошёл по сходне на бронекатер, неся в руках драгоценную святыню.
Кораблик отвалил от берега, развернулся, раздвигая бортами тяжёлое «сало».

И вот дан полный ход. Дизеля, надрывая коленвалы, вышли на предельные обороты. На корме отчаянно трепетал флаг Военно Морского Флота, почти касаясь пенного буруна, переходящего в льдистый кильватерный след. Пара катеров устремилась к правому берегу, навстречу огню и ливню свинца. Скоро осколки и пули дробно застучали по броне боевой рубки. С верхней палубы грозно и методично бил по берегу спаренный ДШК. Белые деревья разрывов встали возле бортов, обрушиваясь ледяными водопадами на низкие палубы. Прожектора противника пытались взять кораблики в свои холодные пронизывающие лучи. Но вовремя заговорила фронтовая артиллерия, затыкая батареи противника и гася его прожекторные посты.
Отец Николай стоял в боевой рубке головного катера с молитвой на устах. Катер пробивался сквозь плотный заградительный огонь. Левый триплекс иллюминатора бокового обзора вдруг пошёл сетью снежно-белых трещинок, сквозь которые ясно проглядывали тёмные кружочки застрявших крупнокалиберных пуль. Кораблик накренился на правый борт, резко снизив скорость. Командир катера маневрировал, сбивая пристрелку вражеских пулемётов. Резкий разворот, стоп, полный ход к спасительным обрывам, нависшим над волжской водой.
Фронтовая артиллерия била во — всю уже по самому берегу, подавляя вражеские пулемётные гнёзда. Их огонь заметно ослаб, а вскоре прекратился. Над немецкими позициями стояла сплошная стена разрывов. Двести стволов русских пушек смешивали с землёй незваных гостей. Немец почти не отвечал, истошно вопя по радио о помощи Люфтваффе.
И вот нос головного катера уткнулся в прибрежный песок. Отец Николай сошёл на истерзанную землю правого берега. Катера тотчас отошли назад, взяв раненых и донесения в штаб Фронта.
Люди в наших траншеях хотя и были предупреждены о визите священника, но поверили в это только увидев сходящего на берег отца Николая в развивающихся облачениях.
Он творил молитву перед иконой Казанской Богоматери всё время перехода. Праздничное облачение священника сверкало золотым шитьём, солдаты с удивлением и трепетом провожали взглядом человека, нёсшего святыню Русского Православия в самое пекло Сталинградского сражения.

Несколько офицеров сопровождали отца Николая, проведя его по ходам сообщения к стенам разрушенной мельницы. Там, под защитой толстых стен, были собраны на молебен защитники города.
Богородичную икону установили на два снарядных ящика – своеобразный Сталинградский Алтарь образца начала ноября 1942 года. Отец Николай приступил к молебну без промедления:
«Русь Святая! Береги веру — самое ценное наше сокровище на земле, жемчужину души человека, опору жизни, радость и свет бытия! Разве не слышишь ты, душа русская, как без слов, но громче всяких речей человеческих молят тебя об этом — особенно в наши неспокойные дни — родные нам угодники русские?
Береги в себе веру: молят тебя подвижники киевских пещер, не только донесшие в себе искру веры до дверей могилы, но и разжегшие ее в такой пламень, который светит и греет нас через много веков.
Береги в себе веру: зовет наш смиренный и кроткий, весь народ русский обнявший своею любовию, всегда радостный и ласковый преп. Серафим Саровский…
Береги веру: взывает родной, близкий каждой верующей душе св. Сергий Радонежский, взывает Патриарх-мученик Гермоген и сонм многих-многих других небожителей…
Береги веру: завещает каждому из нас и святой покровитель нашей северной столицы благоверный князь Александр Невский, этот завет он оставил Русской Земле всею жизнью своею и подвигами, умирая- свыше 650 лет тому назад в цветущем возрасте 43 лет, но в изнеможении от непосильных трудов, целожизненных подвигов, огорчений и страданий за Святую веру Русской Земли и Родину…
Нельзя быть беспечным ни одного дня своей земной жизни. Нельзя оставаться ленивыми рабами, которые забывают или не хотят себе напомнить о грядущей смерти, изо дня в день остаются со своими грехами, со своей слабой верой, некрепкой надеждой, не твердой и не верной любовью к Богу. Верному рабу Божьему надо эту веру укреплять, эту любовь сделать горячей. Нужно торопиться — жизнь так коротка — возможно больше посеять в своей земной жизни добрых дел, чтобы эти добрые дела ушли туда, в вечную жизнь, еще прежде нас и там встречали нас, когда мы своей бессмертной душой будем проходить путь посмертных мытарств и ангелом-хранителем своим будем приведены на суд Небесного Отца и Всеправедного Судии.
И вот, кто живет с Господом, оплакивает свои грехопадения, всегда напоминая себе о том, что он перейдет из этой жизни в иную, к которой должен готовиться каждый день; кто в копилку для добрых дел вкладывает изо дня в день хотя бы малые свои добрые дела; приходит в храм Божий за очищающей благодатью Христовой; с благоговейным трепетом приступает к Святой Чаше; кто искупает свои грехи чистою жизнью и посильными подвигами во имя Христово; кто, может быть, и хромыми, спотыкающимися ногами, но таким верным путем идет в Царство будущей жизни,— тот идет к своему Небесному Отцу блаженным, умирающим в Господе.
О том, что мы должны умирать в Господе, напоминают нам, дорогие мои, все святые угодники, со славою прошедшие свой земной путь. Напоминают об этом все рабы Божий, наши благочестивые предки, которые умели жить по-Божьи и умирали с Господом в сердце. И мы должны научиться жить так, чтобы так и умирать: ведь наша земная жизнь — это только мгновение по сравнению с той вечностью, какая раскроется перед каждым из нас.
Братья! Как образно говорит один из наших поэтов — Христос исходил, благословляя Русь, от крайнего севера до юга, от востока до запада, посевая частицы Своего света в сердца людей. И Русская Земля вся покрыта потом трудов и подвигов носителей этого света, угодников, прославленных у Бога за твердость и чистоту свою, покрыта кровью мучеников за веру святую…
Неожиданным для нашей Родины было вероломное, предательское нападение Гитлера. Но лишь успела весть об этом молнией пронестись по стране, как всколыхнулся от края до края необъятного нашего отечества весь наш многомиллионный народ. В полном единении, грудью, все, как один, встали русские люди на защиту священных рубежей своей земли.
В первый же день Великой Отечественной войны глава Православной Церкви в России Патриарший Местоблюститель, Митрополит Сергий, маститый 74-летний старец, опубликовал свое воззвание ко всем верующим нашей страны.
В этом воззвании Митрополит Сергий обращается со всею силою убедительности к патриотическим чувствам верующих людей, призывает к исполнению священного долга перед Родиной, освящая этот патриотический порыв первосвятительским благословением.
Со всею силою своего авторитета он возглашает в своем воззвании: “Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг”.
И в заключение своего обращения Первоиерарх нашей Церкви выражает твердую веру в нашу победу над врагом: “Господь нам дарует победу”.
Это воззвание было прочитано в Московском кафедральном соборе 26 июня за торжественным молебном о даровании победы и сопровождалось еще особой речью Митрополита Сергия. С огромным воодушевлением молился верующий народ о победе над врагом, переполнив обширный храм, и с жадностью внимал словам воззвания и речи Первосвятителя. У многих блестели слезы на глазах: ведь Сам Господь, через свою земную Церковь, звал и благословлял верующих людей на священную войну, на защиту Родины. Верующие, молясь, со всей глубиной переживали тяжесть грядущих испытаний, зная, что Гитлер несет с собою одни ужасы насилия, смерти, разрушения, что Гитлер идет с целью истребить русский народ и то, что составляет святое святых для верующей души, — святое православие.
Воззвание Митрополита Сергия было распространено по всем православным храмам нашей страны. С таким же воодушевлением, слезами, религиозно-патриотическим подъемом встретили верующие люди это обращение Митрополита Сергия в ленинградских храмах, в Киеве и других городах и селах. Слова этого воззвания идут навстречу самым святым чувствам и убеждениям православно-верующего человека, который знает, что защищать Родину, умереть за Родину — это высший христианский подвиг.
И то, что наблюдалось нами в западных областях Украины и Белоруссии, то же происходит и на севере, И на востоке, и по всем краям России: все православно-верующие люди нашей страны, выполняя свой священнейший долг, отдают сейчас все силы свои на дело защиты Родины. Они с огромным подъемом, с крепчайшей волей к победе идут в ряды Красной Армии и народного ополчения, они куют победу у станков, на колхозных полях, на транспорте. Верующих людей воодушевляет на патриотический подвиг не только сознание общегражданского и христианского долга, но и это особое благословение Святой Церкви Православной.
Идет напряженнейшая великая и священная отечественная война. Кровь наших братьев-красноармейцев льется на полях сражений. Злобным врагом уже пролито немало крови и мирных граждан; сердца всех остающихся в тылу совместно бьются для одного святого общего дела — обороны Родины.
На этой общей священной страде — где место верующему советскому гражданину?
Все православно-верующие люди нашей страны, как дети одной семьи советских народов, сейчас, в годину испытаний, должны быть впереди других и на фронте, и в тылу, плечом к плечу со всей страной.
К защите Родины зовет верующих не только священный гражданский долг; их зовет к этому и долг верующего христианина: Христово учение требует от каждого своего последователя беззаветной любви к своей Родине и защиты ее от посягательств врага.
Мы знаем, как возвышенно, свято чувство патриотизма! Это чувство безграничной любви к Родине глубоко заложено в духовной природе славянина. Оно воспето и художественно отображено нашими писателями и поэтами-классиками в их бессмертных творениях — “Война и мир”, “Полтава” и множестве других.
Рисуя в стихах картину Бородинского боя, наш великий русский поэт Лермонтов, чью столетнюю годовщину со дня смерти мы вспоминали на днях, вкладывает в уста старого солдата пламенный призыв постоять за свободу Родины в этой исторической битве:
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою,
И дальше поэт говорит устами этого русского солдата:
И умереть мы обещали.
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Русский человек из века в век жил и живет этой могучей и в то же время нежной любовью к Родине.
Но ведь у нас, верующих людей, эта любовь к Родине, как мы сказали, приобретает значение и христианского долга; она озаряется евангельским светом Христовых заповедей. Любя Родину, служа Родине, защищая Родину, христианин выполняет одно из своих земных назначений.
Мы и наблюдаем сейчас этот мощный религиозно-патриотический подъем у верующих людей нашей страны. Прежде всего мы увидели его, по месту нашей работы, в западных областях Украины и Белоруссии, первыми принявших на себя предательские удары врага. Мы вскоре узнали и о самых широких, ярчайших проявлениях этих религиозно-патриотических чувств верующих советских людей в Москве, Ленинграде и повсюду в других местностях нашей бескрайной страны. Иначе и быть не может.
При всезахватывающих переживаниях, в годины тяжких испытаний Родины в душе человека разгорается особенно яркое пламя патриотизма; с особой силой подымаются волны веры в православном сердце, и, углубляясь и обостряясь при этих испьпаниях, вера влечет человека на особые подвиги во имя Христовой заповеди: “Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя”.
Фашистский зверь заливает кровью нашу родную землю. Воистину, как говорит святой пророк Исаия, “ад преисподний пришел в движение” (Исаия 14, 9).
Этот враг подвергает осквернению наши святые храмы Божий: во многих городах и селах они были превращены фашистами в конюшни, в уборные, в кирхи, в застенки, где держали и пытали арестованных русских людей и пленных наших воинов и где даже расстреливали наших братьев (в г. Верее и других местах). В г. Калуге они убили старца-священника в то время, когда он совершал панихиды на кладбище; расстреливали церковных старост (в г. Волоколамске и других местах), благочестивых монахинь (в г. Калуге), странников и убогих при храмах.
И кровь убиенных (Нова 24, 12), и разоренные святыни, и разрушенные храмы Божий — всё вопиет к небу об отмщении!
Дорогие братья и сестры наши, чада Святой Православной Церкви Русской!
Святая Церковь радуется, что среди вас на святое дело спасения Родины от врага восстают народные герои, для которых нет выше счастья, как, бороться за Родину и, если нужно, и умереть за нее.
Смерть — это конец всем земным заботам, тревогам человека, земной суете, конец и многочисленным, нередко тяжким болезням и страданиям, каким мы подвергаемся так часто, можно сказать, в течение всей своей жизни. Мы еще с вами живы, мы путешествуем по земле, а они, мертвые, уже достигли Небесного Отечества. Мы, живые, еще плаваем по волнам житейским, а они уже вошли в тихую пристань вечной жизни. Мы еще в узах плоти своей, а они уже в свободе духа.
Все земные радости, земные скорби и земные приманки теперь для них — ничто. Телом они мертвы. Если бы около гроба с бездыханным телом усопшего рассыпать сокровища мира сего, холодные руки не протянутся за этими сокровищами. Никакие крики веселия и никакие рыдания не пробудят угаснувшего навсегда телесного слуха усопшего. Никакие горячие слезы не согреют холодное, бездыханное тело.
Смерть — мужу покой (Иова 3,23). Смерть — это покой телу человека. Но покой телу, какой наступает для каждого усопшего, не означает покоя души покинувшего землю нашего брата. Для них, наших усопших, нет радостей и скорбей земных, но у них есть свои радости и свои скорби в вечной жизни, куда они переселились бессмертной душой.
С какими скорбями вступает в вечную жизнь душа грешника, не раскаявшегося, лежавшего в своих грехах, не омывшего их благодатью покаяния, забывшего и о Боге, и о своей бессмертной душе! И какая радость, какое счастье, какое утешение — удел той преданной Господу души, которая готовила себя к жизни будущего века и перешла туда, в страну нескончаемой жизни, с верой и своей доброй христианской жизнью!
Церковь непоколебимо верует в скорую победу и скорое освобождение ваше от ненавистного врага. “Я предам врага твоего в руки твои”, — говорит нам Господь в Своем слове (1 Цар. 24,5).
Будьте истинными христианами, радуйте вашу Святую Матерь — Церковь Православную делами во благо освобождения нашей Родины от фашистских захватчиков, а она никогда не оставит вас своими святыми молитвами у престола Божия.
Господь да будет с вами, дорогие!»
Величественно и мощно лились древние молитвы над непокрытыми головами советских воинов, насмерть стоявших среди руин Великого Города, несшего в своём названии имя Русского Мессии, поднявшего Родину из пепла и кровавой смуты. В далёком восемнадцатом году здесь решилась судьба новой, Советской России, ставшей защитницей и историческим правопреемником Московии – Третьего Рима.
Теперь Божий перст опять указал на крутые волжские откосы, наметив точку поворота в праведной битве Православного Света с сатанинской оккультной тьмой, покорившей почти всю планету. Свет новой зари пробивался сквозь облака дыма, вставая из-за Волги неотвратимым багровым сиянием. Занимался ещё один день войны, приближая победную поступь русского солдата к улицам немецкой столицы. Наступал тот самый момент истины, Апостольской Истины – Держателем и Хранителем которой издревле была Россия – единственная в мире Держава.
Просто и безхитростно обратился отец Николай к пастве, стоявшей перед ним в серых опалённых страшным огнём шинелях. Скоро на плечах этих воинов засверкают тяжёлым золотом звёзды, оттеняя суровое шитьё широких погон. И новая армия, отбросив масонские треугольники и ромбики, увенчанная символами чести русского воинства понесёт Сталинские победные знамёна почти до Ла – Манша. А в небесной вышине, благословляя на подвиги, её будет сопровождать Пресвятая Богородица, которую ясно увидят немцы над атакующими неприступный Кёнигсберг советскими войсками.

Так в ноябре 1942 года рождалась победная славянская весна, через три года озарившая планету солнечной радостью грядущей мирной жизни.
Глава русской Православной Церкви митрополит Сергий в своей телеграмме на имя И.В.Сталина ко дню 25-летия советского государства (7 ноября 1942 г.) был выразителем чувств всех православных русских людей, когда сказал: “Сердечно и молитвенно приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя наших воинских и культурных сил, ведущего нас к победе над варварским нашествием, к мирному процветанию нашей страны и к светлому будущему ее народов”. Русские верующие видят в лице верховного вождя нашей страны Богом ей данного отца своего народа, и горячи их молитвы Господу Богу о его здравии на долгии годы.
В нашем вожде верующие вместе со всей страной знают величайшего из людей, каких рождала наша страна, соединившего в своем лице все качества упомянутых выше наших русских богатырей и великих полководцев прошлого; видят воплощение всего лучшего и светлого, что составляет священное духовное наследство русского народа, завещанное предками: в нем неразрывно сочетались в единый образ пламенная любовь к Родине и народу, глубочайшая мудрость, сила мужественного, непоколебимого духа и отеческое сердце. Как в военном вожде, в нем слилось гениальное военное мастерство с крепчайшей волей к победе.
С начала войны во всех своих обращениях к народу Иосиф Виссарионович не перестает звать к твердой уверенности к победе. Вся страна, как один, верует его верой, а русская Православная Церковь молитвенно благословляет подвиг, какой он несет во имя блага и счастья нашей Родины, и молит Бога о помощи нашему вождю в его великом историческом призвании — отстоять честь, свободу и славу родной страны.
В дни всенародного патриотического подъема в нашей стране, в конце 1942 г. и в начале 1943 г., когда могучим потоком лились пожертвования советских людей на дело разгрома фашистского зверя, в этот поток с энтузиазмом вливали свои лепты духовенство и верующие русской Церкви. И, посылая свою жертву в фонд обороны, верующие патриоты спешили выразить в своих телеграммах верховному вождю нашего воинства чувства своей ему преданности, своего благоговения перед его подвигами, веру в его гений.
Митрополит Сергий писал: “Молитвенно желаю Вам испытать радость полной победы над врагом и видеть возрождение истерзанной Родины”.
В другом приветствии он же пожелал Иосифу Виссарионовичу: “Да завершится победой над темными силами фашизма общенародный подвиг, Вами возглавляемый”.
“Вам, Иосиф Виссарионович, главному полководцу и вождю наших победоносных армий, желаем здоровья и успеха в Ваших тяжелых трудах”, — посылал свои пожелания архиепископ Куйбышевский Алексий от лица всех верующих города Куйбышева.

“Живите долгие годы, наш мудрый вождь Иосиф Виссарионович”, — вылилось из глубины души у протоиерея Пензы Алексея Ивановича Виноградского.
“Дорогой наш отец”, — такими словами начинал свое сообщение Иосифу Виссарионовичу о пожертвованиях священник Молотовской области Александр Александрович Троицкий.
И отеческие ответы Иосифа Виссарионовича на все эти обращения, с выражением “искреннего привета и благодарности” духовенству и верующим, подымали еще на большую ступень одушевление верующих русских людей, составляющих со всеми народами, населяющими нашу страну, одну братскую семью с одним общим отцом во главе.
Чувства преклонения перед личностью Иосифа Виссарионовича, перед его мудрой проницательностью, его отеческой сердечностью и изумительным вниманием к нуждам всех без исключения граждан достигли у верующих наивысшего подъема в сентябрьские дни, когда вся страна узнала о состоявшемся в Кремле приеме главой правительства митрополита Сергия совместно с митрополитами Алексием и Николаем.
25 февраля 1943 года из Ульяновска в Кремль Сталину Сергий написал: «Верующие в желании помочь Красной Армии охотно откликнулись на мой призыв: собрать средства на постройку танковой колонны имени Дмитрия Донского.

Всего собрано около 6000000 рублей и, кроме того, большое количество золотых и серебряных вещей… Примите эти средства как дар от духовенства и верующих русской православной церкви в день юбилея Красной Армии».
Ответ Сталина Сергию был направлен в тот же день:
«Прошу передать православному русскому духовенству и верующим, собравшим 6000000 рублей, золотые и серебряные вещи на строительство танковой колонны имени Дмитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии».
Эта танковая колонна успешно громила немцев в войсках Рокоссовского.
Документально подтверждено, что уже после окончания войны, в 1947 году, Сталин исполнил свое обещание и пригласил митрополита Илию в Россию. Перед приездом гостя Сталин вызвал владыку Алексия, ставшего тогда уже Патриархом, и спросил: «Чем может отблагодарить митрополита Илию Русская Церковь?» Святейший предложил подарить митрополиту Ливанскому икону Казанской Божией Матери, крест с драгоценностями и панагию, украшенную драгоценными каменьями из всех областей страны, чтобы вся Россия участвовала в этом подарке. По распоряжению Сталина самые искусные ювелиры изготовили панагию и крест.

Митрополит Илия прибыл в Москву, и встретили его там более чем торжественно. На церемонии-встрече ему преподнесли икону, крест и панагию, а также наградили Сталинской премией за помощь России во время Великой Отечественной войны. От премии владыка отказался, сказав, что монаху деньги не нужны: «Пусть они пойдут на нужды вашей страны. Мы сами решили передать вашей стране 200 000 долларов для помощи детям-сиротам, у которых родители погибли на войне».
Из Москвы митрополит Ливанский поехал в Ленинград. Вот запись слов одного из очевидцев пребывания владыки Илии в Ленинграде (текст приводится по выдержавшей уже три издания совершенно удивительной книге «Россия перед Вторым Пришествием», которую составил Сергей Фомин):
«По делам службы я оказался рано утром 8 ноября на Московском вокзале (отправлял контейнеры). Вдруг вижу идет начальник МВД города, с ним множество милиции, солдат, почетный караул, никого не пускают. Все говорят: «Наверно, Сталин приехал…» Подхожу к оцеплению и вижу: идет Косыгин (его, наверно, как ленинградца направили сопровождать владыку Илию), с ним митрополит Ленинградский Григорий, а между ними митрополит в восточном клобуке. Утром 9 ноября митрополит Илия служил Литургию в кафедральном Никольском соборе, тогда же он преподнес храму частичку мощей Святителя Николая. На следующий день я пришел к знакомому, и мы пошли с ним во Владимирский собор. Что-то необыкновенное в городе творится: все прилежащие улицы заполнены народом. Около двухсот тысяч человек стояло у храма, весь транспорт остановился, проходы загорожены, еле пробрались к нему. Стоим около храма, а внутрь не попасть: солдаты стоят в оцеплении и никого не пускают. Вдруг из боковой двери выбегает староста (наш знакомый), увидел нас и зовет: «Пошли! Я вас дожидался!» Он провел нас в храм, и мы оказались у самой солеи! Слева от нее было отгорожено место, и там стояли члены правительства. Мы насчитали — 42 человека. И вот появились — митрополит Илия, митрополит Григорий и священство. Началась служба. Отслужили малую вечерню, после чего состоялось возложение драгоценного венца — дара владыки Илии — на Казанскую икону Божией Матери. По возложении венца он произнес проповедь. Он рассказал все: как явилась ему Божия Матерь, что Она поведала ему. После его речи все запели: «Заступница усердная…» Невозможно передать, какое чувство было во время пения! Когда вышли из храма, тропарь Казанской иконе Божией Матери запели все стоящие на площади, на прилегающих улицах, у стадиона — десятки тысяч, все пели: «Заступница усердная»… Люди плакали и молились истинной Заступнице и Спасительнице России!».

