Рубрика: Новости

   Мы по сей день яростно спорим о роли и значении в истории России Ивана Грозного, Петра I, Николая II, не говоря уже об И.В. Сталине, Н.С. Хрущеве… В этом же ряду на долгое время закрепится и имя Б.Н. Ельцина. Оценки его деятельности разбросаны в самой широкой амплитуде. 

Жизнь Бориса Николаевича поделилась сама собой на три почти равные части. Сначала 15 лет он отдал нормальной работе советского инженера-строителя, возводившего жилые дома и промышленные объекты в Свердловске. Все шло у него в гору, как у энергичного строителя социализма. Рост по служебной лестнице, ордена, уважение окружающих, хорошая семья. Ну а грубость, мат, выпивка – неотъемлемые спутники строителей. К концу этого жизненного отрезка Ельцин стал директором домостроительного комбината, и тут судьба перевела стрелки его жизненного пути.

В 1968-м он, искушаемый амбициями, оставил жизнь строителя и стал профессиональным партийным работником. Последующие 15 лет усердно делал эту карьеру. Всего за 8 лет из руководителя отдела строительства обкома партии он вырос до первого секретаря Свердловского обкома. Надо заметить, что Свердловская партийная организация была третьей по значимости и влиянию в Советском Союзе – после Московской и Ленинградской – и руководитель ее заражался уже амбициями всесоюзного масштаба. Тем более что он в обязательном порядке при первой возможности вводился в состав Центрального Комитета КПСС. Это не чета какой-нибудь Чите или Вологде. 

Никаких, даже «нанопризнаков» недовольства советской властью у Бориса Николаевича никто не замечал, даже он сам.

 Новый отрезок жизни, длиной в 15 лет, Ельцин начал уже в 1985-м в Москве, куда был приглашен М.С. Горбачевым на должность заведующего отделом строительства ЦК КПСС. В своем обновленческом угаре недалекий Горбачев не заметил, что он сам стал растить своего смертельного врага, могильщика. Перепрыгивая из кресла в кресло Ельцин становится в июне 1985-го секретарем ЦК по вопросам строительства, в декабре того же года – первым секретарем ключевого, Московского горкома партии, а всего через несколько месяцев – уже кандидатом в члены всемогущего Политбюро. Такая карьерная резвость способна повредить душевное здоровье вчерашнего провинциала, увидевшего к тому же убогость вырождавшейся партийной верхушки в Москве. «А почему бы не замахнуться на корону коммунистического вождя?» – подумалось ему. Единственным своим конкурентом Ельцин считал тогда Егора Лигачева, крепкого, упертого сибиряка, приехавшего из Томска. Тогда вообще начиналось пиршество провинциалов.

Критическое столкновение произошло на заседании Политбюро, где обсуждался проект доклада М. Горбачева, подготовленный к 7 ноября 1987-го – к семидесятилетию советской власти. Решивший, что уже набрал мышечную массу, необходимую для схватки за власть, Б. Ельцин выступил с критикой в адрес проекта доклада. Выступление было крайне путаным, нестройным, сбивчивым и призывало только к ускорению социалистической перестройки, которой мешают догматики типа Е. Лигачева. В нем содержался также намек на нарождавшийся культ личности. Никаких признаков антикоммунизма или антисоветизма в речи Ельцина не было. Сначала эта фронда была воспринята как непристойная потасовка в борьбе за привилегированное место около вожака стаи. Никто не увидел опасности