Офицеры, такого позора
Мать-Россия не знала вовек,
Вас подмяла сионская свора,
Словно кучку бездомных калек.

Уже двадцать лет минуло с тех кровавых времён. Но я всё помню, словно это было вчера.
В 1993 году оказались в России герои, готовые встать на защиту Родины, герои, которым своя собственная честь, честь страны и её народа, идеалы справедливости были дороже жизни. Люди, которым столько раз внушали, что они обыватели, думающее только о личной выгоде, вдруг с удивлением узнают, что среди них есть настоящие герои, о которых пишут в книгах и ставят фильмы.
В 69-м испытательном центре морской и космической разведки в Ногинске-9 служил замполитом роты старший лейтенант Игорь Остапенко. Игорь осенью 1993 года, как и многие военнослужащие, с напряжением и сочувствием следил за тем, что происходило у Дома Советов, но оказался одним из немногих в стране действующих офицеров, способных выполнить свой долг советского офицера до конца.
Третьего октября, узнав о трагических событиях в Останкино, он возглавил группу матросов-добровольцев и с оружием в руках на грузовом автомобиле решил прорваться на помощь к защитникам Дома Советов. Он был один из тех немногих офицеров армии и флота, кто в дни Черного Октября не стал ссылаться на «отсутствие приказа», а поступил так, как требовали от каждого Присяга, честь офицера и совесть.
Свой главный в жизни поступок старший лейтенант Игорь Остапенко совершил в ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Офицер, присягавший Советскому Союзу, едва ли ни единственный в стране оказался верен этой клятве и с 22 добровольцами направился на грузовике из Дуброво на помощь законно избранному Верховному Совету, окруженному ельцинистами. Какую силу духа нужно было иметь молодому, 27-летнему офицеру, чтобы увлечь за собой группу матросов – срочников и практически безоружными выехать на защиту «Дома Советов»?
Но впереди, обгоняя их, шла предательская информация для бандитов из ГАИ и ОМОНА о прорыве моряков. Командир части, квартирно озабоченный гаражестроитель капитан первого ранга В.Сидоренко, давно позабывший о долге и чести, примкнувший к преступникам, совершившим госпереворот, организовал погоню за отрядом и предупредил ОМОН.
Недалеко от 4-ой роты ДПС на Чкаловском шоссе бандиты из ОМОНА устроили засаду. Раскинутая поперек трассы сеть с шипами заставила грузовик остановиться. Храбрые уголовники, которых было около двухсот, открыли стрельбу. Видя безнадежность положения, Игорь приказал рядовым матросам, часть которых уже была ранена, сложить оружие, чтобы они не погибли понапрасну, а сам…
«Советские офицеры не сдаются!» – были его последние слова. Расстреляли офицера уголовные бандиты в форме ОМОНА. Осталась жена Надя, годовалая дочь Наташа. И родители — Раиса Михайловна и Виктор Григорьевич в далеком казахстанском Чимкенте.

Только знай: и на ОМОН
Все ж найдется угомон!

Сдрючат с вас жилеты, каски,
С лиц поганых стянут маски,
И усиленный конвой
Сквозь пургу и волчий вой
Поведет дорогой предков
В те края, где небо в клетку.

Потом хозяева тех, кто в дни Черного Октября преступлением и силой захватил власть, объявили преступниками тех, кто защищал Родину, в том числе и старшего лейтенанта Остапенко.
Но люди – люди решили иначе. В Чимкенте, где живут родители Игоря, его хоронили со всеми воинскими почестями и тысячи людей шли за гробом – русские, казахи, узбеки…
А там, где погиб отважный русский моряк, на землю легли цветы и на бетонной стене появились проклятия убийцам и слова любви и благодарности к тому, кто до конца исполнял свой Долг. И – как и у Стадиона на Красной Пресне – сколько «победители» ни закрашивали стену, сколько ни втаптывали в грязь цветы – люди приходили снова и снова – и вновь появлялись надписи и цветы.
В конце – концов инициативной группе под руководством капитана О.Широкова, члена Политсовета Российской партии коммунистов (РПК), вместе с Трудовой Россией В.Анпилова и местной организацией КПРФ, удалось добиться от местных властей официального разрешения на установку памятного знака на месте гибели Игоря.
К тому времени старшему лейтенанту Указом Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР Остапенко Игорю Владимировичу было присвоено звание героя Советского Союза и звание капитан – лейтенанта посмертно. Это сделали те народные депутаты РСФСР во главе с С.Умалатовой, которые отказались признать власть «победителей». Генерал армии Варенников снял со своей груди звезду Героя, отдал родителям И. Остапенко, приехавшим в гарнизон за телом сына и при этом сказал: «Он достоин этого Звания!».
Коротким был его путь к подвигу — всего несколько десятков километров от родной части в Дуброве Ногинского района до злополучного 30-го километра Щелковского шоссе. Но так в жизни всегда и бывает. Жил простой советский парень в далекой Казахстанской степи, мечтал о службе на море. И вот мечта, казалось, начала осуществляться. Он — молодой морской офицер, грамотный специалист, отличник адъюнктуры, верный и надежный товарищ. Перед ним открывалась перспектива успешной военной карьеры. Но перед тем как связать свою жизнь с воинской службой, он, как и сотни тысяч других офицеров, дал клятву-присягу на верность родной стране — Союзу Советских Социалистических Республик, и для него она оказалась не простой формальностью.
Средства на памятник собрали тысячи людей из 60 регионов России и нескольких Союзных республик. Это труженики, а не миллионеры, и памятник может показаться скромным, но он стоит больше, чем все церетелевские монументы, потому что его поставил Народ, как и Крест на Казачьей Заставе у Дома Советов. Временные сооружения не раз разрушались борцами за демократию. На сайте гарнизона «Дуброво» вы не найдёте ничего о подвиге Игоря Остапенко. Ведь там до сих пор рулят воры и убийцы, вроде того капраза В.Сидоренко.
Другое дело – отношение к И. Остапенко и его памяти простых людей. Неправда, что людям всё безразлично! Водитель бетоновоза сделал два рейса на стройплощадку, где возводили памятник Игорю, не взяв лишнего рубля. Тракторист грейдера в карьере безплатно погрузил КАМаз «по самую завязку». Крановщик потратил много времени, устанавливая памятный камень, не сказав ни слова об оплате своего труда. Работяги знали, для кого они стараются.
И, наконец, настал день 5 октября 1997 года, день открытия памятника. Всю ночь и весь день, не переставая, шёл проливной дождь. Словно сама природа оплакивала одного из лучших своих сыновей. Пришло много людей.
Несмотря на безприютную погоду и проливной дождь, на то, что мемориал находится почти в часе езды от Москвы и 3-х километрах ходьбы пешком от станции, множество людей, прибывших поездами и автобусами, шли и шли к последнему рубежу, где принял свой смертный бой Игорь Остапенко.
Когда памятник был открыт, на митинге среди других выступила женщина-медик из Трудовой России, жена инвалида-«афганца», младшего сына которой у памятника приняли в пионеры. Приведу отрывок из её речи.
«Вы, в погонах, по сей день оправдывающиеся тем, что «не было приказа»! Если бы каждый из вас в тот день исполнил то, что требовали Присяга и Долг – Игорь и сотни других людей остались бы в живых, а Россия не знала бы сегодняшнего горя и унижения. Но вы предали всех. Ну а ты, каперанг Сидоренко – как поживаешь, Иуда? Сладко ли ешь и пьешь, спокойно ли спится? Но ведь судьба – она умеет карать…
 Если снова надо будет сражаться, – сказала она, – я опять буду рядом с мужчинами. А если меня убьют – сражаться будут два моих сына и дочь.»
Вот такие люди, как Игорь Остапенко и эта женщина – и есть Русский Народ.

Приглашаю всех почтить память Игоря Остапенко. Самостоятельно до памятного знака доехать можно так: электричкой от Ярославского вокзала до станции Щёлково, затем пройти 150 метров от первого вагона в сторону шоссе, которое перпендикулярно дороге и двигаться пару километров по самому шоссе по правой стороне в направлении Чкаловского аэродрома до бензозаправки.
Я хочу, чтобы каждый советский офицер, бывая у гранитного обелиска со звездой, осознал низость и подлость своего поведения в черные дни октября 1993 года.

Умирают старушки и дети,
Слёзы съели у женщин глаза.
Офицеры, народу ответьте,
Кто вам сдать рубежи приказал?

Почему без жестокого боя
Мать-Россию отдали врагу?
Исполнять приказанье любое
Офицеры гурьбою бегут.

Вами правят сионские звери,
Где же ваша высокая честь?
Очень горько и трудно поверить,
Что в России такие вот есть.

Есть предатели, да их не мало,
Каждый в горе страны виноват,
Но я верю – сойдет с пьедестала
Неизвестный из бронзы солдат!

Он пройдётся по площади Красной,
По брусчатке печатая шаг,
И рукою суровой и властной
Бросит под ноги власовский флаг!

Он пройдёт непокорный к Генштабу,
Не страшась милицейских дубин,
Гулко скажет: «Продажные бабы!
Выходите один на один!»

Вы забьётесь в свои кабинеты,
Словно стая затравленных крыс.
Вы же сдали врагу пистолеты,
Вас дешёвками сделал Борис!

И никто не посмеет солдату
Даже слово промолвить в ответ,
Принесёт он в родимую хату
Гимн Победы, надежду и свет.

Офицеры, такого позора
Мать-Россия не знала вовек,
Вас подмяла сионская свора,
Словно кучку бездомных калек.

Умирают старушки и дети,
Слёзы съели у женщин глаза.
Офицеры, народу ответьте,
Кто вам сдать рубежи приказал?

Я хочу, чтобы каждый струсивший тогда покаялся перед ПАМЯТЬЮ ГЕРОЯ и в будущий неизбежный решительный час встал со своим народом, сохраняя верность данной советской Присяге, офицерской чести и собственной совести.

Спасибо тем, кто делу боевому 
Нас обучал, кто вывел нас к морям!
Любимому училищу, родному, 
Всем командирам, всем учителям!

Искренне   влюблённый   в   морскую   профессию,   сумевший передать очень точным поэтическим словом флотскую жизнь и морскую романтику, Алексей Лебедев и сегодня продолжает жить в стихах, звучащих не только на поэтических вечерах, но и в морях, в дальних походах, на боевых кораблях. Стихи Лебедева обладают завораживающим ритмом и, при кажущейся простоте, полны метафоричности и ёмкой образности. Флот и море были неисчерпаемыми источниками вдохновения поэта. Даже самые прозаические события и факты находили в его стихах лирическую окраску. Вся жизнь поэта была образцом служения   Родине.
      Ему не было и тридцати лет, когда холодной ноябрьской ночью сорок первого года морская купель Балтики стала его могилой. Подводная лодка, на которой он был штурманом, подорвалась на минах. Он погиб в расцвете творческих сил, но даже то, что он успел написать, делает его   бессменным   лидером   флотской   поэзии. 

              Путь   на   моря 

За главное! За то, что страх неведом. 
За славный труд в просторе грозных вод.
Спасибо Партии, учившей нас победам, 
И Родине, пославшей нас на флот!

Спасибо тем, кто делу боевому 
Нас обучал, кто вывел нас к морям!
Любимому училищу, родному, 
Всем командирам, всем учителям!

В годах труда, упорства и отваги
Мы возмужали, и в грозе любой
О Родине нам говорили флаги,
Летевшие над нашей головой.

В лицо нам били ветры с океана,
Шла на корабль гремящая вода.
И, отражаясь в зеркале секстана,
Сияла полуночная звезда.

Наперекор любым дождям и стужам,
Входили в грудь, срастались прочно с ней
Умение владеть морским оружием,
Любовь к работе доблестной своей.

Уже гудят-поют над ветром ванты,
И о форштевень режется струя, – 
Идут на море флота лейтенанты!
Советского Союза сыновья…

И если ты, о, Партия, велела
Громить врагов, рожденных силой тьмы, –
Нет на морях для нас такого дела,
Которого не выполнили б мы!

      Его талант высоко ценили известные поэты. Николай Тихонов писал о нём: «Он любил море. Он ушёл от нас в море, и море не возвратило его. Нам осталась только память о нем, память о талантливом поэте, сказавшем только первое своё слово, память о верном товарище и прекрасном бойце, преданном сыне Родины. Он ушёл от нас слишком молодым, и от этого наша печаль еще глубже, наша горечь ещё сильнее… Он выполнил свой долг поэта, моряка-подводника,   патриота. И   море   было   с   ним  в  последний час…»
      Всеволод   Азаров   вспоминал,   что   увидел   широкоплечего загорелого моряка в форме курсанта Высшего военно-морского училища. В руке у Лебедева была трубка – подарок писателя Лавренёва,   с   трубкой   молодой   поэт   не   расставался.
      Стихи   приносил   в   редакцию на небольших листках. Листки были плотно исписаны стремительным угловатым почерком, где буквы «т», написанные как латинские, возвышались над другими и были   похожи   на   мачты   каравелл. 
      В   своих   воспоминаниях   ведьмочка Вера Кетлинская пишет о знакомстве с Лебедевым: «Были с Олей (Бергольц) на даче у Бориса Лавренёва. Прекрасно отдохнули. Встретили там начинающего поэта-мариниста военного моряка Алексея Лебедева. До чего ж он был красив, стройный и толково стихи читал.… Глядя на его румянец, улыбку, так и хотелось проглотить его, как сдобную булочку…» Ветеран ленинградской поэзии Всеволод Рождественский вспоминал, что даже с первого взгляда поэт поражал своей надёжностью, выправкой и статью. А когда читал стихи, то завораживал их чеканным ритмом. Литературовед Вадим Ружина вспоминает, что Алексей Лебедев читал свои стихи, нажимая на букву «р», раскатисто. 
      Как-то при обсуждении стихов стали молодого поэта язвительно критиковать. Лебедев спокойно выслушал нападки, раскурил свою неизменную трубку и сказал: «Ну что ж.… Пусть напишет лучше меня другой Лебедев, Лебедев-Кумач!» Это было не зазнайство. Алексей Лебедев просто знал себе цену. Пустые комплименты он тоже не любил. К творчеству   относился   очень   серьёзно…

                        Октябрь

Всё холодней, прозрачнее и чище.
И всё понятней, проще и ясней
Октябрь, октябрь, и в памяти не ищешь
Прекраснее и лучезарней дней.
Коричневая выпуклость дороги
И заморозков поздних полотно,
И верится – печали и тревоги
Иль не были, или прошли давно.
И рассыпаясь там, на косогоре,
Серебряные посвисты синиц,
И трепетал зеленый отблеск моря
Под темной хвоей выгнутых ресниц.
Потом качнулась пламенем рябина,
Платком взмахнула женская рука.
Холодный ветер, острый чад бензина,
Неутомимый бег грузовика. 

      Как возрос его талант? Откуда такая любовь к морю? Все истоки – в детстве, все мы родом из детства. А оно было у Алексея Лебедева вдали от морей. Родился он 1 августа 1912 года в древнем городе Суздале. Там, а затем в городах Шауляе и Костроме, куда переезжала семья в связи с новыми служебными назначениями отца, который был опытным юристом, прошло детство. В 1927 году Лебедевы переехали в Иваново, где Алексей Лебедев продолжил свою   учёбу   в   средней   школе.
      Мама его – Людмила Владимировна была учительницей. Она знала и любила литературу, особой её страстью была поэзия. Эту страсть она и передала сыну. Он рано начал писать стихи и сразу и твёрдо решил стать моряком. Тому содействовала не только поэзия, но и Александр Грин – самый поэтичный прозаик и романтик. А кроме Грина любил Алексей перечитывать и Джека Лондона, и Жюль Верна, и Киплинга. Восторгался судьбой великих путешественников Колумба и Миклухо-Маклая. И очень любил Алексей исторические романы. Также Людмила Владимировна сумела привить сыну тягу к иностранным языкам. Она в совершенстве знала французский, преподавала не только русскую литературу, но и немецкий, и английский языки. Алексей изучил английский.   Мог   читать   Шекспира   в   подлиннике.
      Любовь к истории привил отец Алексей Алексеевич – высоко-образованный человек, выпускник юридического факультета Дерптского   университета.
      Но   не   был   будущий   поэт этаким тихоней и книгочеем. Случалось и в ледяной волжской воде искупаться в апреле, и на ботике с баржей столкнуться – всё к воде манило будущего моряка. В школе все к Алексею тянулись, друзей у него было много.
      В   семье   одноклассницы   Алексея   Надежды   Зотовой   до сих пор бережно хранят небольшой альбом, куда накануне окончания школы каждый из ребят записывал свои пожелания. В нём есть и стихи пятнадцатилетнего Алексея. Они наполнены юношеским задором   и   оптимизмом.
      Но   жизнь   не   очень   баловала Лебедевых, надо было искать заработок. В семье было четверо детей: кроме Алексея еще его сестры Елена и Ирина и брат Юрий. После окончания девятого класса Алексей работал подручным слесаря, а затем покинул отчий дом и почти два года – с февраля 1930 по декабрь 1931 – вначале юнгой, а потом матросом второго класса ходил на торговом судне «Колыма», портом приписки которого был Архангельск. За это время он побывал во многих северных портах страны и даже в одном заграничном – норвежском Гоммерфесте. Но родители очень хотели, чтобы сын учился. Алексей расстался с морем и вернулся в Иваново, где стал работать на стройке и одновременно учиться в Ивановском   техникуме.
      В техникуме Алексей прославился как удачливый спортсмен. Он был непобедим на боксерском ринге, хорошо ходил на лыжах, был заядлым шахматистом. Ему даже поручили руководить спортивной секцией. Казалось бы, какой смысл такому энергичному спортивному парню сидеть вечерами над тетрадкой и заполнять её стихами. Но всё более и более стихи заполняли всё его свободное время. Поэтическим дебютом стало стихотворение «Прыжок», опубликованное в Ивановском журнале «Звено» в 1933 году. В этом же году Алексея Лебедева по комсомольской путевке направили на Балтийский флот. Поэт покинул свой любимый город, которому посвятил   при   расставании   такие   строки:

Мне, может быть, было жалко 
Оставить тебя, товарищ, 
Суровый рабочий город, 
Взрастивший меня – бойца. 
Но силу твоей закалки, 
Клянусь, не ослабила ярость, 
Зеленых морских бурунов, 
Тяжёлых, как глыба свинца.

      Алексей Лебедев   был   направлен   в   электроминную школу Балтийского флота. Поступавший вместе с ним его товарищ Владимир Безигов вспоминает, что на медосмотре старый врач сказал о Лебедеве: впервые вижу такую фигуру. Были у Лебедева широкие плечи и узкая талия, и рельефные мышцы. Безигов хорошо рисовал, сохранился его рисунок, где изображен Лебедев, стоящий на рундуке в позе античной статуи, чем-то напоминающий   Геракла. Лебедев   над   этим   рисунком   написал:

И если даже жизнь иссякла,
Я все равно пройду в века,
«Могучей статуей Геракла»
На пьедестале рундука

      Начал   службу   он   в   Кронштадте, был зачислен в школу радистов, затем был направлен в Ораниенбаум в радиоотряд. Живёт сегодня в Калининграде майор в отставке Григорий Иванович Удотов, ему довелось в своё время служить вместе с Лебедевым в радиоотряде. Удотов вспоминает об Алексее Лебедеве: 
      «Это   был   стройный   красивый   человек. Моряк-спортсмен. Образование имел солидное городское, был начитан, эрудирован. Своими   познаниями   не   кичился,   объяснял   всё   тактично. 

    Артиллерийская   таблица 

Ты, спутница походов и сражений, 
Невелика. И шрифт не крупен твой. 
Но вижу взлёт бессонных вдохновений, 
Полдневный блеск над выжженной травой, 
Сухой песок морского полигона, 
Желтеющую хвою на сосне, 
Разбитые стрельбой кубы бетона 
И рваные пробоины в броне. 
Ты создавалась для борьбы суровой, 
Артиллерийской мудрости скрижаль, 
Когда по точным методам Чернова 
Коваться стала пушечная сталь. 
И первый шаг? Когда он был? не в миг ли, 
Когда огонь в конвекторы влетал, 
Когда сварили заводские тигли 
Несокрушимой плотности металл? 
И снова мысль боролась и искала, 
И в тишине, в безмолвии ночном, 
Высокий жар бесстрастных интегралов 
Один владел и сердцем, и умом. 
Творцы орудий! Мастера расчёта, 
В таблицах нет фамилий и имен, 
Но честный труд во имя славы флота 
В таблицы стрельб на море умещён. 
Когда корабль от реи и до трюма 
Тяжёлой сотрясается стрельбой. 
Нет времени как следует подумать 
О тех, кто обеспечивал наш бой. 
Но знаем мы, что на пути удачи 
В бои мы книжку тонкую берём, 
Рассчитанную способом Сиаччи – 
Подругу управляющих огнём.
1939 

Примечание: 
Чернов Дмитрий Константинович (1839 – 1921) – выдающийся русский   металлург. 
А.Ф. Сиаччи – капитан итальянской артиллерии, автор методики составления   таблиц   прицельной   стрельбы (1880). 

      Характер у Лебедева был спокойный, уравновешенный. Он по-настоящему любил флот, морскую форму, традиции. Хорошо знал историю русского флота. К дежурствам относился ответственно. Все на нём было отглажено, начищено, на рукаве повязка «рцы», на шее блестящая боцманская дудка, выбрит тщательно, улыбка красивая. О том, какое значение для поэта было заложено во флотской форме, как он любовно относился к ней, можно прочесть в его   стихах:
    Одежда   моряка

Годна для всех условий,
Надёжна и крепка,
Продумана на совесть
Одежда моряка.

Сокровища тепла тая,
Уходит с нами в путь
Тельняшка полосатая,
Охватывая грудь.

Волна ль нежнее горлинки,
Иль шторм грохочет дик,
Отменно белой форменки
Синеет воротник.

Зимой и в осень вздорную
И в сумрачный апрель – 
Хранит нас сине-чёрная
Солидная фланель.

Что сырость нам постылая?
Живём с погодой в лад,
Имея друга милого
По имени бушлат.

И навек складкой жёсткою
Запечатлел утюг
Покроя краснофлотского
Сукно крепчайших брюк.

Ценимая особо
На службе в море синем,
Нам выдается роба
Из белой парусины.

Она ничем не крашена,
Ей труд морской знаком,
И кто её не нашивал,
Не будет моряком.

И многим не мешало бы,
Кого моря зовут,
В той робе драить палубу
И выкрасить шкафут.

Когда же в час побудки
Вовсю метёт метель,
Тогда укажут дудки: 
«Бери, моряк, шинель».

Медь пуговиц – как золото,
Сукно – чернее тьмы.
На все старанья холода
Поплёвываем мы.

      В, казалось бы,   шутливом стихотворении   поэт сумел достичь краткой и зримой образности. Алексей Лебедев постоянно печатал свои стихи на страницах газеты «Красный Балтийский флот» (ныне «Страж Балтики»). Газета эта была старейшей среди подобных ей, основанная в 1919 году при содействии Максима Горького, она сразу же стала местом притяжения литераторов. Здесь была создана   первая   флотская   литературная   студия.

Жил на линкоре рыжий кот,
Заносчивый, как дьявол,
Но службу знал на полный ход –
Не зря он с нами плавал.

Зрачки покашивая вбок,
Кот шествовал повсюду,
И уверял команду кок, 
Что весит он полпуда.

Как штурман знает берега,
Заливы, мели, мысы,
Так кот знал личного врага,
Враг назывался – крысы…

      Григорий Удотов   служил   вместе   с   Лебедевым в 1935 году. Радиоотряд располагался за городом, на возвышенной опушке соснового леса в большом двухэтажном деревянном здании – бывшей даче купца Шитова, поставщика вин императорского двора. Береговой отряд имел три радиопеленгаторных пункта, были развернуты радиовахты. Надо было принимать «на слух» азбуку Морзе, причем английские и немецкие тексты. Удотов вспоминает, что Алексей Лебедев более четырех месяцев ходил на подвахты, проявлял усердие и настойчивость, но вести перехват в эфире и передачи с нужной скоростью не мог. Очень переживал свои неудачи. Ему поручили строевую часть. Удотов вспоминает, что, выполнив свои обязанности, Алексей часто заходил на радиовахту, включал параллельно наушники, записывал радиообмен. 
      «Помню, – пишет Удотов, – Лебедев вместе со мной несколько раз записывал радиообмен учебного немецкого крейсера «Эмден». Леша знал немецкий язык лучше меня, очень был возмущён тем, как возвеличивают немцы своего фюрера, высказал предположение, что «Эмден» вступает в радиосвязь с Килем из различных точек океана для выявления наиболее проходимых по слышимости частот… Это потом подтвердилось, когда началась война…»
      В   конце 1935 года   заканчивалась срочная служба Алексея Лебедева, он принял твёрдое решение остаться на флоте, начал готовиться к экзаменам в Высшее Военно-Морское училище имени Фрунзе. Экзамены он сдал успешно и стал курсантом. Годы учёбы стали для Лебедева самыми плодотворными и яркими. Он легко вошёл в круг ленинградских молодых поэтов. Его стихи появляются на страницах газет, а в 1939 году выходит в свет первый сборник его стихов «Кронштадт». Успех был ошеломляющий. От стихов молодого поэта исходили явственная мускульная   сила   и   упругость. 
                          * * *
Возник он в дымчатом просторе
За стёклами вагонных рам, 
Тот город, вставший возле моря, 
Открытый солнцу и ветрам.

За камнем близких плоскогорий
Уже волны услышан звон, 
Вдали корабль в вечернем море
Форштевнем рубит горизонт.

      Курсанта Лебедева по одной этой книге принимают в Союз писателей – событие для тех лет необычайное. Невысокого роста, широкоплечий, сильный, года за три до войны он, курсант военно-морского училища, пришёл в «Молодое объединение» ленинградских поэтов со стихами о море, о флоте, о романтической морской   службе.   Чётко,   словно   рапортуя,   он   читал:

О бойцах, изведавших глубины,
берегущих пушки и рули,
жгущих уголь, знающих машины,
выводящих в битву корабли…

      У всех начинавших свой литературный путь вместе с Алексеем Лебедевым он вызывал чувство, которое не назовёшь иначе как влюблённостью. Всё в нём радовало: его дарование, его дружелюбие, его открытый нрав. Вдумчиво и очень сознательно Алексей готовил себя к военно-морской службе и шёл к поставленной   задаче   целеустремленно,   как   торпеда. 
              Компасный   зал

В дубовом паркете картушка компаса, –
Столетье, как выложил мастер её. 
Над нею звезда полуночного часа, 
Касается румбов лучей остриё.

В скрещении гулких пустых коридоров 
Стою и гляжу напряженно вперёд, 
И ветер холодных балтийских просторов 
В старинные стёкла порывисто бьёт…

Из дедовских вотчин, из всех захолустий, 
Куда не доходят морские ветра, 
Барчат увезли и теперь не отпустит 
Железная воля и руки Петра.

Сюда, в Петербург, в мореходную школу, 
И дальше – на Лондон или Амстердам, 
Где пёстрые флаги трепещут над молом, 
Где в гавани тесно гружёным судам…

Об этом я думал полуночным часом, 
О славе, о бурных дорогах её… 
Звезда высока над картушкой компаса, 
Касается румбов лучей остриё.

      Отлично учился. Отлично знал английский язык. Был отличным боксёром. Ему не надо было искать «свою тему»,— смысл его жизни был   смыслом   его   поэзии.
      1939 год.   Поэт окрылён, он на вершине творческого подъёма. Он влюблен. Её он называет Мари, она его именует «Кубиком». Его письма полны лиризма и самоиронии: «…апрель. Прошёл ладожский лёд, дует тёплый ветер, и перед тем как ложиться спать, я высовываю голову в окно, смотрю на звёзды, дышу воздухом, идущим с моря, и совсем нецеломудренно завидую парочкам, уже договаривающимся о старых, как звезда, делах на невысокой набережной… Я в Петрарки гожусь лишь в малой степени, а на военных кораблях, как известно Вам, даже кошек не бывает, а лишь коты…» Не всё было безоблачно в его судьбе. Ему пришлось перенести тяжёлый удар. Был арестован отец и бесследно исчез в кровавом водовороте. Алексей Лебедев подал рапорт и ждал исключения из училища. Но начальник училища сказал: «Продолжайте и дальше учиться так же, как учились…» 
      Во   время   войны   с   Финляндией   Лебедев   был направлен штурманом-стажёром на эсминец «Ленин». Из боевого похода он вернулся   с   циклом   новых   стихов.
        Первый   выход

Уже зарёй окрашен клотик, 
Залив сугробами одет, 
И в час, объявленный на флоте, 
Влетает в кубрики рассвет.

И ветер в мачты бьёт с разбега, 
Холодный, синий, как волна, 
И смыты с лиц блестящим снегом 
Остатки утреннего сна.

Зима на палубе проходит, 
Смывает льдины у бортов. 
Поют нам дудки о походе 
В далекий голубой Рамбов.

Гармоника вскипает маршем, 
Десант выходит с корабля. 
Да здравствует родная наша 
Большая снежная земля!

Свистят просмоленные лыжи, 
Прокладывая путь в снегу, 
И всё отчётливей, всё ближе 
Маяк на дальнем берегу.

А впереди холмы и сосны, 
Увиденный в бинокли край, 
И день, сверкающий, как россыпь 
Холодных зёрен серебра.

      Уже известный поэт, у него к тому времени вышла вторая книга стихов «Лирика моря», он не хотел расставаться с флотом. На вопрос: «Хочет ли он сделать поэзию своей профессией?» он ответил: «Нет, я штурман. Это дело моей жизни. В тот день, когда я перестану быть моряком, я перестану писать стихи». Его пленяло море,   и   он   готовился   защищать   это   море: 

Шли месяцы, двигались годы,
И вот привело нас туда,
Где плещут солёные воды
И светит над морем звезда.
Где жизнь, осенённая флагом,
Где ветер поет о боях,
Где мужество, труд и отвага –
Основа всего бытия.

И сердце колотится чаще,
И медная блещет заря
В суровых, холодных, гремящих,
Великих военных морях.
И ветром и горькою солью
В груди пропитались сердца, –
Уже командирскою волей
Становится воля бойца.

      В нем бил мощный гейзер внутренней энергии, его хватало на всё. Весельчак, боксёр, не знавший поражений, отменный плясун, желанный гость во всех компаниях, он умел уйти в себя, сосредоточиться, ночами просиживая над заветными тетрадями стихов. Стихи были его дневником. Пусть сегодня многое в его мыслях кажется наивным, но он ни на йоту не сфальшивил. В этих стихах полно света, в них отбивает свой ритм задорное матросское «яблочко»: 

Прозвенела сталь подлодки
Тоненькую жалобу,
Краснофлотские подмётки 
Целовали палубу…

Но баян в руках умелых
Развернулся в ширину.
Кверху «яблочко» взлетело
И не падало в волну…

      Был   он   не   только   поэтом   и   веселым собеседником, умел он впитывать в себя многочисленные знания, хорошо знал историю, особенно историю флота. Занимательно рассказывал о прошлых походах и путешествиях, о боях и сражениях. Одним из самых любимых его героев был адмирал Нахимов, ему он посвятил проникновенные   строки   стихотворения 

      Смерть   Нахимова

За окном тяжёлый грохот боя, 
Жмутся к стёклам ветки тополей, 
Флагмана зовут в поход с собою 
Тени белокрылых лебедей.

Слышит он призывный голос меди, 
Видит в море уходящий флот. 
…Умирает флагман и к победе 
Русские суда не поведёт.

Пробивает кровь бинты тугие, 
Врач подносит терпкое питьё. 
Видит флагман горькую Россию 
И матросов – сыновей её.

Стынет лоб его в предсмертной стуже, 
Шепчет флагман в ветер ледяной: 
«Старший друг мой, Николай Бестужев, 
Это ты пришёл сюда за мной,

Я иду». И падает в подушки 
Голова, чтоб не подняться вновь. 
…На Малаховом грохочут пушки, 
День высок, и ветер сушит кровь

      Он, как и все поэты его поколения, предчувствовал наступление военной грозы. Никого не мог обмануть «мирный» пакт с фашистской Германией. Юноши его поколения грезили небом Испании и перечитывали стихи испанских поэтов. Они готовили себя   к   решительным   боям.   Алексей   Лебедев   писал: 

Трудом и боем, проверяя душу,
Не отступив, пройди моря и сушу
И уцелей в горниле грозном их,
Чтобы себя и мужество решений
Проверить сталью и огнём сражений
И в этом право на строку и стих…

      И вот настало время испытаний, и на поверку всё вышло не совсем так, как они представляли, и хотя флот с честью встретил врага,   но   первые   потери   были   слишком   тяжелы. 

Возвращение   из   похода

Когда мы подвели итог тоннажу 
Потопленных за месяц кораблей, 
Когда, пройдя три линии барражей, 
Гектары минно-боновых полей, 

Мы всплыли вверх, – нам показалось 
                                                        странно 
Так близко снова видеть светлый мир, 
Костёр зари над берегом туманным, 
Идущий в гавань портовый буксир. 

Небритые, пропахшие соляром, 
В тельняшках, что за раз не отстирать, 
Мы твёрдо знали, что врагам задаром 
Не удалось у нас в морях гулять. 

А лодка шла, последний створ минуя, 
Поход окончен, и фарватер чист. 
И в этот миг гармонику губную 
Поднёс к сухим губам своим радист. 

И пели звонко голоса металла 
О том, чем каждый счастлив был и горд: 
Мелодию «Интернационала» 
Играл радист. Так мы входили в порт. 
1941

      В августе 1941 года корабли Балтийского флота совершили героический и в то же время трагический прорыв из Ревеля в Кронштадт. Исчез в морской пучине корабль, на котором располагалась большая часть редакции любимой газеты Алексея Лебедева «Красный Балтийский флот». В числе погибших был один из очень талантливых флотских поэтов Юрий Инге. Погиб молодой поэт – матрос Василий Скрылев. Все это были близкие Лебедеву люди.   Он   рвался   отомстить   врагу   за   гибель   товарищей. 
      Фронтовая поэзия – явление особенное, как и сам человек на войне. Откуда берутся силы, чтобы не просто выжить, но и побеждать? И не только врага, но и самого себя прежде всего? Как в этом кровавом апокалипсисе не погубить самое сокровенное – душу и совесть? – Тайна. И этой тайне сопричастно рождение стиха на войне. Муза Поэзии, носившая тогда на фронтах военную форму (то гимнастерку, то матросский бушлат, то танкистский комбинезон…), не страшилась снарядов и пуль. Ритм поэтического слова помогал переломить ритм разрушения и хаоса, оберегал и очищал души бойцов. Иными глазами смотрел на происходящее как сам творец стиха, так и те, чьего слуха касались поэтические строки. Поэзия тоже воевала. С первых дней войны Алексей Лебедев получает назначение штурманом   на   подводную   лодку   «Л-2».
      – Признаться, – сказал со вздохом Командующий Флотом, – подписывая боевой приказ, я запнулся на фамилии Лебедева. Подумал: а не поберечь ли нашего лучшего флотского поэта? Потом вспомнил его стихи и понял, что, вычеркнув его из списка, нанесу   ему   нестерпимое   оскорбление.   И   подписал.

Прорваться, найти, уничтожить,
Из мрака ударить опять,
И подвиги в море умножить,
И выстрелы зря не терять!

      Л-2 «Сталинец» (серии II, Л – «Ленинец», заводской № 196) – советский дизель-электрический подводный минный заградитель. Лодка была заложена 6 сентября 1929 года на заводе № 189 в Ленинграде под именем «Марксист». Спуск на воду состоялся 21 мая 1931 года. В 1932 году лодка получила имя «Сталинец», а 24 октября 1933 года вошла в состав КБФ. 6 сентября 1934 года «Сталинец» выполнял учебную задачу в рамках боевой подготовки. Командовал кораблём Г. А. Иванов. Дивизионный инженер-механик К. Л. Григайтис, находящийся на лодке, зарегистрировал опасную концентрацию   водорода   в   аккумуляторном   отсеке. 
      Также   находившийся   на   борту командир дивизиона Таубе, опираясь на свой опыт эксплуатации подводных лодок типов «Декабрист» и «Барс» отклонил предложение о всплытии, так как это прервало бы учебную задачу – определение дальности плавания в подводном положении. На борту ПЛ, кроме штатного экипажа, находились флагманский штурман ДиПЛ, слушатели УОПП Блинов В.М. и Недялко В.А., помощник флагманского врача БрПЛ Хвощевский 3.3. К 12.00 ПЛ прошла траверз Хельсинки. После обеда к 14.00 во II-м отсеке для отдыха собрался почти весь командный состав ПЛ, включая прикомандированных на поход. Туда же, попить чаю, убыл командир ПЛ Иванов Г.А., оставив за себя в ЦП (III-й отсек) инженер-механика ПЛ Григайтиса К.Л., приказав не менять ни курса, ни глубины погружения. В это время ПЛ   приближалась   к   траверзу   о. Нарген – Поркала   Уд. 
      Сразу   после 14.00   корпус   ПЛ сильно содрогнулся. Во II-м отсеке произошёл взрыв водорода, выделившегося из АБ, и возник пожар. В отсеке погасло освещение, и оттуда в ЦП через открытую переборочную дверь ворвалась сильная ударная волна с языками пламени, которая сбила с ног и разбросала всех тех, кто находился в ЦП. Через открытую переборочную дверь из II-го отсека продолжал поступать тёмный едкий дым с горячими газами, и выбежали раненые и обожжённые подводники – кок и вестовой. Инженер-механик Григайтис принял на себя командование ПЛ и возглавил борьбу за живучесть. Чтобы предотвратить задымление ЦП он закрыл переборочную дверь во II-й отсек, приказал произвести аварийное всплытие и провентилировать все отсеки, кроме   II-го. 
      ПЛ развернулась на 180° и взяла курс на о. Гогланд. Удержание курса вызывало трудности из-за потери карт, находившихся в штурманской рубке, расположенной во II-м отсеке. Через некоторое время переборочную дверь в этот отсек открыли и оттуда вышли раненые командир ПЛ Иванов (ранение головы), его помощник Аверичкин и минёр. В следующий раз вышли военком Медведев, дивизионный штурман и двое краснофлотцев, затем вынесли штурмана ПЛ Мельникова с переломами ног. На момент всплытия ПЛ на борту было семь раненых и неизвестна судьба ещё четырёх   человек. 
      Пожар во II-м отсеке погас после выгорания кислорода. После всплытия его так же провентилировали. Радисту удалось связаться с базой в Кронштадте. Оттуда на помощь выслали два гидросамолёта МБР-2. Один заметил ПЛ и совершил около него посадку на воду. На гидросамолёт погрузили шестерых раненых, и он улетел. Несмотря на ранение, командир ПЛ Иванов оставался на ПЛ до прихода утром 7 сентября в Кронштадт. Когда ПЛ подходила к южной оконечности о. Гогланд, ее встретил ЭМ с командиром БрПЛ Самбрским К.И. и флагманским штурманом БрПЛ. Они поднялись на борт ПЛ, и здесь Григайтис К.Л. сдал им командование   ПЛ. 
      Когда в базе отдраили II-й отсек, выяснилось, что жертвами аварии стало четыре человека: командир ДнПЛ Таубе Г.Г., слушатели УООП Блинов В.М. и Недялко В.А., помощник флагманского врача БрПЛ Хвощевский 3.3. Всех их похоронили с воинскими почестями на кладбище в Александро-Невской Лавре в Ленинграде. Расследование показало, что взрыв водорода, выделившегося из АБ, произошёл от случайно возникшей электрической искры, появившейся вероятно, во время включения рубильника. Водород же проник в отсек из аккумуляторной ямы. 
      C 7 декабря 1938 года по 11 ноября 1941 года лодка проходила капитальный   ремонт   на   заводе   в   Ленинграде.
      По состоянию на 22 июня 1941 года лодкой командовал А. П. Чебанов, «Сталинец» входил в состав 14 Дивизиона Учебной Бригады ПЛ Балтийского флота, всё ещё находясь в ремонте.
      Эта лодка-минзаг, куда Лебедев получил назначение, должна была поставить мины в районе Данцигской бухты, из Кронштадта она выходила в составе конвоя, следовавшего на полуостров Ханко, где стойко держали оборону краснофлотцы. Перед последним роковым походом писатель Александр Крон, в то время редактировавший газету подводников, встретился с Алексеем Лебедевым. Они были дружны, газета печатала регулярно стихи поэта. При встрече Лебедев читал Крону новые свои произведения, читал из записной книжки, с которой не расставался. Крон хотел просить Лебедева оставить эту записную книжку на берегу, но не решился. Потом сожалел об этом. Стихи не сохранились. Остались у матери   последние   письма   поэта. 
      Письмо, посланное 10 ноября 1941 года, оказалось последним.

      «Золотая   моя   мама!
Целую тебя перед отправлением в поход, до этого осталась пара часов, и я пользуюсь ими, чтобы написать письмо тебе. Я надеюсь, что все будет в порядке, как говорят англичане, в противном случае тогда уж ничего не скажешь, но да минет сия чаша нас.
Лед, пасмурно, серое небо, с берега стреляют по Кронштадту. Но когда он начинает отвечать своей мощной артиллерией, враги смолкают.

      Буду счастлив, мама, если удастся утопить столько фашистов, сколько сможем. О себе не думаю. Только о тебе помнится да о тех, кто был связан со мной, ты понимаешь, о ком я говорю. Впереди долгие, долгие, бессонные, тревожные ночи и дни, минные поля, авиация, флот противника, но, несмотря на все это, лодка проскальзывает и воюет и топит противника чуть ли не в его портах…
      Я был бы счастлив возможностью обнять тебя, моя родная, еще раз и думаю, что так и будет.
      Целую   тебя,   моя   дорогая,   крепко.   Твёрдо   верю, что мы вернемся. Всегда верный тебе и любящий тебя сын.
Алексей». 

      Вечером   13 ноября   четвёртый   отряд   в   составе эсминцев «Гордый», «Суровый», минзага «Урал», четырех БТЩ (Т-206, Т-211, Т-215, Т-217), шести «малых охотников» вышел от Гогланда на Ханко. Командир отряда находился на «Суровом», на «Гордом» шел командир дивизиона эсминцев капитан 2 ранга Петунин П.Н. Ветер достигал 4-5 баллов, было облачно, видимость 8-10 кабельтовых. С головного БТЩ и «Урала» заметили след торпеды с правого борта, через 8 минут были обнаружены следы двух торпед с правого борта «Сурового», все торпеды прошли мимо. Наличие в данном районе подводной лодки противника не было подтверждено. 
      После полуночи отряд начал форсирование минного поля. В тралах Т-215 и Т-217 взорвались мины, но тралы не были повреждены. Затем взорвалась мина в трале у Т-206, перебив левый параван, потом подорвался на плавающей мине и мгновенно затонул со всем экипажем катер МО-301, шедший в охранении с правого борта «Гордого». На плавающей мине, вероятно, подсеченной впереди идущим тральщиком, подорвался Т-206 «Верп», при этом поднялся большой столб пламени. На нем сдетонировали снаряды в носовом погребе. Через 2 – 3 минуты Т-206 затонул, из его экипажа погибли 32 человека, остальные были подобраны   катером   МО-402. 
      Обходя остановившийся тральщик Т-217, эсминец «Суровый» задел его справа, а сам вышел из протраленной полосы и получил рваную пробоину длиной около 4 м. БТЩ при этом почти не пострадал. «Суровый» остановился, пробоину, расположенную выше ватерлинии, заделали, и только он начал развивать ход, 4 – 5 м от левого борта в районе 1-го машинного отделения взорвалась мина. Эсминец сильно подбросило, погас свет. Корпус корабля сильно деформировало, в районе кормы образовались большие гофры. «Урал» и «Гордый» обошли «Суровый», оставив его к югу. В командование оставшимися в строю и способными двигаться кораблями вступил капитан 1 ранга Мещерский Н.И., находившийся на «Урале». Приказ командира отряда был выполнен не точно, вместо одного тральщика к «Суровому» направились   два,   а   с   минзагом   и   «Гордым»   остался   один. 
      Движение отряда на Ханко продолжалось в составе: «Гордый», «Урал», три катера МО, Т-215. Впереди шел всего один тральщик, но и тот держался слева по курсу в расстоянии 2 кабельтовых, «Гордый» шел вне протраленной полосы, склоняясь по неизвестной причине вправо от курса. У борта «Гордого», вышедшего из протраленной полосы, раздался глухой взрыв (вероятно, сработал минный защитник). Больших повреждений он не причинил, и эсминец продолжал путь. Но через некоторое время у левого борта «Гордого» раздался сильный взрыв, корабль подбросило, он зарылся носом в волны и остановился. Из пробоины вырвались клубы пара. Мина взорвалась в районе 1-го машинного и 3-го котельного отделений, все находившиеся там люди погибли. 
      Корабль получил крен 20 градусов на левый борт. В кормовой части образовался гофр, возникли трещина в наружной обшивке и широкая метровая трещина в настиле верхней палубы. Кормовые помещения быстро заполнялись водой. Крен увеличился до 30 градусов. Давление в котлах упало, остановились вспомогательные механизмы, эсминец лишился электроэнергии. Около десятка краснофлотцев и старшин, стоя по пояс в воде, прилаживали к пробоине аварийные пластыри, закрепляли их брусьями и клиньями. Электроэнергии не было, средства борьбы с водой запустить было невозможно. С поста энергетики и живучести доложили, что вода пошла по кораблю, ломая водонепроницаемые переборки. Спасти корабль было невозможно. Как будто в подтверждение этому, в районе 4-го орудия главного калибра по правому   борту   раздался   взрыв   третьей   мины. 
      Корабль   ложился   на   левый   борт, шлюпки правого борта спустить не могли, удалось спустить шлюпку левого борта. В ней находился старший лейтенант Дутиков Н.В. и два матроса. Шлюпка подобрала из воды 9 человек, после чего, поставив паруса, пошла на восток. За 19 часов она дошла до Гогланда, пройдя 100 миль   под   парусами   при   8-балльном   ветре. 
      Катера сняли с эсминца 76 человек, причем МО-306 снял 73 чел., а МО-108 – трех, так как его командир лейтенант Немеровский не проявил энергии и инициативы для спасения команды «Гордого». «Гордый» лег на левый борт, а затем, встав почти вертикально, затонул носом вверх. Вместе с кораблем погибли командир эсминца капитан 3 ранга Ефет Е.Б., командир дивизиона капитан 2 ранга Петунин П.Н., старпом и комиссар корабля. Два катера со спасенными моряками «Гордого» прибыли на Ханко. Поняв, что «Гордый» обречен, а дальнейшее, пребывание на минном поле с застопоренными машинами слишком рискованно, Мещерский Н.И. приказал командиру «Урала»: «Продолжать движение». Минзаг дал малый ход и прошел в полукабельтове мимо накренившегося на левый борт эсминца. С «Гордого» были слышны крики людей, просивших о помощи, но их перекрыл голос: «Не   подходите,   между   нами   мина». 
      Одновременно слева был обнаружен силуэт шедшего самым малым ходом Т-215, и вскоре минзаг вступил ему в кильватер, в охранении шел один катер МО. Утром 14 ноября «Урал», Т-215 и два катера МО стали на якорь на рейде Ханко. Из трех крупных кораблей отряда только «Урал» дошел до цели. К борту «Урала» подошли два МО, на минзаг перешли спасенные моряки из экипажа «Гордого». Командованием ВМБ Ханко было принято решение: не отправлять минный заградитель в сопровождении всего двух находящихся в базе БТЩ (Т-205 и Т-215), ждать прихода следующего эшелона. Командующий флотом одобрил это решение. 
      События у подорвавшегося «Сурового», оставшегося с двумя катерами МО на минном поле, развивались следующим образом. В результате подрыва через разошедшиеся швы затопило 1-ю машину, 3-е и 2-е котельные отделения, румпельное, механическую мастерскую, 3-й и 4-й кубрики. Крен 8° на левый борт продолжал медленно увеличиваться. Во 2-м котельном отделении сразу после взрыва возник пожар, который, несмотря на принятые меры, до последнего момента не был ликвидирован. Тем временем ветер достиг 5 баллов, поэтому во избежание дрейфа на минное поле было приказано стать на якорь. Рядом с «Суровым» на якорь   стала   подводная   лодка   Л-2. 
      Экипаж включился в борьбу за живучесть корабля. Удалось поднять давление в котле № 4, запустить турбогенератор и дизель-генератор во 2-м машинном отделении, однако турбины не проворачивались. Шансов восстановить ход не было. Работавшие помпы не справлялись с поступающей водой. Убедившись, что корабль в безнадежном состоянии, капитан 2 ранга Нарыков В.М. отдал приказ командиру эсминца: «Ожидать БТЩ и с приходом последнего – снять людей, корабль утопить». Сам же, пересев на катер МО-409, пошел на присоединение к отряду. Через 30 минут за кормой катера услышали два сильных взрыва. Командир отряда считал их дополнительным подрывом «Сурового» и, учитывая, что у борта последнего остался всего один катер МО, возвратился к эсминцу. Впоследствии выяснилось, что это подорвалась Л-2. Ветер усилился до 6 баллов, она застопорила дизеля, и её сдрейфовало на заграждение. 
      Своим ходом эсминец идти не мог, а на буксире вести его было некому, поэтому Нарыков В.М. приказал подготовить эсминец к затоплению, а катерам – к приему людей. Весь оставшийся экипаж эсминца перешел на Т-211. Перед уходом с корабля подрывной партией на эсминце были заложены глубинные бомбы под 1-й торпедный аппарат и в районе 2-го погреба. Открыты все кингстоны. Так вспоминал этот трагический момент командир катера   МО-409   Фёдоров: 
      «Издали мы смотрели на красавца Балтики, и сердце болело. «Суровый», словно лебедь, покачивался на черных волнах. Этот корабль мог бы еще воевать, а его пришлось губить. Невольно хотелось крикнуть: «Не взрывайте, пусть в бою погибнет!» Но мы молчали… От первого взрыва «Суровый» лишь вздрогнул и слегка накренился. Не желал тонуть. Через две минуты второй взрыв. «Суровый», словно живое существо, вздохнул последний раз и начал погружаться. Вскоре воды Балтики сомкнулись над ним». 
      В   10.00   два   БТЩ   и   два катера МО-402 и МО-409 под командованием Нарыкова В.М. прибыли на Гогланд, а в ночь на 15 ноября перешли в Кронштадт для ремонта. С «Сурового» было спасено 230 человек, с БТЩ-206 – 21 человек, с подводной лодки Л-2 – 3. Подробности событий той страшной ночи удалось установить по материалам Архива Военно-Морского Флота СССР в Гатчине.
      Пожелтевшая папка с грифом «Совершенно секретно». В ней два уникальных документа. В отчёте о боевых действиях подводных лодок Краснознамённого Балтийского флота в кампании 1941 года сказано следующее: «Подводная лодка Л-2 (командир капитан-лейтенант Чебанов, военком старший политрук Гребнев) в 18.00 12 ноября 1941 года вышла из Кронштадта в район Данцигской бухты с задачей: произведя разведку фарватеров противника, выставить в них минные заграждения – банки и после постановки остаться в районе для уничтожения военных кораблей противника   и   действий   против   транспортов…
      До разветвления фарватера на Ханко подлодка должна была следовать за караваном кораблей КБФ, состоявшим из двух эсминцев, заградителя «Урал», под эскортом пяти базовых тральщиков   и   пяти   катеров   типа   «МО».
      Около 10.00 13 ноября подводная лодка совместно с караваном пришла в бухту Сууркюля на острове Гогланд… В 18.00 караван, а вместе с ним и подводная лодка, следовавшая в кильватере за эсминцами, вышли с Гогландского рейда, продолжая движение на вест. Пройдя траверз маяка Кери, Л-2 трижды подорвалась на минном поле и затонула. Из личного состава спаслось только три человека. Со слов этих людей можно установить следующее: первый подрыв на мине произошел в 00.35 минут 14 ноября кормовой частью. Личный состав боролся за живучесть лодки, в четвертом и пятом отсеках было создано противодавление, аварийная партия, перейдя в шестой отсек, заделывала повреждения. После первого взрыва лодка хода не имела, так как были   повреждены   дейдвуды.
      Около часа ночи последовал второй, более сильный взрыв. Кормовая часть лодки до глушителей была разрушена. В лодку через разошедшиеся швы стала поступать вода… Часть личного состава была ранена. После второго взрыва лодка стала на якорь, и на неё навалило эсминец «Суровый», также подорвавшийся на мине. Командир подводной лодки капитан-лейтенант Чебанов все время, начиная с первого взрыва, пытался вызвать к лодке катера «МО» для того, чтобы снять личный состав и в первую очередь раненых, но из этой попытки ничего не выходило – катер к лодке так и не подошел. После того как на лодку навалило эсминец, командир, очевидно, хотел перенести на него раненых, для чего и приказал троим краснофлотцам перейти на миноносец. …Вскоре после этого миноносец и лодка разошлись, и посланные остались там.   Затем   перешли   на   катер   «МО»…
      Выводы: личный состав подлодки действовал мужественно. Все находились на своих местах и боролись за сохранение живучести своего   корабля».
      Во втором документе – «Донесении», написанном командова-нием бригады подлодок на основе свидетельств оставшихся в живых моряков – главного старшины Николая Кваскова и старшего моториста Василия Щербины, – указываются более подробные   детали. 
      01.07-01.10 14.11 в районе о. Кэри подорвались кормой на двух минах заграждения «D.46», выставленного германским МЗ «Кайзер», но остались на плаву. В 06.17 подорвались в третий раз, и затонула в точке 59°46′ с.ш./25°10’7 в.д. После возобновления движения КОН из-за преступной халатности командира БТЩ-217 экипаж   гибнущей   ПЛ   снят   не   был. 
      В частности, говорится о том, что после первого взрыва на мостике находились капитан-лейтенант Чебанов, военком старший политрук Гребнев, помощник командира старший лейтенант Лапицкий, электрик краснофлотец Байков и рулевой краснофлотец Морозов, на корме находился лейтенант Лебедев вместе с боцманом…
      Когда раздался второй взрыв, подлодку подбросило, люди попадали на палубу, освещение вышло из строя, радиоаппаратура осыпалась. Квасков вышел на центральный пост и увидел: над приборами склонился инженер-механик Дудкин. У него из виска сочилась кровь. На палубе сидел с окровавленным лицом радист Близнин, который просил передать штурману Лебедеву о том, что гирокомпас вышел из строя… По свидетельству оставшихся в живых – главного старшины Николая Кваскова и старшего моториста Василия Щербины – в последние минуты, когда за кормой раздался чей-то крик о помощи, Лебедев бросил тонущему свой спасательный жилет. Лодка, наполненная забортной водой, продержалась недолго. Считанные минуты и она, как камень, почти мгновенно   пошла   ко   дну. Всего   на   Л-2   погибли   в   ту   ночь более   50   моряков,   в   том   числе   и   Алексей   Лебедев, которому   было   всего 29 лет.

                  Тебе

Мы попрощаемся в Кронштадте,
У зыбких сходен, а потом – 
Рванется к рейду серый катер
Раскалывая рябь винтом.

Под облаков косою тенью 
Луна подернулась слегка, 
И затерялась в отдаленье 
Твоя простертая рука.

Опять шуметь над морем флагу
И снова и суров и скуп –
Балтийский ветер сушит влагу
Твоих похолодевших губ.

Уходят вдаль пути кривые,
Мы говорим «прощай» стране;
В компасы смотрят рулевые,
И ты горюешь обо мне.

… Но если пенные объятья 
Назад не пустят ни на час, 
И ты в конверте за печатью 
Получишь весточку о нас, –

Не плачь, мы жили жизнью смелой,
Умели храбро умирать.
Ты на штабной бумаге белой
Об этом сможешь прочитать.

Переживи внезапный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод,
Там, в тайниках твоей души.

И если сын родится вскоре,
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога – море,
Моя могила и купель.

Летом 1939 года поэт-подводник с удивительной точностью сам рассказал о предстоящей ему трагической судьбе. Стихи, в которых он предсказал свою гибель, отличаются спокойным раздумьем, верой в будущее, в них выражено чувство честно исполненного   долга:

…Вот так бы, солнцу улыбаясь,
По жизни до конца б дошел.
Дошел бы смело до квадрата
Судьбы назначенных морей,
Где волны ждут меня, как брата,
В минуту гибели моей.

      Любовь   к   матери   Алексей   пронёс через всю свою короткую жизнь, ей он посвятил целый ряд стихотворений, но в последний год его жизни озарила его и другая любовь, как видно из писем он успел расписаться со своей возлюбленной Алевтиной. Поэзия и любовь не отделимы. И слиты в понятии поэта с родной землёй. И поэт готов до последней капли крови защищать свою Родину. Это можно прочувствовать не только в стихотворных строчках, но и в текстах   сохранившихся   писем: 

      «Бесценная   моя   мам!
      Очень   ты   обрадовала   меня   своей   открыткой. Целую тебя несчётно. Именно этих слов я и ждал от тебя. Верь, моя родная, что пока жива наша земля и сыны её, мы будем биться и ломать врагу хребет   до   последнего. …»

      Далее в этом же письме Алексей Лебедев сообщает матери, что встретился со своей старой любовью Алей Дубровиной, которая приехала в Ленинград из Полярного, где служит её отец – полковой комиссар. Поэт оправдывается, понимает, что не время для свадеб, но пишет он: «счастье не считается со временем». И в другом письме он   пишет   о   своём   коротком   счастье: 

      «Только что сейчас расписался с Алевтиной. Коль буду жив, это напрочно. …» 

      Но не дано было судьбой увидеться двум женщинам, любящим поэта. Да и самому ему не отпущено было время пусть даже для короткого семейного счастья. Лодка уже была готова к походу. Можно представить, как рвался в бой поэт, сколько стихов написал он в это грозовое время… Стихов, которые мы никогда не прочтём.
      В   ту   страшную   холодную   ночь   погибли   более пятидесяти моряков – почти   весь   экипаж   подводной   лодки.
      Гибель   поэта   тяжело   переживали   его друзья – литераторы, гибель эта непосильным грузом легла на сердце матери, не надолго пережившей сына. Сохранилось её письмо к Марии Львовне Феддер,   той   которую   поэт   называл   Мари:

      «12   мая   1942   года
      Дорогая   Мария   Львовна!
      Как я именно от Вас хотела получить письмо и как я благодарна Вам за него. Никакими словами не передать тяжёлого моего горя, тоски о моем родном неповторимом Алике. Я стала такой одинокой душевно без него, такое страстное желание увидеть его, обнять его ещё хоть раз и умереть самой… Столько в нём было жизни, бодрости, любви к морю, что смерть и Алик не укладываются в моем сознании, и он для меня вечно останется живым… Извещение о смерти Ал. было получено здесь, в военкомате, еще 13 января, а его последнее письмо я получила 10-го за несколько часов до отплытия. Перед этим я получила недели за две ещё письмо и, получив его, сказала, что это Алик прощается со мной – такой любви и нежности было оно полно; он сам сознавал всю серьёзность последнего сражения и своей любящей рукой, сознавая, что приносит мне нестерпимую боль, подготовлял в письме меня к возможно   печальному   концу. 
      Сердцем   я   почувствовала,   что   больше   его   я   не   увижу, и, получив   это   письмо,   совершенно   лишилась   покоя   и   сна. Следующее   было   извещение   о   его   смерти. Алик   был   как маяк,   светящийся   в   темноте,   и   свою   личную   жизнь   я считаю   конченной   без   него».

      Алексей Лебедев был очень нежным в своей лирике, в любви к жене, в письмах к ней. А женой его была женщина, которая в эвакуационную пору оказалась в Архангельске и в Ленинград больше   не   вернулась,   здесь   и   осталась. 
      Сейчас Алевтины Николаевны Кожиной нет в живых, ещё одно «легкое дыхание» растаяло в этом мире, в котором ей посвящали стихи, где она вела рисование пение и историю в 44-й архангельской школе, играла для родных и друзей на пианино и пела   романсы   Вертинского,   военные   песни… 
      Алевтина   Николаевна   была   творческим   человеком.   Это чувствуется по её воспоминаниям об Алексее Лебедеве, которые стали частью большой публикации о поэте, вышедшей в журнале «Нева» (N 7 за 1999 г.)   под заголовком «Голубая тонкая камея…». 
      Вот   часть   воспоминаний   Алевтины Николаевны об Алексее Лебедеве. 
      «Он   был   не   очень   похож   на   те   старательно   отретуши-рованные, приукрашенные печатные портреты, которые мне встречались. Они   делали   его   красавчиком,   а   он   им   не   был. Он   был   лучше. 
      У   Алексея   было   очень   мужское   лицо,   твёрдая   линия рта и подбородка, большой лоб, умные и спокойные глаза, нос чуть помятый   боксом. 
      …Лёша никогда не распространялся на политические темы. Он не любил трескучих фраз, таких обязательных в то время, очень чувствовал   ложь. 
      Я всегда ощущала его какое-то особое отношение к окружа-ющему – то в иронической улыбке, усмешке, то в охлаждающем мою прыть слове. Во мне-то, хотя я и была «дочерью врага народа», политического треска ещё хватало. Лёша был умным, честным, верным, надёжным, беспредельно любящим свою землю человеком. А об остальном он как-то сказал, когда нам на глаза попалась   фамилия   очень   тогда   модного   Лебедева-Кумача:   «Я   рад, что   я   просто   Лебедев.   Лебедев   без   кумача». 
      В сборнике стихов «За Родину», изданном в Иваново, на его родине, в 1942 году, приводятся слова, будто бы сказанные где-то Лёшей, что он собирался писать стихи, чуть ли не комментирующие краткий курс партии. Зная Лёшу, категорически этому не верю. Это кто-то присочинил ему (мы знаем, как это делалось),   может   быть,   даже   из   лучших   побуждений. 
      Мы познакомились с Лёшей летом 1938 года на Красной улице, в доме N 40. Это был не обычный дом, а так называемый «Дом – коммуна Балтфлота», что и было написано крупными выпуклыми буквами   по   его   фасаду. 
      В   Коммуне   рядом   с   нами   жил   Иван   Яковлевич   Горовой. Он переезжал в другую комнату нашего же дома и попросил Алексея Лебедева помочь ему перебраться. Меня с кем-то из моих друзей-одноклассников он включил в это дело тоже. Здесь и произошло наше знакомство с Лёшей. (Было лето, на мне были какие – то тапочки   на   босу   ногу,   и   Лёша   шутил   потом,   что я   вбежала   к   нему   в   сердце   босиком.) 
      Мы таскали узлы и чемоданы и постоянно встречались в этих переходах. А время это, лето 1938 года, было для меня очень сложным. В мае был арестован мой отчим в Полярном на Северном флоте, где он тогда служил. Мама, а она жила ту зиму с братом у него, была выселена из Полярного в течение 24 часов без права задерживаться в Ленинграде даже на сутки. А я жила в тот год в Ленинграде одна, заканчивала 10-й класс, и меня, естественно, поспешили из военного дома тоже выгнать. И выселили просто «в никуда»,   не   предоставив   никакого   угла. 
      Здесь мне хочется остановиться, чтобы сказать несколько слов о тех хороших людях, которые в это страшное время не побоялись помогать мне, «дочери врага народа». Их было не так мало. Я назову лишь некоторых. Во-первых, я должна поклониться Ивану Яковлевичу Горовому, который, надев для внушительности свой орден Красного Знамени, полученный в годы гражданской войны, ходил хлопотать о каком-нибудь жилье для меня (не его вина, что хлопоты эти ничего не дали). Затем семейству Кармачей (Полине Ивановне, Александру Павловичу, их дочке Виктории), которые жили этажом выше, не боявшихся пригревать меня, поставивших к себе наш рояль и тем его спасших (остальные вещи пропали), у которых я иногда ночевала (а была у них на троих одна небольшая комната) и куда часто приходил Лёша, чтобы увидеться со мной. 
      …Жизнь студенческая давалась мне не так-то легко. Сначала меня не включили в списки принятых, хотя по баллам я должна была пройти. Дело тянулось долго, наконец я была вызвана к декану для объяснений по поводу арестованного отчима. Я не отреклась от него, наоборот, сказала, что он был для меня образцом. И кто знает, может быть, именно это и понравилось декану,   но   я   была   принята. 
      …Была   холодная   зима   1939 года, стояли страшные морозы. Стипендия – мизерная, мама помочь мне почти совсем не могла, и я понемножку носила в скупочный магазин что-то оставшееся от прошлой   жизни. 
      Я основательно подголадывала, мёрзла и уставала. В это время силами студентов в ожидании раненых с финского фронта был преобразован в госпиталь родильный дом. Мы там дежурили, часто ночами, а утром шли на лекции. Нечего было есть, нечего было носить. Не было толком даже зимнего пальто. В общежитии тоже было   холодно.   Лёша   писал: 
      Как живёте? Так же ль в холодах Ночь лежит на лестницах бетонных,   Слово   холодеет   на   губах… 
      …Я помню, как шла по Ленинграду в солнечный, яркий день 22 июня, нарядная, в белой с большими полями шляпе. На душе было спокойно. И вдруг увидела толпу около репродуктора. Сразу напряглась, потому что в воздухе уже пару дней носились какие-то неясные слухи, которым не верилось. Подбежала и услышала речь Молотова. 
      Как мгновенно изменился Ленинград. Особенно запомнились и какой-то трогательной болью врезались в сердце колонны добровольцев. Такие сугубо штатские, седые и юные, и так среди них много очкариков! Хотелось и самой куда-то бежать, записываться, шагать со всеми. Страха перед войной   у   меня   не было.
      …Мы   записались   в загсе, но до этого был тот поэтический день, наша свадьба, такая короткая и такая счастливая. Перед расставанием. Лёша подарил мне маленький амулетик, который дала ему когда-то его мама. Он у меня исчез. Это было примерно в то время, когда погиб Лёша. Он всегда был несколько суеверен.   Примета   оправдалась…

Ты помнишь скамейку на Марсовом поле 
И ветра сквозняк ледяной, 
Какою родною до взрыва, до боли 
Была ты, девчонка, со мной? 
И всё это было, как жизни начало.
И радость не знала краёв. 
В руках твоих тонких и милых лежало 
Тяжёлое сердце моё. 
Расстались… И, вновь уходя, как в изгнанье, 
С холодным норд-остом в борьбе, 
Шепчу, подавляя скупое рыданье: 
«О нет, мы не лгали себе». 

      А   вот   что   писал   своей   жене   Алексей   Лебедев. 
      «10   сентября   1941 года.   02 часа 30 минут.   Борт подводной лодки. 
      Девочка   моя   дорогая! 
      Пишу с искрой уверенности, что в этом громадном и запутанном мире   письмо   как-нибудь   доберётся   до   тебя.
      …Я   оторвался   от   письма   на   полчаса,   так как налетела фашистская   сволочь   бомбить   город   и   всё,   что   в   его пределах,   ну   а   так   как   мы   сегодня   ошвартовались, то   сему подлежим   и   мы. 
      Ленинград очень жаль. Конечно, этим скотам его не видать как своих ушей, так вот они кинулись бомбить город. Конечно, безнаказанно это для них не проходит. Ты обо мне не беспокойся, воюю я пока успешно. Да и как не драться, когда за плечами ты и родина…»

      Прошло много лет со дня гибели поэта, более шестидесяти лет со дня нашей Победы, до которой он не дожил. Но настолько весомо и талантливо его творчество, что, кажется, он и сегодня живёт среди нас, и звучит над морями его раскатистый голос. О нём помнят моряки и поэты, о нём помнят все те, кому дороги флот и поэзия. В Кронштадте есть улица Лебедева, прямая и короткая, со скромной табличкой на одном из домов, напоминающей о поэте-подводнике. В честь поэта названы улицы и в его родных городах – Суздале и Иванове. Решением исполкома Ивановского городского Совета народных депутатов трудящихся от 29.011965 года, учитывая ходатайство Ивановского областного отделения Союза писателей РСФСР, 2-й Межевой переулок переименован в улицу Поэта Алексея Лебедева, которая расположена во Фрунзенском районе   от   улицы   Б.Хмельницкого   до   улицы   Ташкентской.
      На зданиях школы N 27 и инженерно-строительной академии (бывший индустриальный техникум), где он учился, установлены мемориальные   доски. 
      8 апреля 1970 года Военный совет Балтийского флота присвоил литературному объединению и в наши дни продолжающему работу при газете «Страж Балтики» имя Алексея Лебедева. Молодые поэты-балтийцы сверяют свои строки с поэзией Лебедева.

Взгляд   в   будущее

Пройдёт война. 
Мы встретимся, быть может. 
Как прежде, дым, 
Синея, будет плыть. 
Поговорим о том, что всех дороже: 
О Родине, о славе, о любви. 
Как прежде, ночь 
Приникнет к переплёту, 
А за бортом заплещется вода. 
Поговорим о Родине, о флоте, 
О годах битвы, мужества, труда. 
Но, если даже глубина нас примет 
И не настанет нашей встречи час, 
Друзья-бойцы, 
Вкушая отдых дымный, 
Поговорят о славе и о нас. 
1941 

      Изданы   книги   его   стихов: «Огненный вымпел», «Морская сила», «Родному флоту», «Путь на моря», «Морская слава», «Морская купель» и другие. Под Дмитровым в рыбном техникуме дочка писателя Юрия Чернова – Наталья создала музей, посвящённый поэтам, павшим на войне. Там есть комната Лебедева, в ней настоящий штурвал и вместо окна иллюминатор. Там часто собираются студенты и читают стихи любимого поэта. Там хранятся его письма и воспоминания о нём. Там юноши, начинающие свой жизненный путь стараются быть похожими на поэта-моряка, там впитывают они в себя заряд настоящей поэзии. В «Вахтенном журнале» музея записано: «…в районе острова Кери осталась лежать подводная лодка Л-2, заносимая песками глубинных течений. Но маршрут, проложенный её штурманом, навсегда пройдёт через   наши   сердца».
      В   Литературном   сквере Иванова установлен гранитный бюст А.Лебедева. 
      1   августа   2007   года,   в день   95-летия   А. Лебедева   на   его родине,   в   Суздале,   состоялась   закладка   памятника   поэту.

Волна взлетит от камня пылью,
На молах высохнет роса,
И вновь широкие, как крылья,
Взмахнут над морем паруса…

      Памятник   поэту   Алексею   Лебедеву – самый   «молодой» монумент в Суздале. Он поставлен на углу улиц Кремлёвской и Лебедева (напротив пожарной части). Авторы проекта – скульпторы Балашов А.В. и Черноглазов И.А. Бронзовый поэт изображен в морской тельняшке с неизменной трубкой и с книжкой в руке.
      Неподалеку от памятника, на улице Лебедева находится дом, на котором висит мемориальная доска в память о поэте, хотя на самом деле   дом,   где   жила   семья   Лебедевых,   не   сохранился.

      «Мама,   единственная   моя!
      Пришло   время   больших   испытаний, молю тебя, родная моя, быть такою же неколебимой духом, какой я всегда знал тебя, и верить в то, что мы разгромим этого иуду-Гитлера… Молю тебя, береги себя, потому что твоя жизнь мне дороже собственной. Я уверен в том, что мы выдержим эту войну, навязанную нам, и я ещё долгие годы буду видеть тебя счастливой и радостной. Не закрываю глаза на то, что впереди много тяжёлого и трудного, но кому   же   бороться   за   Родину,   как   не   её   сыновьям.
      Светлая моя мама, радость и тепло моей жизни, еще раз целую твои милые руки, и глаза, и волосы. Пожелай мне бодрости и успеха, и твои пожелания неизменно сбудутся. Я же с тобой сердцем,   где   бы   ни   был.
      Я прошу тебя передать Ирушке, и Лолли, и Юрию (Сестры и брат А. Лебедева.– Ред.), что обнимаю их и всем сердцем прошу заботиться о тебе. Я уверен, что они это сделают, ибо нет для нас ничего более лучшего, чем была и есть ты. Мама, жизнь моя, в эту минуту я не нахожу слов, чтобы выразить всю мою любовь и нежность к тебе. Как могу часто буду сообщать тебе о себе. По-видимому, мы недолго задержимся в Ленинграде и м. б. в половине июля пойдём в море. С момента объявления угрожающего положения я нахожусь в части. Очень часто думаю о тебе и ещё, ещё раз прошу тебя, береги своё сердце и жизнь, мне легче работать и плавать, зная, что ты меньше плачешь. Если ты не будешь долго получать от меня писем, то пиши по адресу: Ленинград, гл. почта п/я 67, командиру части А. П. Чебанову…
      Обнимаю   тебя   со   всей   любовью   и   нежностью,   будь здорова   и   невредима,   моя   ненаглядная.
        Всегда   твой   Алексей.   23.VI.41 г.»

      «Бесценная   моя   мам!
      Очень   ты   меня обрадовала своей открыткой. Целую тебя несчетно. Именно этих слов я и ждал от тебя. Верь, моя родная, что пока жива наша земля и сыны ее, мы будем биться и ломать врагу хребет до последнего. Не страшна смерть, мамми, если веришь в свое дело, а я твердо знаю, что не будет меня, придут сотни на мое место, и м. б. ценой лишений, крови и тягот, но мы опрокинем врага и придушим так, чтобы он не встал. С этим и в бой пойду. Спасибо тебе, моя родная, за все, что ты дала мне. За силу рук, за бодрость духа, за то, что сердце бьется в груди так, как оно должно биться. Ты понимаешь, что отступать нельзя. Сейчас решается судьба нашей страны. Трудно представить себе ту бездну горя, нищеты, унижений, издевательства, в которую эта сволочь   хочет   ввергнуть   нас.
      Вот в тебе, в моей единственной, слились неотделимо понятия Родины и матери, а разве я допущу, чтобы немецко-гитлеровский холуй позорил твои седины? Воюя за Родину, я воюю и за тебя, и за Лолли, и за маленького Эдьку, за всех, кто дорог и близок моему сердцу. Не тревожься обо мне, родная. Пока я ещё здесь. Ждём нашего часа и приказа и срочно готовим корабль к бою. Работа кипит, да и всё сейчас здорово работают – и рабочие, и моряки. Подлинно Отечественная война. Не смущайся небольшими успехами врага, всё обстоит хорошо, когда погоним немцев, то погоним до самого Берлина. Город начеку. Ребят эвакуируют, что вполне разумно. Бомбоубежища есть, а что всего важнее – дух народа,   боевой   дух…
      Я встретился здесь с Алей Дубровиной, старой моей любовью. Она приехала сюда из Полярного, где её отец полковым комиссаром. Думаю, мамми, что перед отходом я свяжу свою судьбу именно с ней, уверен, что она понравится тебе, а я… я, кажется, люблю её по-настоящему. Тебе, моя мам, наверное, кажется смешным этот намечаемый в дни войны брак, но счастье не считается со временем, а мне кажется, что в ней я увидел то настоящее, о чем писал тебе не раз…
      1   июля   1941».

      «Моя   дорогая   Амамма!
      Пиши   мне,   пожалуйста,   по   адресу:   Ленинград,   Краснознамённый Балтийский флот, 1101, военно-морская почтовая станция, 12   дивизион   подводных   лодок…
      …Не   исключена   возможность,   что   придётся   повоевать и на сухопутном фронте, но события покажут это. Пиши мне, родная, а я при малейшей возможности буду давать тебе весточку.
      …Пока   ещё   город   не   тревожат   бомбардировщики, но всё не за горами. Враг злобен и жесток, и я рад, что хоть ты сравнительно далеко от театра военных действий. Целую тебя крепко, родная моя. Ещё раз прошу, не выплакивай глаза, верь в мою звезду, она у всех   нас   Кремлёвская…
      4.VII. 1941».

      «Родная   моя!
      Только   что   получил   письмо   от   тебя… Очень обрадован им. Только что сейчас расписался с Алевтиной. Коль буду жив, это напрочно. Вечером вырву два часа для свадьбы. Странно, что встретились мы с ней, ровно три года назад мы познакомились. Она хорошая девчонка, мамми, очень душевная и отзывчивая, и я думаю, что она понравится тебе как дочь, когда мы увидимся, а что увидимся,   это   несомненно.
      Одна мысль, одно желание – бить фашистскую сволочь. Нельзя придумать столь скверного слова, чтобы выразить то, чем является эта гадина. Насилия, до которых никогда не додумается зверь, смерть и пожары несет он с собой. Почёл бы себя счастливым принять смерть за Родину и даже ею, последним движением руки убить врага. О, гады! Хочется плакать и убивать, когда слышишь о том, что они делают с нашими попавшими в плен. А самому, если уж так придётся, ясно одно: в плен живым не сдамся. Коля Корак и Лёша Атлас, мои дружки, пишут мне очень хорошие письма с фронта, если кто-либо из нас уцелеет, он навестит матерей и расскажет   обо   всём.
      Всегда   твой   Алексей. 
      16.VII.41. 13.00».

      «Дорогая   и   милая   ма!
      Пользуюсь минуткой, чтобы черкнуть тебе. Всё у меня обстоит благополучно. Думаю, что скоро в походы… Я писал тебе о моих обстоятельствах с Алевтиной, сейчас она уехала в деревушку около Валдая, где находятся на даче её мама и брат, не знаю, как-то она доберется туда, я же скучаю и посему написал ей второе письмо, заведомо зная, что она не доехала ещё. В Питере все спокойно, и город привыкает к войне, спокоен и готов к борьбе.
      …По-прежнему   по   утрам   занимаюсь гимнастикой, полчаса английским, словом, поддерживаю заведённый распорядок, ну а на море живём по-другому. Одна надежда – драться, как следует, и бить сволочь нещадно.
      20 VII.41».

      «Моя   дорогая   мам!
      К тому времени, когда ты получишь это письмо, я, наверное, буду в море, так как мы выходим в поход. Чаю, что вернусь жив и   здоров,   благополучен,   как   и   прежде…
      Аленька прислала мне два письма почти одновременно и в одном из них свою фотографию с букетом. Аленька такая милая на этом фото, что я просто жалею о неимении второго экземпляра – отослал бы тебе. Письма хорошие и любящие, и если судьба будет благоприятна, я уверен в том, что мы будем жить счастливо с Алевтиной. Она очень чуткая и добрая и умная девочка, а я постараюсь быть для нее таким мужем, при котором она не нуждалась   бы   в   другом.
      Недавно   купил   сборник   твоего   любимого Лавренёва и, без сомнения,   когда-либо   вручу   его   тебе… 
      25.10.41».

      Матери,   Людмиле   Владимировне,   моряк-поэт   А. Лебедев посвятил лучшие свои стихотворения в книгах «Кронштадт» и «Лирика моря», вышедших в 1939 и 1940 годах. В одном из них есть   такие   строки:

Тебе, оставшейся далёко,
За гранями полей и рек,
Не перестать о сыне флотском
Любовью и тоской гореть.
Моя родная, слов немного,
Которыми хочу сказать,
Как я хочу, чтоб без тревоги
Меня могла ты ожидать.
Припомни снова, улыбаясь,
Как шла ты, мной гордясь не зря,
Когда меня страна родная
Служить послала на моря…

      Когда читаешь их, невольно вспоминаются слова, сказанные однажды Алексеем Максимовичем Горьким: «Вся гордость мира от матерей. Без солнца не цветут цветы, без любви нет счастья, без женщин нет любви, без мате-ри нет ни поэта, ни   героя».
      Стихи   его живут в нас, потому что они предельно иск-ренни, потому что они учат любить людей, любить море и оставаться ро-мантиками в любых суровых буднях. Они учат любви к Родине. И потому Алексей Лебедев обрёл право на стих и бессмертие. Теперь его именем назван корабль Балтийского Флота. Базовый тральщик «Алексей Лебедев» был построен в Петрозаводске и введён в строй в 1988 году. Базировался корабль сначала в Либаве, а затем в Балтийске. По своему предназначению корабль занимается обеспечением безопасности в прибрежной зоне – его основной противник – морские мины, те самые, что когда-то погубили подводный   минзаг   «Сталинец». 

      В 323-й дивизион тральщиков Балтийского Флота включен и «Алексей Лебедев» – базовый тральщик проекта 12650. Бортовой номер   505.

      В   огромном   зале   Революции Санкт-Петербургского Военно-Морского института «Морской корпус Петра Великого» 16 марта 2007 года состоялся музыкально-поэтический вечер «Моряк, чья жизнь и сердце – флот!», в котором приняли участие владимирцы и суздальцы: двоюродная сестра поэта – Л.В.Константинова, его племянница – Марина Ивановна Константинова, Заслуженный деятель искусств РФ, композитор, профессор ВГПУ С.Р. Зубковский, вокалисты – Заслуженный артист РФ, профессор ВГПУ А.А. Лемешкин и его ученик – Михаил Онисковец, Лауреат Всероссийского радио-конкурса «Молодые голоса» Виктор Чаусов, солисты народного ансамбля «Сударь» Владимирского городского дворца культуры – Валерий Малинкин, Кирилл Корнилов, полковник запаса – Владимир Стриленко, полковник запаса, депутат Законодательного собрания Владимирской области Анатолий Алексеевич Лебедев, концертмейстеры – Татьяна Николаевна   Ферапонтова   и   Николай   Назаров. 
      Автор сценария и ведущая музыкально-поэтического вечера – Заслуженный работник культуры РФ, главный специалист по культуре отдела по культуре, туризму и спорту администрации города   Суздаля – Татьяна   Анатольевна   Андреева.
      В   знаменитом   зале   на   вечере   присутствовало более 1000 человек – курсантов и офицеров, а также начальник военно-морского института, контр-адмирал Юрий Прокопьевич Ерёмин и заместитель начальника института, капитан 1-го ранга Николай Александрович   Рыжих.
      Артистам   зрители   аплодировали   стоя. Ведь здесь впервые на протяжении почти двух часов звучали песни на стихи Алексея Лебедева, написанные владимирскими композиторами – Владимиром Погосовым, Сергеем Зубковским, Николаем Назаровым.

Так вот эта хмурая осень,
Уже отдающая верпы
В Кронштадта гранитную гавань,
Где грозно спят корабли.
Отмечены склянками восемь,
Скуп хлеб, разделенный шкертом.
Эскадрам чужим не плавать
У берега нашей земли!

Ну да, мы мальчишками были,
Когда подходил Юденич,
Британских эсминцев пушки
Грозили тебе, Кронштадт;
Но наши отцы служили,
Вели корабли на сближенье,
И запах штормов ревущих
Отцовский впитал бушлат.

Товарищ, ты видишь эту
Сухую полынь и скалы,
Гремящую воду ниже
И связанных моряков,
Ты слышишь взнесенную ветром
Последнюю речь комиссара
И раздающийся ближе
Отчетливый лязг штыков.

Республика! Мы окрепли,
Пришли на твои границы
Счастливые, гордые честью
Быть посланными во флот.
Пускай нас штормами треплет,
Но в море идут эсминцы,
И вахты стоят на месте,
Когда засвистят в поход.
1939?

* * *
Или помните, или забыли
Запах ветра, воды и сосны,
Столб лучами пронизанной пыли
На подталых дорогах весны?..
Или вспомнить уже невозможно,
Как виденья далекого сна,
За платформой железнодорожной
Только сосны, песок, тишина.
Небосвода хрустальная чаша,
Золотые от солнца края.
Это молодость чистая ваша,
Это нежность скупая моя.

* * *
В июне, в северном июне,
Когда излишни фонари,
Когда на островерхой дюне
Не угасает блеск зари,
Когда, теплу ночей доверясь,
Под кровом полутемноты
Уже раскрыл смолистый вереск
Свои лиловые цветы,
А лунный блеск опять манил
Уйти в моря на черной шхуне, –
Да, я любил тебя, любил
В июне, в северном июне.

Песня

Пускай во тьме бушует вьюга
И снег летит на паруса –
Не плачь, не плачь, моя подруга,
Не слушай ветра голоса.
Зажгла звезда мне нынче трубку
Своею искрой голубой.
Кладет волнами на борт шлюпку,
Но не погибнем мы с тобой.
Не видно дали бирюзовой,
Дорога в море нелегка,
Но привыкать к борьбе суровой
Должна подруга моряка.
Уже мигнул огонь зелёный,
Маяк на горной высоте,
И берег, снегом заметенный,
Забрезжил смутно в темноте.
И пусть взмывают чайки, плача,
К метельно-снежной вышине –
Не изменяет мне удача,
Пока ты помнишь обо мне.
1940?

* * *
Метёт позёмка, расстилаясь низко,
Снег лижет камни тонким языком,
Но красная звезда над обелиском
Не тронута ни инеем, ни льдом.
И бронза, отчеканенная ясно,
Тяжёлый щит, опертый о гранит,
О павших здесь, о мужестве прекрасном
Торжественно и кратко говорит.
1941

      По окончании концерта контр-адмирал   Ю.П.Ерёмин вручил творческой группе Владимиро-Суздальской земли Грамоту, памятные подарки и поблагодарил за память о моряке, которого высоко почитает и Балтийский Военно-Морской флот. От Владимиро-Суздальской земли институту Л.В.Константиновой были переданы книги стихов А. Лебедева «Штурман подлодки «Л-2», а также книги и журналы от администрации города Суздаля.
      На   следующий   день,   17   марта   посланцы   Владимирской области совершили поездку в Кронштадт, где проходил военно-морскую службу наш земляк Алексей Лебедев. В концертном зале Центра внешкольной работы Кронштадта состоялся ещё один музыкально-поэтический вечер памяти Алексея Лебедева для учащихся и учителей средней школы № 427, которая располагается на улице Алексея Лебедева. Надо отметить, что поэзия Алексея Лебедева и песни, написанные на его стихи в исполнении владимирских артистов, восторженно принимались юными   зрителями. 
      Т.А. Андреева вручила директору школы Анне Михайловне Емельяновой подарки от администрации города Суздаля и учащихся средней школы №2, а Л.В.Константинова подарила для библиотек   и   школ   города   книги   стихов   А.Лебедева.
      Посланцам   Владимирской   области   в   Санкт-Петербурге и Кронштадте был оказан самый радушный приём, а также организованы экскурсии по Кронштадту, Санкт-Петербургу и в Центральный   Военно-Морской   музей   на   Васильевском   острове.
      «Неоплатимый   счет» – так   называется   книга   об   Алексее Лебедеве, которую написала известная в Иванове поэтесса, автор многих стихотворных сборников и прозы, член Союза писателей России, Лариса Ивановна Щасная. Она же стала вдохновителем и душой прошедшего там вечера, а книга «Неоплатимый счет» – данью памяти не только поэту Алексею Лебедеву, но и его другу, писателю-подводнику Михаилу Волкову, мужу Ларисы Ивановны. Михаил Волков преклонялся перед именем Алексея Лебедева и всю жизнь собирал материалы о поэте, чтобы написать о нём книгу, но не   успел.   Его   замысел   воплотила   Л. Щасная.
      Музыкально-поэтическому   вечеру     «Моряк,   чья   жизнь   и сердце – флот» особое настроение придало выступление солистов народного   ансамбля   «Сударь»   из   города   Владимира. 
      В   исполнении   ансамбля   песни   морской   тематики   прозвучали впечатляюще мощно, профессионально и смогли затронуть самые глубинные душевные струны всех слушателей, собравшихся в этот день   в   Музее   детской   книги.
      Высокие   чувства   вызвали   голоса   и   музыкальная   выразительность исполнителей в «Песне варяжского гостя» (исп. В. Стриленко), «Строевой подготовке» (исп. В. Малинкин), «Морской пляске» (исп. А. Лемешкин), «Последнем бое» (исп. М. Онисковец) и других. Вместе с солистами ансамбля «Сударь» выступили композиторы, которые пишут музыку на стихи Алексея Лебедева (заслуженный   работник   культуры   РФ   С.Р. Зубковский   и   др.).
      К ним присоединилась ивановская поэтесса, автор-исполнитель песен на стихи А. Лебедева Светлана Олексенко. Аккомпанируя себе на гитаре, она исполнила лебедевский цикл, который был встречен   бурными   аплодисментами.
      Много   звучало   на   вечере   и   стихов   поэта.   С   проник-новением и светлым чувством памяти стихи исполнялись родственниками поэта: Людмилой Владимировной Константиновой, двоюродной сестрой Алексея Лебедева и её дочерью Мариной Константиновой. Людмила Владимировна, учитель по образованию, с трепетом и глубиной передала отношение Алексея к матери, прочитав стихотворение   «Письмо   матери». 
      Поэзия морской тематики Алексея Лебедева оказывает сильное эмоциональное воздействие на слушателей. В своем выступлении Лариса Щасная заметила, что «стихия моря сравнима со стихией любви». Любовь и море – это суть поэзии А. Лебедева. Лариса Щасная посмотрела на поэта глазами поэта, задаваясь вопросами: «Каким он был сыном, братом, другом, товарищем? Почему его личность, неординарная и противоречивая, так запомнилась его современникам и до сих пор продолжает излучать неистощимое обаяние?» 
      Новое издание так и называется «Любовь и море» (Лебедев, А.А. Любовь и море : стихи / Алексей Алексеевич Лебедев ; сост. Лариса Ивановна Щасная. – Иваново : ОАО Издательство «Иваново», 2007. – 88 с.).
      Л. Щасная   издала   этот   сборник   на   свои   средства.   И тот, кому доведётся подержать в руках эту маленькую книжечку, ни на миг не пожалеет, что открыл для себя огромный мир поэзии и любви Алексея Лебедева. Через год книга была отмечена городской премией имени почётного гражданина города Иваново поэта Владимира Жукова. «Неоплатимый счёт» вызвал положительные отклики в ивановской печати, в газетах и журналах Санкт-Петербурга, Москвы, Северодвинска. «Ваша книга заслуживает самой высокой оценки. Она несомненно войдёт в ряд лучших произведений о российской интеллигенции, поэзии, наконец, истории нашего Отечества, написанных на основе подлинных документов государственных и личных архивов», – писала Л. Щасной директор ЦГАЛИ (СПб) А.В. Истомина после выхода в свет «Неоплатимого   счёта».

      Творчество А. Лебедева входит в программу по литературному краеведению   в   средней   школе. 
      Участники   конкурса   «Ивановские   писатели   и   поэты», проведённого в школе № 9 к Всероссийскому дню чтения были отмечены в конце вечера ценными подарками. Особо оценены работы, посвящённые творчеству Алексея Лебедева. Среди награждённых учащиеся школы № 9 г. Иванова: Таня Осинина, Вика Щербакова, Света Максимова, Марина Молькова и Настя Ефимова.   Радует   интерес   школьников   к   ивановской   поэзии.
      Закончилась   встреча   исполнением   песни   «Вечер   на   рей-де». Пели все: солисты ансамбля, родственники поэта и зрители (учащиеся школ № 9, 42, 44 и промышленно-экономического колледжа).
      Среди   родственников,   кроме   Константиновых,   на   вечере присутствовали внучатые племянники Лебедева Алексей и Маша Хорьковы, а также их мама Татьяна Александровна. Всех родственников объединяет настоящая любовь к поэзии, которая служит   самому   главному   в жизни: любви   и   гармонии.
      Надеюсь, что интерес к творчеству Алексея Лебедева у наших читателей будет расти – ведь писательский и боевой подвиг поэта состоялся, когда он был совсем молодым, чуть старше наших читателей.
Товарищ мой мне говорил однажды,
Что нам не раз минута суждена,
Когда за жизнь и за поступок каждый
Собой мы платим честно и сполна.
А время нам насчитывает пени,
Но счёт написан, и приходит срок,
И платим мы томительным гореньем,
Полынью горькою вот этих строк.
Был прав товарищ, и, помедлив малость,
Не торопясь и зная свой черёд,
Судьба поэта также постучалась
Рукой тяжелой в тёс моих ворот.
Да, Шейлок плату требовал дешевле,
Иной закон рукой моей ведёт.
Плачу собой – так повелось издревле
Оплачивать неоплатимый счёт.

Пешком в высоту. 

Мы рубим ступени, ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат
И сердце готово 
К вершине бежать из груди…
В. Высоцкий.

В околоземный Космос пешком, а то и ползком одним из первых вступал Женя Абалаков, не просто альпинист с железными мышцами и алмазным сердцем. Это был разведчик земной культуры и гуманизма, пытливый исследователь, творец, образец Русского Человека. 
Знаменитые на весь мир альпинисты Виталий и Евгений Абалаковы родились в Красноярске. Виталий Абалаков родился в 1905 году, Евгений – в 1907. Когда в семье истинных красноярцев рождается ребенок, его приносят на Красноярские Столбы, эти одухотворенные скалы – показать Родину.

Нежной силой окрылена,
Светлой радостью дыша
Красноярская Мадонна
Поднимает Малыша.
Посмотри, мой месяц ясный
На свою Сибирь
Как сияет мир прекрасный
В глубину и в ширь.
Синь-тайга и волны-горы
Дрожь живой земли
Чудотворные узоры
Скалы-корабли.
Посмотри, как солнцу рады
Устремляясь ввысь
Скал причудливых громады
К небу вознеслись.
В этих скалах все поверья
Жизнь звенит струной
И парят сердца и Перья
В синеве земной.
Добрый Лев, Слоны и Птицы
Ростом до небес
Что б тебе не заблудиться
В той стране чудес.
Дремлют скальные Старушки
Красоту храня
Это все твои игрушки –
Родина твоя!
 
Мать умерла при родах Евгения, отец — два года спустя. Братья-погодки выросли в семье дяди. В 1925-м братья уехали в Москву учиться. Оба стали знаменитыми альпинистами, впервые покорив высшие точки Советского Союза. Поэтическая натура, блистательный Евгений прошёл по жизни непрерывным подъёмом творческих удач, славных подвигов, удивительных открытий и опасных первопрохождений. 
Первейший альпинист, исследователь, художник, воин, разменявший пятый десяток, так и остался в памяти людей под нежным, улыбчивым детским именем Женя Абалаков. Помнившие его произносили эти звуки всегда с улыбкой – отражением золотого солнца русского альпинизма. А на Красноярских Столбах его звали Бурундучок за небывалую легкость в лазании и Луной за круглолицую улыбчивость. 
Более строгую формулу гения Евгения вывело лицо официальное – председатель альпфедерации СССР П.С.Рототаев: «Евгений Абалаков – знамя советского альпинизма». Лучше всех была великий скульптор В.И.Мухина, сказавшая о своем ученике: «Образец Человека».
1933 г. Вольный скалолаз из Красноярска, всего два лета занимающийся альпинизмом вдруг становится локомотивом, движителем государственной Памиро-Таджикской экспедиции, штурмующей высшую точку СССР – пик Сталина, 7495 м. Акция скорее военно-политическая, чем спортивная. Типичные беды тех лет: никакого понятия о специальной подготовке, акклиматизации, примитивное снаряжение.
Достигнув с высотой предела человеческих возможностей, отборнейшие здоровяки заболевают, обмораживаются, начинают медленно умирать (двое погибли). Над пределом остается один Евгений – ангел-хранитель высотного лазарета, в который превратилась героическая эпопея. Он прокладывает путь, вешает лестницы на крутых вертикальных стенах, ставит лагеря, таскает чужие рюкзаки, а то и самих альпинистов, откапывает погребенные снегом палатки, готовит на всех воду и пищу, кормит, поит, лечит. А ещё затаскивает на седьмой километр к небу метеоавтомат весом в 35 кг, собрает его и приводит в действие.
К 3 сентября стало ясно, что экспедиция в целом терпит крах и Евгений выходит на последний рывок к вершине почти в одиночку, таща за собой очередную гирю с человеческим лицом – начальника экспедиции академика Горбунова. Это был личный секретарь Ленина, прожженный политик, наивно полагавший выжить в политмясорубке, рискуя жизнью на пике самого Сталина. День штурма истекал, и даже Евгений просто не успевал втащить обмороженного безумца на вершину. Но и в бреду горной болезни Горбунов заставляет альпиниста заранее написать записку, оставляемую на вершине, о совместном восхождении. 
Удар ветра опрокинул Евгения на твердый как фаянс снежный гребень, и он пополз, опасаясь, что следующий шквал сбросит его в пропасть. Когда удалось встать, Евгений воспарил над миром. Низкое солнце стояло под таким углом, что тень крошечного человечка распростерлась на сотни километров, накрыв собою площадь размером с некоторые государства. Пошевелив руками, Женя великодушно похлопал по зубчатым спинам высочайшие хребты Памира и принялся за работу. Нужно было натаскать плит для тура, успеть зарисовать кроки хребтов, долин, ледников, ухватить цепкой рукой художника небывалые образы.
Так было всегда. Раздвинув в очередной раз границы Человечества к небу, русский первопроходец Евгений Абалаков там за пределами жизни чертил, фотографировал, делал приборные замеры… Вершина была покорена, но Жене предстояло еще пять долгих суток сражаться за жизнь товарищей по восхождению, спуская их до лагеря 5600. Особенно трагичен был день, когда безпомощных полумертвецов выводил с того света к жизни слепой (снежная слепота, полученная при сборке метеостанции) спаситель…
Оживший в базовом долинном лагере Горбунов, любуясь мертвенно-бледными, окровавленными пальцами ног, бессвязно бормотал журналистам, жаждущим подробностей героической победы: «Когда -нибудь… но Абалаков!… Храбрость и спокойствие… Ему мы обязаны успехом и жизнью!»
Это было достижением мирового уровня. 
Вот как Абалаков описывал последние метры подъёма в своём дневнике (На высочайших вершинах Советского Союз. Е. Абалаков. Стр. 119.):
«Последний крутой тяжёлый кусочек преодолён. Справа гряда скалистых более пологих выходов. Первые плиты камней. Вершина!… Вот она! Не выдержал, от волнения и радости на четвереньках вполз и лёг на чудесные, чуть тепловатые и защищённые от холодного ветра плиты.
Первое – вытащил альтиметр. Стрелка прибора ушла на последние деления 7700 метров. Это приятно удивило. Если даже взять поправку (он показывал несколько более), то цифра всё же остаётся солидной, близкой к 7500. Температура по альтиметру минус 20 градусов. Это не точно. Он обычно не дотягивает. При сильном ветре морозит крепко. С моих усиков свисают две огромные сосульки. Борода тоже стала ледяной. Делаю схемы и зарисовки ледников, вершин и хребтов. 
Позже на страницах популярного журнала «На суше и на море» (По книге «Пик Сталина». Е. Белецкий. 1951. Стр.116-117.) он, вспоминая свои переживания, уже более подробнее отмечал:
«По вершинному, острому, как лезвие ножа, гребню, стараясь с наибольшей силой вонзать кошки и ледоруб и сохранить равновесие под ударами бокового ветра, поднимаюсь к последним скалам вершины. Странное чувство – опасение, что не дойдёшь, заставляет нарушать медленный ритм движения. Уже на четвереньках взбираюсь на скалистую вершинную площадку». 
Евгений Абалаков был первым советским альпинистом, перешагнувшим семитысячный высотный рубеж. Одновременно, это был пятый покорённый семитысячник в мире.
Продолжим воспоминания участника экспедиции:
«На полкилометра ниже в маленькой палатке, затерянной в фирнрвой пустыне, лежит Гетье. Надорванное сердце через силу гонит кровь по сосудам, безмерная слабость сковывает члены. Настроение полной примиренности с неизбежным давно охватило больного. Давно уже он уяснил себе невозможность спуска вниз, невозможность миновать ребро, по которому и в полном обладании своих сил удалось пройти с величайшим трудом. Мысли обращаются к судьбе других – товарищей, штурмующих вершину, близких, оставшихся в Москве.
Внизу, в лагере 4600, Гетье описал в своем дневнике эти часы ожидания:
«3 сентября 1933 года.
…Николай Петрович с Абалаковым ушли. Лежу один, постепенно теряю представление о времени. Перед уходом Н.П. оставил мне альпинистскую кухню со снегом и метой, но нет сил её зажечь. Знаю, что тогда опять начнётся рвота.
Думаю, что с их возвращением придётся делать попытку спускаться вниз. Совершенно себе не представляю, что буду делать. Сил нет перевернуться с боку на бок, а не то, чтобы идти. Наконец, даже если бы силой громадного напряжения удалось спуститься в лагерь 6400, дальнейший спуск по ребру по лестницам и верёвкам для меня невозможен. Лучше и не пытаться, – иначе стащишь ослабевших товарищей.
Для меня возможность гибели – не неожиданность. Я её учитывал с первого дня организации экспедиции. Жалко только Людмилу, она больна, и ей без меня будет плохо.
Погода прекрасная, ветра нет. Солнце начинает скрываться за горами. Появляется луна. Светло, как днём. Их слишком долго нет…
…От волнения моё состояние сильно ухудшается. Если они не вернутся, останусь тут. Без них и пытаться спускаться не буду…»
Ещё на километр ниже, в лагере 5900, у двух маленьких палаток на краю фирнового обрыва, стоит Цак. Он провёл здесь двое суток в полном одиночестве, дожидаясь носильщиков с продуктами, чтобы идти с ними наверх на помощь штурмовой группе. Напряженно наблюдает он в бинокль за лагерем 5600.
Здесь, в лагере 5600 кипит работа. Дудин и Гок Харлампиев добились согласия носильщиков идти на другой день в верхние лагери. Гок отбирает продукты, распределяет кладь. Доктор Маслов формирует походную аптечку. Дудин пишет подробные записки Цаку и нам в лагерь 4600.
Между тем Абалаков на северной стороне вершинного гребня находит выходы скал. Он складывает из камней небольшой тур и прячет в него консервную банку с запиской о восхождении. Затем он возвращается к середине вершинного гребня. Здесь он встречает Горбунова, пытающегося побелевшими от мороза пальцами фотографировать и определять по приборам точное расположение ближайших вершин. Абалаков вынимает походный альбом и делает спешные зарисовки.
В наступающей темноте альпинисты пускаются в обратный путь.
Блики лунного света лежали на фирновых полях, когда победители вершины вернулись в лагерь.
Гетье, считавший, что они заблудились или замерзли, услышал шуршание снега под окованными сталью шекельтонами и голос Горбунова:
– Вершина взята! Ноги целы!
Но когда сняли шекельтоны, оказалось, что у Горбунова пальцы ног жестоко отморожены. Абалаков несколько часов оттирал их снегом. Оттирания не помогли.
На другой день утром приступили к спуску. Для Гетье, пролежавшего четверо суток без еды, с тяжелым сердечным припадком, ослабевшего настолько, что он не мог пошевелиться, спуск, казалось, был невозможен. И, тем не менее, он спустился. Спустился благодаря изумительному инстинкту самосохранения, благодаря тысячелетиями выработанной способности человеческого организма приспособляться, бороться за существование.
«4 сентября.
…Нужно спускаться вниз. Каждый лишний час пребывания наверху уменьшает вероятность благополучного спуска Горбунова по ребру. Начинаю одеваться. Каждое движение дается с громадным трудом, но, к счастью, рвоты нет. Вылезаю из палатки и пытаюсь встать, но сейчас же сажусь, нет сил, голова настолько кружится, что с трудом сохраняю равновесие. Однако нужно идти. Беру рюкзак с спальным мешком и делаю несколько шагов. – Опять сажусь. Н.П. с Абалаковым пошли укреплять станцию. Пытаюсь идти один, но снег проваливается, и нет сил протаптывать дорогу. Сажусь и жду их возвращения. Наконец они приходят. Связываемся и начинаем спуск. Идти последним несколько легче, передние утаптывают снег. Через несколько десятков шагов прошу остановиться, сердце не справляется с работой. Н.П. бодрит и торопит. Я понимаю, что ему нужно как можно скорее спускаться из-за отмороженных ног. С громадным трудом встаю и продолжаю спуск. Иногда кажется, что сердце не выдержит».
Подошли к узкому фирновому гребню, в конце которого стояли палатки лагеря 6400. Гетье пошел первым. Шатаясь от слабости, балансировал он на снежном лезвии над пропастями. Следя за каждым его движением, шёл за ним Абалаков, готовый, в случае падения Гетье, спрыгнуть на противоположную сторону гребня.
Так можно было дойти до лагеря 6400. Но было неясно, что делать дальше. Спуск по скалистому ребру был неразрешимой задачей. Абалаков мог страховать на нем одного из своих больных товарищей, но не обоих сразу.
Но, подойдя к палаткам, увидели возле них людей. За полчаса до прихода штурмовиков в лагерь 6400 туда поднялись Цак, Нишан и Зекир с продовольствием и медикаментами. Помощь пришла вовремя, появилась надежда на благополучный спуск.
Следующий день пришлось провести в лагере 6400. Абалаков, бывший накануне в слишком светлых очках, ослеп.
6 сентября начали спуск по ребру. Горбунов шёл с Абалаковым, Гетье – с Цаком.
Много мужества и самоотверженности проявил Цак 30 августа, когда, стремясь возможно скорее оказать помощь верхней группе, он спустился по ребру в одиночку. Но теперь, связавшись верёвкой с шатающимся от слабости Гетье, готовым на каждом шагу сорваться в пропасть и стащить его вместе с собой, Цак показал подлинный героизм.
Гетье впоследствии записал об этом в своем дневнике;
«6/IX.
У Абалакова резь в глазах почти совсем прошла. Решаем начинать спуск. Одеваемся и вылезаем из палаток. Н.П. с Абалаковым идут впереди. Ждем с Цаком, когда они несколько спустятся, чтобы не сбросить на них камней, после чего сами начинаем спуск. Иду по узкому скалистому ребру, как пьяный. Голова кружится, ноги так слабы, что не держат. Вот уже шесть дней, как я совсем ничего не ем, а до этого четыре дня был на голодном пайке.
Смотрю вниз, на двухкилометровые пропасти. Полное безразличие – упаду или нет. Балансируя, начинаю спускаться. Руки с трудом удерживают верёвку, закрепленную на крюках. Антон (Цак) молодчина, спокоен и не торопит. Идти связанным с человеком в таком состоянии, как я, – это на грани самоубийства. Кричу ему, что страховать его не буду, так как при моем состоянии это безполезно, а я потеряю последние силы. Н.П. с Абалаковым идут также не быстрее нас. Ждём, когда они пройдут дальше. Цак даёт мне подержать свой ледоруб, я его кладу рядом, забываю о нём и при неосторожном движении сталкиваю вниз. Он делает несколько скачков по скалам и исчезает в бездне. Отдаю Цаку свой ледоруб. Положение наше сразу значительно ухудшается. Идти без ледоруба по скалам еще кое-как можно, но по ледяному склону и фирновым гребням до крайности трудно.
Начинаем спуск дальше. Оледеневшие склоны. Впиваюсь ногтями в старые ступени. Наконец, благополучно внизу. Дальше идут скалы – это легче. Дохожу до узкого снежного гребня. Он настолько узок, что ступни не помещаются на нём. Балансирую без ледоруба, как канатоходец. Упасть – это значит стащить Цака. Смотрю только на свои ноги, куда их ставить. Но и это препятствие пройдено. С помощью Цака спускаюсь по верёвочной лестнице. Остается немного до лагеря 5900. Еще усилие, и мы будем у цели. На последнем «жандарме» нас встречают носильщики. Наконец мы в лагере. Просто не верится, что мне, больному, удалось осилить этот спуск. Целиком обязан этим Цаку…»
Гущин и Шиянов отлеживались в палатке. Шиянов спал день и ночь. Гущина мучила рука. Она распухла чудовищно. Из раны шел желтый гной вперемежку с маленькими камешками. Ураим Керим с чайным отваром на глазах лежал в своем маленьком шустере. Зрение постепенно к нему возвращалось.
Приходилось удивляться здоровью и выносливости Гущина. Хотя больная рука не давала ему спать, он очень быстро оправлялся от пережитого. С каждым днём он все больше становился похожим на прежнего Гущина, веселого, толстолицего, с блестящими глазами, с стройным, не по годам молодым телом легкоатлета.
Маслаев по-прежнему неутомимо возился со своей радиостанцией. И хотя ему еще ни разу не удалось кого-нибудь «поймать», он несколько раз в день посылал в эфир мои сообщения о ходе штурма.
Вечером он провёл нам в палатки наушники. Лежа в спальных мешках, мы «ловили» Москву. Сквозь свист, треск и визг в эфире прорывались иногда отрывки концерта и фразы из речей.
На другой день утром я послал Абдурахмана на 5600 за доктором, прося его спуститься в ледниковый. Гущину становилось всё хуже, можно было опасаться осложнений.
В ожидании доктора мы отправились на наблюдательный пункт на скалы. Мы видели, как два человека спустились с третьего «жандарма» в лагерь 5900. Это, очевидно, вернулись носильщики, поднявшиеся накануне с Цаком в верхние лагери. Маслаев сменил нас на скалах. Мы спустились в лагерь. Вскоре с 5600 пришёл доктор. Он осунулся, похудел.
Он осмотрел раненую руку Гущина, удалил омертвевшие ткани и снова извлек из раны несколько мелких камешков.
К вечеру с 5600 спустились Абдурахман и Зекир. Зекир шёл, пошатываясь от усталости. Лицо его почернело, левая щека при падении была поранена о камни. Но он радостно и победно улыбался, протягивая мне маленький клочок бумаги. Это была записка Цака Дудину. Она начиналась словами:
«Только мы поднялись на 6400, как туда спустились Николай Петрович, Гетье и Абалаков. Станция поставлена, вершина взята».
С странным чувством смотрел я на этот серый клочок бумаги, положивший конец всем нашим тревогам и опасениям, возвестивший славную победу.
Восхождение было окончено, оставалось возвращение назад. Нам предстоял трудный путь по ледникам, через реки, по Алайской долине, И все же казалось, что экспедиция была окончена.
Победа далась не легко. Цак сообщал, что Абалаков заболел ледниковой слепотой, у Гетье нелады с сердцем, у Николая Петровича обморожены пальцы на руках и ногах. Поэтому спуститься они сумеют только завтра.
Но всё это не пугало: люди были живы, и это было главное. Ведь в последние дни каждый из нас в глубине души опасался их гибели.
Хотелось получить ответ на десятки вопросов, узнать поскорее подробности восхождения: все ли трое достигли вершины, в каком месте поставлена станция.
Мы начали готовиться к их встрече. Надо было прежде всего позаботиться о хорошем питании для них. Я послал Зекира в подгорный лагерь, где находился наш караван, наказав ему прислать на другой день с одним из караванщиков киичьего мяса. Остальной караван должен был придти в ледниковый лагерь 7-го.
6-го с утра доктор, Маслаев и все носильщики стали собираться на 5600 навстречу победителям вершины. Надо было помочь им при спуске и принести вниз оборудование лагерей 5900 и 5600. Маслаев захватил с собой метеорологический самописец, который решено было установить на “5600”. Елдаш и я остались в ледниковом, чтобы приготовить всё для встречи победителей. Наши «инвалиды» – Шиянов и Гущин – также не покинули своих палаток.
К вечеру мы увидели, как носильщики поднялись по ребру в лагерь 5900. Позже на снежнике между четвёртым и третьим «жандармом» показалась первая двойка, медленно спускавшаяся вниз. Из 5900 ей навстречу вышли носильщики. Уже стало темнеть, когда вторая двойка штурмовиков начала спуск по снежнику к лагерю 5900.
В ночь из подгорного приехал караванщик Талубхан с киикчиной.
7-го с утра мы начали готовиться к встрече. После десятидневной голодовки альпинисты верхней группы должны были найти в ледниковом хороший обед. Мы с Елдашом варили, жарили, пекли.
Около часа дня альпинисты начали спуск из лагеря 5900 к лагерю 5600. В ледниковом их можно было ждать к вечеру.
Уже начинает темнеть, когда из-за поворота на леднике показываются черные фигурки Дудина, Гока, Маслаева, доктора и носильщиков. Они идут тремя группами. Последняя группа движется очень медленно. Никак не удается разглядеть в бинокль, сколько в ней человек – трое или четверо.
Первым на морене показывается Абалаков. В походке этого железного сибиряка нет и следа утомления. Он идет, как всегда – скоро и споро, слегка переваливаясь с ноги на ногу, словно таёжный медвежонок. Только кожа на скулах потемнела от мороза и шторма.
Через полчаса приходит с носильщиками Николай Петрович. Ему больно ступать отмороженными ногами, вокруг глаз легли синяки усталости, но идёт он бодро. Он добирается до своей палатки и ложится. Мы снимаем с ног его башмаки: холодные, безжизненные пальцы забинтованы, бинты окровавлены.
Он сообщает первые подробности. Он достиг середины вершинного гребня, до его высшей южной точки дошел только Абалаков.
Потом я иду с Абдурахманом и Ураимом Керимом навстречу Гетье. Уже темно. Несмотря на это, Абдурахман с поразительной уверенностью находит дорогу в сераках. Мы встречаем, Маслаева, который установил на площадке у лагеря 5600 свой метеорологический самописец. Гетье, Дудина, Гока и доктора мы находим в конце сераков, перед выходом на ледник. Гок и доктор ведут Гетье под руки. Поэтому-то мы и не могли определить в бинокль численность последней группы.
Мы идем к лагерю. Доводим Гетье до его палатки, раздеваем его и укладываем в спальный мешок.
7 сентября верхняя группа вернулась в ледниковый лагерь.
Итак, восхождение окончено. Мы уходим, покидаем место, где прожили месяц, где испытали величайшие тревоги и величайшую радость.
Мы укладываем вещи, свертываем палатки. Маленький Дудин стоит в середине лагеря и распоряжается вьючкой лошадей. Маслаев терпеливо высекает на большом камне две надписи. Одна обнесена траурной каймой. Она говорит о неизбежных жертвах рудной борьбы:
При подготовительной работе трагически
погибли:
альпинист Н. А. Николаев 33 лет
и носильщик Джамбай Ирале 20 лет
Другая говорит о великолепной победе советских альпинистов. Под гербом Республики советов высечены слова:
Высочайшая вершина СССР –
пик Сталина высотой 7 495 м.
взята 3/IX 1933 г.
Доктор Маслов осматривает больных. Пальцы на ногах Горбунова по-прежнему безжизненно холодные. Маслов впервые упоминает слово «ампутация». Гетье очень слаб. Сердце расширено, работает с перебоями. Рука Гущина гноится, опухоль не спадает. При перевязке он корчится от боли. Абалакова
 нет. Этот «львёнок пика Сталина», как его называл  Горбунов, этот «человек-машина», как характеризовал его Гетье, вернувшись вчера вечером в лагерь после шестнадцатидневного восхождения, сегодня с утра решил «сбегать на соседний хребтик», чтобы сделать оттуда кое-какие наброски. «Хребтик» этот высился над ледником Сталина 800 метров отвесной скалы.
Наконец караван готов. Горбунов надевает валенки. Для него и для Гетье оставлены под верх две лошади. Мы помогаем нашим больным взобраться на седла и трогаемся в путь. Мы идём очень медленно. Лошади изнурены беспрерывной двухмесячной работой, ноги их сбиты в кровь и изранены острыми камнями. Они часто спотыкаются и падают. Мы помогаем им, тащим их вперёд по серакам и морене.
Пересекаем ледник Сталина и выходим на его высокий правый борт. Здесь мы останавливаемся и оборачиваемся назад. Мы стараемся в последний раз запечатлеть в памяти величественное сборище горных вершин, скал и ледников, среди которых прожили целый месяц.
Широкоплечий и мощный, на голову выше всех своих соседей, стоит, сверкая фирном своих граней, чернея вертикальной полосой восточного ребра, побежденный нами гигант – пик Сталина. Крутая стена, покрытая снежными сбросами, исчерченная следами лавин, соединяет его с белоснежной пирамидой пика Молотова. Справа высится стройный конус пика Орджоникидзе.
За последнее время пустынное величие этого сурового пейзажа нас угнетало. Сколько раз мы вспоминали цветущие альпийские луга и густые леса Кавказа, пенистую голубизну его бурливых потоков. Но теперь мы вновь поддаемся очарованию этой мёртвой страны скал и льда.
Караван медленно движется по зигзагам тропы, и гиганты горного царства проходят мимо нас в обратном порядке. Остаётся позади сахарная голова пика Орджоникидзе, чёрный скалистый отвес пика Ворошилова, широкая, сложенная из розового камня громада пика Реввоенсовета.
В прорыве хребта между пиками Ворошилова и Реввоенсовета высится скала. Её верхушка в точности повторяет контуры памятника Гоголю на Арбатской площади в Москве. Скала носит название «Гоголь на Памире».
К вечеру мы выходим на Бивачный. Нам предстоит пересечь его.
Караван идёт все медленнее, лошади выбиваются из сил. На опасных местах, когда тропа вьётся по краю трещин, Горбунов с нашей помощью слезает с седла и, осторожно ступая на пятки, идёт за лошадью. Гетье слишком слаб, чтобы передвигаться пешком. Со стоическим спокойствием едет он на шатающейся от усталости лошади вдоль трещин и провалов. Исхудалый, с ввалившимися щеками, он напоминает Дон-Кихота на Россинанте. И когда его конь срывается в узкую трещину, он всё так же спокойно раздвигает ноги, упирается ими в края трещины и присаживается на камни, пока его лошадь вытаскивают на верёвках.
Надвигается ночь. Абалаков, Гок Харлампиев и я покидаем караван и уходим вперёд. Мы прокладываем себе путь в полной темноте сквозь хаос ледяных бугров. Мы должны выйти к определенному месту, где в высоком валу боковой морены имеется проход. Иначе придётся перелезать через вал. Гок каким-то непонятным чутьём выводит нас к проходу, и через четверть часа мы лежим на кошмах у костра в подгорном лагере. К полдню до лагеря добираются Горбунов, Гетье и Маслов. Отряд остается в подгорном на дневку.
Горбунов составляет текст телеграмм в Москву, текст рапорта партии и правительству о выполнении 29-м отрядом труднейшего задания, о победе, одержанной советской наукой и альпинизмом.
«Москва, Кремль, товарищу Сталину. С радостью сообщаем Вам, что впервые исследованная нами в прошлом году высочайшая вершина СССР, названная Вашим именем, именем любимого вождя мирового пролетариата, взята 3/IX нашей штурмовой группой… На пике установлены две научные метеорологические станции. Группа шлёт Вам пламенный привет. Горбунов».
Обратите внимание на то, что в телеграмме этого пройдохи Горбунова нет фамилии покорителя вершины Евгения Абалакова.
В годы войны по поручению Сталина Евгений Михайлович занимался подготовкой командного состава альпийских частей Закавказского фронта. На Кавказе альпинистам пришлось действовать ещё до начала боёв. В августе 1942 г. фашистское командование бросило на фронт специально подготовленные к войне в горах дивизии «Эдельвейс» и горноегерские, чтобы с ходу овладеть перевалами Главного Кавказского хребта и выйти в Закавказье. Над населением Северного Кавказа нависла угроза фашистской неволи. Особенно остро вставала она перед жителями Баксанского ущелья. Здесь были крупные селения и промышленные предприятия — Баксангэс и Тырныаузский молибденовый комбинат.
Органы Советской власти и военное командование решили эвакуировать через перевалы на юг жителей района и готовую продукцию комбината. Предстояло переправить на юг через перевал Бечо более 1300 женщин, детей и стариков. Практическое руководство эвакуацией было поручено альпинистам Г. Одноблюдову, Алексею Малеинову, Н. Моренцу, В. Кухтину, А. Сидоренко и Т. Двалишвили.
В сентябре этот перевал не просто перейти даже опытным горным туристам и альпинистам. А тут шла большая масса людей, совершенно не приспособленных к подобным переходам, не представляющих, с какими трудностями им придется столкнуться.
Переход начали отрядами по 100—120 человек. Каждый отряд сопровождали два альпиниста. Труден был путь. Ребятишки выбивались из сил. Женщины и старики нередко падали от усталости. Альпинисты подбадривали людей, поднимали ослабевших, переносили детей на наиболее сложных участках, поддерживали под руки женщин, помогали старикам. Переведя людей через перевал и достигнув зелёной поляны Квиш, альпинисты возвращались за следующими отрядами. Так были спасены от фашистского рабства более 1300 человек.
Пришлось альпинистам отстаивать от врага и родные горы.
В книге «Битва за Кавказ» маршал Советского Союза А. А. Гречко писал, что Ставка неоднократно напоминала командованию фронта:
«Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… 
Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непреодолимой преградой для противника. Надо крепко запомнить всем, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается».
Направление удара на Кавказ Гитлером было выбрано прежде всего для того, чтобы перекрыть снабжение СССР нефтью. А с мистической точки зрения Эльбрус – это место успокоения душ нордических героев. Установление немцами флага на Эльбрусе являлось призывом к этим героям о помощи в победе.
Для защиты кавказских перевалов от возможного проникновения немцев были созданы специальные отряды альпинистов. На фронте обороны Главного Кавказского хребта они провели немало операций по разведке, выходам в тыл противника для захвата «языков», разгрома штабов и тыловых учреждений. Вместе с другими подразделениями они наглухо закрыли перевалы в центральной части Главного хребта.
Суровой зимой 1942/43 г. альпинисты — участники обороны Кавказа помогли нашим войскам сбить упорно оборонявшегося врага с «Приюта Одиннадцати», служившего гитлеровцам ключевой точкой, господствовавшей над верховьями ущелий Баксана и Кубани. Пользуясь этой позицией, фашисты отбили две атаки советских войск. Третьего удара, при котором три отряда альпинистов зашли им в тыл, гитлеровцы не выдержали и начали поспешный отход от Главного хребта.
 
Нам в боях родными стали горы
Не страшны бураны и пурга.
Дан приказ, недолги были сборы
На разведку в логово врага.
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага.
Помнишь ту гранату и записку в ней
Под скалистым гребнем для грядущих дней.
На костре в дыму трещали ветки,
В котелке дымился крепкий чай.
Ты пришёл усталый из разведки,
Много пил и столько же молчал.
Синими замёрзшими руками
Протирал вспотевший автомат,
И о чём-то думал временами,
Головой откинувшись назад.
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как кричали нам в лицо враги,
Как загрохотал твой грозный автомат,
Помнишь, как вернулись мы с тобой в отряд.
Там, где днем и ночью крутят шквалы,
Где вершины грозные в снегу,
Мы закрыли прочно перевалы
И ни шагу не дали врагу.
День придёт – решительным ударом,
В бой пойдет народ в последний раз,
И тогда он скажет, что недаром
Мы стояли насмерть за Кавказ.
Вспомни, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Кости на Бассе, могилы под Ужбой,
Вспомни, товарищ, вспомни, дорогой.

С этого боевого эпизода началось освобождение всего Северного Кавказа. Считая Кавказ уже завоеванным, фашистское командование еще 21 августа 1942 г. провело операцию по восхождению на Эльбрус из ущелья Уллукам. На обеих вершинах Эльбруса были установлены флаги со свастикой. Геббельсовская пропаганда разрекламировала это событие как подвиг. «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа», — писали берлинские газеты.
Уже в феврале 1943 г., сразу после изгнания гитлеровцев, командование Закавказского фронта направило на Эльбрус альпинистов снять фашистские штандарты и установить советские красные флаги. Это произошло 13 и 17 февраля. Свои восхождения альпинисты посвятили 25-й годовщине советских Вооруженных Сил и освобождению Кавказа от гитлеровских захватчиков. 
Защитник Отечества, Евгений Абалаков, уже заслуженный мастер альпинизма и заслуженный мастер спорта СССР, добровольцем прошел всю войну в составе бригады особого назначения (ОМСБОНа), а с 1943 по 1945 гг. являлся начальником кафедры подготовки командного состава альпийских частей Закавказского фронта. Ещё в 1942 г. им выполнялись отдельные восхождения на Тянь-Шане. Продолжались они там и в 1943 г., совершаемые в тренировочном порядке инструкторами восстанавливаемых Абалаковым школ. В том же 1943 г. было проведено восхождение на обе вершины Эльбруса, а также спортивное восхождение грузинских альпинистов на южную Ушбу, посвященное 20-летию советского альпинизма и освобождению Кавказа от гитлеровских захватчиков. 
Группа армейских спортсменов в составе М. Ануфрикова, Е. Абалакова и В. Коломенского впервые прошла траверс подковообразного гребня Джугутурлючат с пятью основными скальными вершинами, точно средневековые башни поднимающимися над Главным Кавказским хребтом. Восходители шли в октябре, в обстановке неустойчивой погоды. Над вершинами ревели ураганные порывы ветра, зло секла лица пурга, гремели лавины и камнепады. Давало себя знать и отсутствие специальной тренированности. Траверс длился семь дней. Острые гребни и скальные стенки, кулуары и камины, карнизы и «жандармы» брались восходителями «с боя». И этот бой спортсмены выиграли.
В послевоенную жизнь страны Евгений Абалаков пришёл уже значительно обогащённым всесторонним военным и организационным опытом, способным возглавить и осуществить любую сложнейшую экспедицию в высокогорные районы страны и зарубежья. 
В 1945 г. состоялась первая послевоенная экспедиция, организованная Всесоюзным комитетом по делам физкультуры и спорта и спортивным обществом «Наука» с целью изучения района Чаткальского хребта (Тянь-Шань) и восхождения на отдельные его вершины. Была покорена вершина Байга и выполнен траверс вершин массива Белая Шапка.
В это же время на Памире экспедиция киргизских альпинистов и военных топографов исследовала район Музкола и озера Каракуль.
Неутомимый Алёша Джапаридзе вновь собрался на траверс Ушбы. Учитывая опыт 1943 г., когда поздний выход поставил команду в тяжёлое положение, начало траверса он наметил на август. Однако подготовка к выезду затянулась. Трое спортсменов (А. Джапаридзе, К. Ониани, Н. Мухин) только 25 сентября подошли к подножию Ушбы. Погода и на этот раз не благоприятствовала восхождению: облачность, снегопады.
Наблюдатели лишь на короткое время видели восходителей 3 октября. Затем Ушба вновь скрылась в непроглядной пурге. Только при кратком прояснении 12 октября участники траверса были замечены на спуске северной вершины к седловине. Непогода бушевала до 19 октября. Все те дни спасатели пытались сквозь пургу, нередко по пояс в снегу, пробиться навстречу группе Джапаридзе. Лишь 27 октября их передовая четверка (Е. Абалаков, Н. Гусак, Б. Хергиани и Г. Зуребиани) приблизились к седловине. На подходе к ней они обнаружили забитый крюк со свежей верёвочной петлёй. Никаких других следов не было найдено. По-видимому, группу А. Джапаридзе сорвало лавиной. При продолжении поисков группой И. Марра в следующем году это предположение подтвердилось: на крутом фирновом склоне ниже седловины, выше бергшрунда, обнаружили нижнюю часть палатки (верхняя была сорвана лавиной) группы Джапаридзе.
В статье из первого новогоднего выпуска, за 1946 год, журнала «Смена», под заголовком «К вершинам идут победители» Евгений Абалаков пишет о подготовке им воинов-альпинистов страны к новым достижениям отечественного горного спорта. 
«В будущем году на пик Победы – самый северный семитысячник планеты, взойдут воины-победители; а дальше – Гималаи и знаменитая вершина Каракорума – К2, самая высокая после Эвереста. Экспедиции нескольких государств придут решать давнишний спор: чья же нация достигнет первой в мире этой восьмитысячной вершины?! Одна из экспедиций – советская… 
И так будет!» 
Борис Любимов пишет о Евгении Абалакове в 28 номере журнала «Огонёк» за 1946 год, – «Сейчас он готовится к восхождению на пик Победы (7434 м), никем ещё не покоренный. Его взоры устремлены в Гималаи, на Эверест – самую высокую вершину мира – 8848 м. Несколько раз ее штурмовали англичане, но никому из них не удалось её победить. И кто знает: может быть Евгению Абалакову – советскому спортсмену – суждено первым достичь самой высокой точки земного шара!»
В документе географического общества АН СССР № 7748 от 07.07.1948 г. за подписью Героя Советского Союза контр-адмирала И.Д. Папанина отмечено, что «взойти и исследовать высочайшую вершину мира Эверест, на которую еще не вступала нога человека, по силам было только Евгению Абалакову…»
Однако судьба распорядилась по иному. Абалаков был остановлен уже на подступах к пику Победы по англо масонской злой воле. 
В ночь с 23 на 24 марта 1948 года, за полтора месяца до выезда подготовленной им экспедиции на Тянь-Шань, в одной из московских квартир, занимаемой семьей врача и альпиниста Г.П. Беликова, в итоге разыгравшейся драмы погибли два офицера-фронтовика, близкие друзья по Закавказскому фронту Е.М. Абалаков и Ю.А. Арцишевский. 
В день своей гибели 23 марта 1948 года с трибуны географического съезда Женя сообщил, что через 2 месяца будет покорён самый северный семитысячник планеты пик Победы 7439 м, покорён солдатами – победителями под его руководством. А в 1949 г. ведомые им военные альпинисты СССР вступят в борьбу за рубеж 8000 м, в борьбу за высочайшие К-2 и Эверест. 
Очередное собрание столичных альпинистов затянулось допоздна. Это и понятно: Евгений Абалаков с единомышленниками обсуждали детали предстоящей экспедиции. Накануне к Абалакову приехал из Тбилиси майор Юрий Арцишевский, с которым он был дружен ещё с войны: оба преподавали в школе по подготовке офицеров горных частей. 
Как рассказывали друзья Абалакова, они компанией дошли до метро. По дороге Арцишевский уговаривал Евгения заглянуть в гости к врачу Беликову, мастеру спорта по альпинизму, попробовать привезённого вина. Абалаков отнекивался, но, в конце концов, согласился. Больше этих двоих живыми не видел никто. Исключая разве что супругов Беликовых. 
Супруги Беликовы утверждали, что нашли Абалакова и Арцишевского в ванной комнате своей квартиры. Оба были мертвы. Дверь пришлось взломать, так как она была закрыта изнутри. По позам мертвецов и следам в ванной можно было заключить, что они до последнего вздоха боролись за жизнь. Причина смерти – отравление газом от неисправной колонки. 
По свидетельству очевидцев первых утренних часов после разыгравшейся трагедии кругом видны были следы борьбы и насилия. Врачи Беликовы при этом заявляли, что ничего не слышали и обнаружили тела погибших лишь под утро, пытаясь самостоятельно привести их в сознание. Скорая помощь, вызванная соседями, прибыла тогда, когда приводить в сознание было уже некого. 
Сфабрикованный медицинский диагноз заключения о смерти – «отравление обоих угарным газом от неисправной газовой колонки» – не соответствует характеру последствий газового отравления. 
Из воспоминаний вдовы первопроходца А.Н. Абалаковой: 
«Первыми же словами брата Евгения, – Виталия Абалакова, побывавшего утром 24 марта на месте трагедии, была фраза: «Концы с концами не сходятся». При этом, несомненно, имелась в виду уже в первые же часы усиленно распространявшаяся версия отравления обоих угарным газом, на что действительный член Академии медицинских наук, Лауреат Ленинской и государственных премий, профессор А.А. Летавет заявил: «Газ не выбирает: или все жильцы квартиры должны были погибнуть, или все остаться живы!» 
Ответственный работник ЦК тех лет И.Н. Шлягин в доверительной беседе сообщил А.Н. Абалаковой: 
«Это происки наших врагов. Его убрали и концы в воду!» 
Уникальное сердце Е. Абалакова, физические данные которого оценивались специалистами как эталон данных спортсмена, после вскрытия было отправлено в экспозицию 1-го медицинского института. 
Что предшествовало трагедии? Как они оказались в ванной? Почему двое мужчин в расцвете сил не смогли из неё выбраться? Откуда взялся газ при том, что колонка работала абсолютно нормально? Почему хозяева квартиры долго не звали никого на помощь и только под утро соседи вызвали «скорую»? И, наконец, последний вопрос: почему компетентные органы не провели расследования этих загадочных смертей, ограничившись констатацией несчастного якобы случая?
Ответов нет. Хотя вопросы эти напрашивались сами собой. Равно как напрашивается и вывод: английским масонским организаторам было на руку замолчать эту историю, не дать ей официального хода и оградить от гласности.
Родственникам Евгения Абалакова стало известно о его смерти лишь на следующий день. Хотя ещё утром по зарубежному радио промелькнуло сообщение: «Россия при таинственных обстоятельствах потеряла своего лучшего горовосходителя».
Вдова погибшего альпиниста, Анна Николаевна, не раз наведывалась на Лубянку. Там ей обещали заняться делом мужа, но шло время, а ничего нового ей не сообщали. Подобные попытки предпринимали и родственники Арцишевского. И столь же безрезультатно.
– Смерть отца далеко не случайна, – убежден Алексей Абалаков, тоже скульптор, много сделавший для того, чтобы сохранить творческое наследие отца и добрую о нём память.
 – Создается впечатление, что братья Абалаковы давно были под прицелом. В 1937 году по обвинению в шпионаже (?!) упекли в тюрьму старшего. Виталий несколько лет просидел на Лубянке, вынес все пытки, но не сдался и был выпущен. Однако этот горький опыт на всю жизнь отбил у него охоту связываться с органами: когда погиб отец, дядя ничего не предпринял, чтобы прояснить эту тайну. Возможно, были обиженные на отца за то, что он не включил их в состав экспедиции, которой предстоял штурм пика Победы. Его смерть была равносильна срыву, экспедиции, что и произошло. Лишь восемь лет спустя пик был покорен другой группой во главе с Виталием Абалаковым…
Нет никаких сомнений, что Россия глобально опередила бы любимых местными масонами роскошных французов, пылких италийцев, настырных британцев. И на восьмом километре к небу и на вершине мира первым должен был быть столбист Женя Абалаков, олицетворяющий Россию – победительницу.
Высотный альпинизм в ту эпоху был частью высокой политики, как позднее стали космические достижения. Страны, исповедующие альпинизм, ревниво следили и прекрасно знали о достижениях и высотных лидерах конкурентов. Недаром едва ли не первым откликом на смерть Е.М.Абалакова было сообщение БИ-БИ-СИ: «Россия при таинственных обстоятельствах потеряла своего лучшего восходителя и исследователя гор Евгения Абалакова».
Если исходить из закона криминалистики: «Кому это выгодно кому это надо??», то наиболее заинтересованы были остановить победную поступь сибиряка политики Великобритании, претендующие на приоритет в полярных и высотных исследованиях. История знает о целой системе противодействий представителям Русского Географического Общества британскими спецслужбами в странах Средней и Центральной Азии. Доходило и до прямых убийств на территории России, например отравление диоксином Н.М. Пржевальского.
Не секрет, что за спиной Сталина шла возня противодействующих группировок, где были и английские агенты влияния. К таким еще со времен 26-и бакинских комиссаров относился и всесильный Л.П.Берия. В стране кое-что происходило без ведома Иосифа Виссарионовича, но вряд ли без ведома Лаврентия.
Весьма показательны в этой связи и первые известия о трагедии в центральных московских газетах: в «Известиях» за 28.03.48, в «Труде» за 27.03.48, в «Советском спорте» за 27.03.48 и других изданиях, где угодливыми информационными службами тут же подхватывается и тиражируется на всю страну версия о «нелепом случае», «безвременной смерти» и «преждевременной кончине» Е. Абалакова, ни словом не упоминая о второй жертве этой трагедии – Ю.А. Арцишевском, что очень удобно для подкрепления версии о нелепом, несчастном случае всего с одним человеком. А Арцишевский – это, по мнению некоторых услужливых деятелей на подхвате – личность мало кому известная, и гибель его никого особо не заинтересовала. 
Несколько слов об Арцишевском. Юрий Анатольевич Арцишевский был достаточно известен в военных и спортивных кругах. Мастер спорта по альпинизму, инженер-путеец, закончивший войну в звании майора частей Закавказского фронта, он был в дружеских отношениях с Абалаковым, о чем свидетельствует памятная надпись, сделанная рукой на семейной фотографии от 01.04.46 г., присланной из Тбилиси. «Женя, семья тебе дарит на память (имеется в виду фотография). Помни всегда, дом этой семьи всегда твой дом! Юрий, Маша и сын Юрик». 
О дружеских отношениях между ними говорит и скульптурный портрет Ю. Арцишевского, выполненный Абалаковым в дни войны… 
После таинственной и, как сейчас уже известно, насильственной смерти Евгения Абалакова в 1948 году перед восхождением на пик Победы, семья – жена Анна Николаевна и сын -пытались узнать истинную причину трагедии, за что подвергались давлению МГБ.
Ровно через два десятка лет всё повторилось почти с пунктуальной точностью при внезапном исчезновении Ю.А.Гагарина после падения учебно – боевого истребителя под Новосёлово…
Братьев Абалаковых знают все туристы и альпинисты мира: они создавали снаряжение, необходимое в горах. Например, знаменитые абалаковские рюкзак и карабин. 
Однако до сих пор, кроме крошечной улицы братьев Абалаковых, в Красноярске это имя никак не звучало.
Виталий Абалаков – творец современного альпинизма, мастер высот и запредельной сложности стоял у истоков промышленного и военного альпинизма. 
Железная рука Евгения разметала штрихи и краски картин и акварелей, сравнимых по знанию души гор лишь с творениями Николая Рериха и Рокуэла Кента. Его скульптуры, поющие молодость, взлёт и стойкость России, перекликаются с гениальными полотнами земляка Василия Сурикова. А ведь это всё было собственно прелюдия, начало…
В 1953 г. английская военная экспедиция под руководством полковника Канта дотронулась до вершины Эвереста. Какое значение имело это событие, напоминает многолетняя склока в мировых средствах массовой информации: кто же первый ступил на вершину – сэр Пчеловод из Новой Зеландии или безродный пастух, шерпа-монголоид, тигр снегов.
В 1963 году, на закате хрущевской оттепели, впервые увидела свет книга Евгения Абалакова «На высочайших вершинах Советского Союза». К тому времени ее автора уже 18 лет как не было в живых. Этим обстоятельством и объясняется тот факт, что название книги не полностью отвечало действительности: на самой высокой вершине СССР – пике Победы – он побывать не успел. 
История покорения пика Победы связана со многими трагическими событиями, произошедшими на склонах этого самого северного семитысячника мира. В общей сложности, на его заледенелых камнях за 60 лет штурма погибло более семидесяти горовосходителей. Несмотря на прекрасное снаряжение, отличную подготовку – эта вершина и по сей день остается самым грозным семитысячником планеты.
1932 – впервые ее увидела группа географа М. Демченко, исследовавшая верховья ледника Южный Инылчек. Но, увлеченные «белыми пятнами» Тянь-Шаня, они не обратили внимание на столь грандиозный объект.
1936 – с вершины Хан-Тенгри пик Победы увидел Е. Абалаков со своей группой, но «завязанные» проблемой спуска с вершины, они тоже не обратили достойного внимания на него.
1937 – экспедиция врача, академика А. Летавета, работавшая в хребте Куйлю, с пика Карпинского увидела справа от Хан-Тенгри громадную снежно-ледовую вершину, по высоте превышающую семь тысяч метров. В том же году ее заметила группа И. Черепова, восходившая на пик Конституции (район Куйлю).
1938 – начало штурма вершины. Экспедиция А. Летавета работает на леднике Южный Инылчек, имея целью покорение этой громадной вершины. Из лагеря на леднике Звездочка на штурм безымянной вершины вышло 10 человек под руководством Августа Андреевича Летавета (признанного за это восхождение Заслуженным мастером спорта только в 1946 г.). Но, один из участников (Мухин А.) получил серьезную травму лица и Летавет был вынужден начать срочный спуск вниз и транспортировать пострадавшего (до Майда-Адыра, 75 км!). Штурм продолжили трое человек: Леонид Гутман (старший тренер экспедиции, капитан команды), Евгений Иванов (в будущем «Снежный барс») и Александр Сидоренко – все из Москвы. На одиннадцатый день пути в густом тумане по чрезвычайно опасному северному склону, они вышли на вершину. Вокруг все было затянуто облаками. От вершины, на которой стояли альпинисты, на запад отходил снежный гребень. Сначала он понижался а затем несколько повышался и скрывался в облаках. Полагая, что они взошли не на вершину, а на одно из поднятий ее гребня, восходители не поверили показаниям старенького альтиметра, который был у них, и скорректировали высоту достигнутой точки в 6930 м. Считая это промежуточной вершиной, они назвали ее пиком 20-летия ВЛКСМ.
1943 – в районе ледника Южный Иныльчек работает большая группа военных топографов под руководством П. Рапасова. При камеральной обработке в марте 1944 года на карте появилась отметка 7439 метров, которую они первоначально назвали пиком Военных топографов.
1946 – в честь победы в Великой Отечественной войне – эту вершину назвали пиком Победы.
1949 – экспедиция казахских альпинистов Е. Колокольникова предпринимает попытку восхождения по северному склону. Достигнута высота лишь 5700 метров.
1952-1953 – разведку Восточного гребня на пик Победы предпринимает экспедиция Советской Армии, под руководством А. Рацека, считавшего, что это самый безопасный путь на вершину.
1955 – кошмарный сезон на Победе. Сразу две экспедиции штурмуют вершину. С Востока – альпинистская экспедиция Казахстана, под руководством В. Шипилова, с Севера – сборная команда Туркестанского военного округа (ТУРКВО) под руководством А. Рацека. Спешка, незнание законов высокогорной адаптации привели к жестокой трагедии спортсменов Казахстана. Эта авария широко освещалась в печати. Из 12 человек в последнем лагере на 6900 уцелел чудом провалившийся на леднике Звездочка в трещину Урал Усенов (будущий восходитель на Победу 1956 года). Все остальные погибли от безволия руководителя штурма, собственной слабости, переохлаждения или сорвавшись на ледовых склонах без кошек. 
Из-за крайнего истощения и усталости в спасательных работах не могла принять участия команда ТУРКВО, и на помощь прилетела сборная спасателей ВЦСПС под руководством К. Кузьмина. Они поднялись в лагерь 6900, но из 11 горовосходителей – 9 так и не были найдены.
1956 – во всеоружии штурмует Победу экспедиция под руководством Виталия Абалакова. В глубокой осаде с севера был покорен пик Победы. Два ленинградца стояли на грозной вершине – Петр Буданов и Константин Клецко. 
Вершина пика Победы являлась не острым пиком, а трехкилометровым гребнем с незначительными понижениями. Группа Л. Гутмана поднялась на самую восточную часть гребня, а группа Виталия Абалакова — на его центральную часть. Президиумом секции альпинизма было установлено, что группа Л. Гутмана совершила первовосхождение на этот семитысячник, а группа В. Абалакова первой прошла путь на центральную часть вершинного гребня.
1958 – новый этап покорения пика Победы. Экспедиция московского «Буревестника» достигает вершины по Восточному гребню. Семь человек взошли на главную вершину, а 44 человека – на Восточную вершину (7040 м).
1960 – новая большая трагедия на пике Победы. Экспедиция ВЦСПС под руководством К. Кузьмина выходит на штурм вершины по Северному склону (и вторая цель – снять трех погибших узбекских восходителей 1959 г.). Грандиозная лавина сметает 20 восходителей в районе 5400. Погибает 10 человек, вершина еще раз проявила свой жестокий нрав.
1961 – снова трагедия! Грузинские альпинисты под руководством Д. Медэмариашвили проложили новый маршрут на п. Победы через пик 6918 На спуске погибают трое, последний К. Кузьмин спускается в одиночку.
1967 – уже 29 погибших и 26 взошедших на вершину. Команда Челябинска под руководством В. Рязанова (в составе – ленинградец Г. Корепанов) проходят легендарный траверс пика Победы с Запада на Восток. Преодолён своеобразный психологический барьер (траверс с запада на восток ко всем прочим трудностям усугублялся еще жесточайшим встречным ветром и специалисты той поры считали данный маршрут практически непроходимым).
Нельзя не сказать и о трагической странице истории советского альпинизма, связанной с пиком Сталина.

Желающий чести напьётся печали.
Желающий власти напьётся вдвойне.
Вершины нещадно в снегах погребали
Идущих любою тропой к вышине.

Путь к вершине пика был чрезвычайно сложен, и потому в 1937 году, (после успешного восхождения на неё Абалакова в 1933г.) для подготовки его были выделены опытные альпинисты во главе с О. Аристовым. Все участники штурма достаточно уверенно достигли фирнового плато под вершинным гребнем, где непогода заставила их отсиживаться в палатках. Используя короткие промежутки её улучшения, восходители добрались до высоты 7000 м. Здесь снова пришлось двое суток провести в палатках под свист неумолкающей пурги. Когда непогода стихла, на штурм вершинной пирамиды вышли Л. Бархаш, Е. Белецкий, О. Аристов, В. Киркоров, Н. Гусак, И. Федорков. Подъём на северо-восточный гребень шёл напряженно. Сказывалось долгое лежание в палатках, давала себя чувствовать и высота. К тому же было холодно, основательно мешал сильный ветер.
Вот и крутой гребень, выводящий на вершину. Движение по нему проходило медленно. О. Аристов, опасаясь обморожения ног, закутал их так, что кошки подвязать оказалось невозможным. Поднимаясь по вершинному гребню, он несколько раз поскальзывался, но связаться отказался. При очередном срыве Аристов не успел задержаться и начал падать по северному крутому склону. Товарищи его стояли пораженные, не в силах помочь другу, так как не были связаны веревкой. Попытка спуститься к телу Аристова, лежавшему далеко внизу на Памирском плато, окончилась неудачей: крутые, почти отвесные, северные склоны преградили путь альпинистам. Потрясенные случившимся, они принимают смелое решение — отметить память о товарище, вложившем так много в экспедицию, восхождением на вершину. Начальник экспедиции Л. Бархаш одобрил это решение, хотя сам, сильно пережив несчастье и устав, не принял участия. Повторный штурм принес победу над пиком.
При попытке подняться на пик Сталина, которая была предпринята в 1971 году, погиб Игорь Ваганов. Группа шла по маршруту с ледника «Бивуачный». Годы спустя, уже убелённый сединой участник тех событий Александр Ильич Стукалов, в газете «Коммуна» в статье «Горы ставят диагноз» следующим образом описывает кульминационный момент трагедии: 
«Громыхнуло, когда работа уже заканчивалась (имеется ввиду работа связки Стукалов – Рублёв по обработке маршрута.). Все повернулись к горе и остолбенели: невообразимых размеров висячий ледник, оторвавшись двумя километрами выше, падал вниз. Падал на четвёрку, работавшую под ребром. Ударившись о скалы, ледник разбился на множество гигантских глыб, которые, разлетаясь веером, бомбили ребро и прилегающие склоны. Огромный столб снежно-ледовой пыли поднялся на несколько километров и заслонил саму вершину».
О жизни Евгения Михайловича Абалакова мы знаем не всё, но уже довольно много. По крайней мере то, что связано с его деятельностью по изучению высокогорных «белых пятен» страны, с его творчеством художника и скульптора. В память о нём названы две вершины: одна из них на Памире – рядом с пиком Сталина, вторая – на Тянь-Шане. Он был не только ведущим альпинистом, но и одарённым скульптором, оставившим людям свои произведения искусства, зарисовки, акварели. 

Какие горы без вершин?
Камней собранье.
И что живущий без души?
Одно названье.
Зима без снега, не зима –
Природы хворость.
Душа без веры – грех и тьма, –
Геенский хворост.
А без цветения весна –
И глянуть жалко.
Без Православия страна –
Людская свалка.
Нас вырубали столько лет –
С рубак не спросят.
Смолчит о вырубке поэт,
Любитель просек.
Полуразваленные пни
На месте бора.
О, окаяннейшие дни –
У власти свора.
Мы оскудели неспроста
Под игом Зверя:
Приобретенье без Христа –
Всегда потеря.

14 августа 1967 год. Над Памиром впервые раскрылись шесть парашютов – Бессонова, В.Прокопова, Э.Севастьянова, В.Томаровича, В.Чижика и А.Петриченко. Через несколько минут все благополучно приземлились на плато. Новая встреча с Памиром состоялась 27 июля 1968 года. Совершили прыжок на отметку 7000 пика Сталина А.Петриченко, В.Томарович, В.Чижик, В.Прокопов, Э.Севастьянов, А.Сидоренко, В.Мекаев, Ю.Юматов, В.Морозов и В.Глаголев. Но горы преподнесли сюрприз: начался сильный ветер, и невозможно было избежать встречи с чёрными скалами. Четверо парашютистов погибли при приземлении на голые скалы: В.Мекаев, Ю.Юматов, В.Томарович, В.Глаголев. Они не знали, как будут вести себя купола парашютов на семикилометровой высоте и сделали все, что от них зависело. Участники экспедиции за мужество и героизм были награждены медалью «За отвагу».
Все, кто хоть немного знаком с историей альпинизма, знают, что на Эверест, самую высокую вершину Земли или «третий полюс», впервые взошли 29 мая 1953 года участники десятой английской экспедиции новозеландец Эдмунд Хиллари и шерпа Норгей Тенцинг. 
Однако, многие историки альпинизма, знающие о трагедии, разыгравшейся на северном склоне Эвереста, во время третьей английской экспедиции, последние 20 лет сильно сомневаются в приоритете Н. Тенцинга и Э. Хиллари. 
Первые две английские экспедиции к Эвересту в 1921 и 1922 годах были, в основном, разведывательные, третья, костяк которой составляли участники предыдущих, в том числе, самый талантливый альпинист того времени, Джордж Лей Мэллори, предприняла наступление на гору. На этот раз экспедиция была подготовлена почти идеально, с учетом всех предыдущих ошибок, была укомплектована кислородными аппаратами. 
Брус и Нортон руководили экспедицией как военной операцией. Была построена цепь лагерей, но на этот раз люди были застигнуты врасплох холодами, доходящими до 35 градусов, и мощными снегопадами, и это в мае – самом «экспедиционном» месяце в Гималаях! Штурмовые команды дважды были вынуждены отступать из всех высотных лагерей в базовый лагерь. Спуск в снегопад, в условиях лавинной опасности, стоил жизни двум носильщикам. 
В последние дни мая, когда наступила, наконец, хорошая погода, альпинисты ещё раз поднялись во все высотные лагеря. Удалось даже установить штурмовой лагерь на высоте 8145 метров. 
4 июня при идеальной погоде Нортон и Сомервелл вышли на штурм вершины. Однако вскоре у Сомервелла начался мучительный высотный кашель. Приступы удушья заставили его отказаться от дальнейшего подъёма, Нортон пошёл дальше один и дошёл без кислорода до высоты 8572 метра. После этого он повернул назад, отказавшись от дальнейшего подъёма. 
Следующей попытке суждено было окончиться трагедией. Штурмовая связка Мэллори – Ирвин, вышедшая к вершине по северо-восточному гребню, не вернулась. Об их трагическом исчезновении написаны горы литературы. При этом все время обсуждается вопрос, достигли они вершины или нет.
Утром 6 июня 1924 года Мэллори и Ирвин начали подъём с Северного седла. У каждого был рюкзак весом около 12 килограммов и кислородные аппараты. Была прекрасная погода, они быстро дошли до лагеря 5. Там Мэллори записал в дневнике: «Здесь наверху ни малейшего ветра, я думаю, у нас есть реальные шансы». 
На следующий день они поднялись в лагерь 6. Н. Оделл и шерпа Ньима в это время поднялись в лагерь 5. 8 июня Мэллори и Ирвин вышли из лагеря 6 для решающего броска на вершину. Н. Оделл один поднялся в лагерь 6. Около полудня он увидел две крошечные фигурки высоко вверху на острие гребня. «Туман вдруг рассеялся надо мной, вершина очистилась. На снежном пятачке под последней ступенью перед вершинной пирамидой я обнаружил черную точку, которая приближалась к скальному уступу. За первой двигалась вторая точка. В то время как я стоял и пристально вглядывался в них, всё опять, к сожалению, закрылось туманом». Вторая ступень находится у подножия вершинной пирамиды и является началом короткого, покрытого фирном вершинного участка северо-восточного гребня. 
Оделл спустился в нижний лагерь, чтобы освободить место в верхнем на тот случай, если Мэллори и Ирвин вернутся. Сквозь летящие клочья облаков ловил он блики на гребне, увидел огненный закат – и больше ничего. К ночи мощные порывы ветра грозили сорвать палатку. Нечего было ждать, что Мэллори и Ирвин вернутся рано. Путь к вершине труден. Кто знает, где их застала темнота: на пути к вершине или при спуске. В нижних лагерях все напряженно всматривались в склон, надеясь увидеть какие-нибудь признаки восходителей. Лунный свет, отражающийся от снежной поверхности вершины, мешал увидеть световой сигнал, если даже он и был. К тому же никто не знал, были ли у них с собой лампы или факелы. К утру буря стала ещё сильнее. 
Удивляет, что по свежим следам не были организованы поиски Мэллори и Ирвина, ведь в экспедиции оставалось еще 7 отличных альпинистов и 2 высотных носильщика-шерпы. Лишь один Оделл, мучимый сильным кашлем, без кислорода, в то утро дважды поднимался до высоты 8220 метров – в надежде обнаружить хоть какой-либо след товарищей. Полностью убедившись в бессмысленности своих одиночных усилий, он вернулся в нижний лагерь. Остальные с буддистской покорностью восприняли факт их возможной гибели. 
Несмотря на то, что экспедиция ещё несколько дней провела в базовом лагере на высоте более 6000 метров, настоящих поисков Ирвина и Мэллори так и не было! В 1982 году стало известно, что во время первого и долго оспариваемого китайского восхождения в 1960 году, китайские альпинисты нашли альпеншток, кусок веревки и два кислородных баллона. Они лежали выше второй ступени. Поскольку между 1924 и 1960 годами выше второй ступени не было никого, кроме Мэллори и Ирвина, эта находка свидетельствовала о том, что Мэллори и Ирвин (или только один из них) могли быть на вершине. 
Благодаря находке китайцев можно было бы решить загадку Мэллори и Ирвина. Но до сих пор нет ни фото, ни самих найденных вещей. Почему китайцы обнародовали столь важную находку только через двадцать два года – новая загадка! 
Летом 1999 года американская экспедиция на Эверест обнаружила и идентифицировала хорошо сохранившееся в вечной мерзлоте тело Джорджа Мэллори. Тело нашли на северной стене на высоте 8209 м., между первой и второй ступенями.
Казалось бы, после этой сенсационной находки вопрос о приоритете должен быть закрыт, однако споры вспыхнули с новой силой, поскольку экспедиция не обнаружила фотокамеры, которая была у Мэллори, а без неё нет никаких документальных подтверждений пребывания его на вершине. Когда публиковалась статья в «Коммерсанте», американская экспедиция продолжала поиски фотокамеры на северной стене. Чем они закончились – неизвестно. Да это и не очень интересно, поскольку теперь ясно, что Мэллори и Ирвин были на вершине! Ведь попасть на место собственной гибели Мэллори мог только при возвращении с вершины.
Ещё раз реконструируем их маршрут, с учётом находки американцев.
Последний раз альпинистов видел Оделл на северо-восточном гребне под второй ступенью. Каково бы не было в тот момент физическое состояние Мэллори, он не мог отступить, когда до цели его жизни оставалось менее трехсот метров. И если он принял такое решение, то Ирвин не мог его оставить и повернуть назад – хотя бы из спортивного юношеского честолюбия, да и просто – из чувства товарищества. 
Поэтому утверждение членов экспедиции Раттледжа, нашедших ледоруб под первой ступенью на восточном склоне, что «Ирвин, более слабый, возвращался один», выглядит более чем сомнительно. На вершину они пошли в одной связке, причём Мэллори, как более опытный, шёл первым, прокладывая путь, возможно, он буквально «вытащил» Ирвина на вершину.
Но когда на вершине у них закончился кислород, их роли поменялись. Ирвин, будучи на 15 лет моложе, быстрее и легче адаптировался к разряженному воздуху на заоблачной высоте, к тому же его несло предвкушение всемирной славы первопроходца и обратный путь представлялся лишь досадной помехой к ней.
Мэллори же без кислорода слабел с каждым шагом. Сухой, ледяной воздух как наждаком обдирал гортань и бронхи, не насыщая легкие. Мучительный кашель отнимал последние силы.
На выход из верхней части кулуара Нортона на северную стену ушло столько времени и сил, что они не рискнули выходить на прежний путь по северо-восточному гребню под второй ступенью, а решили траверсировать стену по диагонали к первой ступени, где выход на гребень выполаживается, одновременно приближаясь к штурмовому лагерю. Бесконечно долго продолжался этот косой траверс с бесчисленными остановками. В полной темноте, по заснеженному склону, освещаемому лишь луной, брели два вконец измученных, обмороженных человека, опирающихся друг на друга, ощущавших себя перед мощью природы хрупкими, как электрические лампочки.
Мэллори, забыв на вершине альпеншток, страдая от недостатка кислорода, плохо сохранял равновесие, часто поскальзывался, падал. Поднимаясь, долго отдыхал, стоя на коленях и положив голову на ледоруб, стараясь отдышаться и унять приступы кашля. Наконец, силы его оставили окончательно. После очередного падения он просто не мог подняться. Ирвин пытался его тащить, но на токой высоте это – безнадежное занятие! Они принимают единственное приемлемое решение: Ирвин должен оставить Мэллори, «сбегать» в штурмовой лагерь, где в это время могли находиться Оделл с шерпой, позвать их на помощь, или, по крайней мере, оставив им записку со своими координатами, принести кислород.
Выйдя на гребень, Ирвин заторопился, ведь каждый час приближал Мэллори к смерти и отдалял их обоих от славы. А спешка и мечты о славе сыграли с ним злую шутку: потеряв осторожность, он поскользнулся на наклонных плитах и сорвался на восточный склон.
Так трагически закончилось первое удачное восхождение на Эверест.

Восемь тысяч над уровнем моря.
Возле горных седин
альпинисты заходятся в споре –
обессилел один.
Ну а им бы побить все рекорды,
до вершин дотянуть.
И решают ведущие твердо
— Он не выдержит путь! –
Умирающий брошен в лощине,
ввысь уходит отряд,
и слеза замерзает на льдине,
и сугробы горят.
Восемь тысяч над уровнем моря,
ураган чуть затих.
Восемь тысяч над уровнем горя…
Не бросайте своих.
…У Эпохи дороги косые –
то ли крах, то ли криг.
О, мятежные души России,
не бросайте своих.
Каждый поодиночке – травина
Перед мощью снегов.
…Альпинистов накрыла лавина,
не дошли до богов!

Юрий Иванович Брыгин.

Русский Витязь – сын народа!

Многострадальная Россия!
Нелёгок судьбоносный Крест !
Прости за муки вековые,
За слёзы вдов, и скорбь невест.

Прости! Коленопреклоненны
Перед тобою сыновья,
Ты – наш от Бога, несомненно ,
Бескомпромиссный судия!

Твои церква золотоглавы
В колокола набатом бьют.
В дни горести и ратной славы
Внимает им российский люд.

Мы отстояли нашу волю
Ценою крови и утрат.
Твою мы разделили долю,
Вставая дружно – к брату – брат!

О, Мать, Великая Россия!
Я слов высоких не стыжусь.
Твоей красой, природной силой,
Твоим терпением горжусь.

Тебе на площади Свободы,
Гремело громкое «Ура !!!»
Нет, над тобой не властны годы,
Источник Света и Добра !

Триумф на Поле Куликовом,
И на Полях Бородина
Венчала праведною кровью
Уже Священная война.

И русский Витязь – сын народа,
Непокорим, непобеждён
На радость мирам и народам,
Он над Европой водружён!

Сложно представить человека, который не любит музыку. У всех есть своя любимая мелодия или композиция. Она может быть в разных стилях, среди которых самыми популярными считаются pop, rock, dance, trance. Не так давно, о всех новинках мы узнавали из телевизора или радио, а чтобы послушать музыку – мы покупали музыкальные диски, но с развитием интернета мы получили удобную возможность скачивать бесплатно любимую музыку.

Юрий Брыгин известный в политических кругах поэт, автор-исполнитель, журналист, участник и лауреат конкурсов-фестивалей “Песни Сопротивления непокоренного народа”.
В сети интернет “ходят” многие альбомы автора Юрия Брыгина – например, “Я был шпаной”… Если судить по прикладываемой к нему фотографии и по совпадению имени-фамилии (отчество исполнителя альбома “Я был шпаной” неизвестно), то всё “говорит” за то, что это – тоже альбом этого автора… Однако альбом “Я был шпаной” – полностью “сделан” в жанре шансон, хотя можно с уверенностью сказать, что и в нём звучат именно авторские песни… и он тоже – чисто акустический альбом. “Тот” это Юрий Брыгин или это его однофамилец – решайте сами, но и альбом, записанный в жанре “шансон”, сделан очень достойно и Вы не пожалуетесь на зря потраченное время, скачав и прослушав и его, вот несколько на ваш суд:

http://www.pereday.ru/art.php?isp=Брыгин%20Юрий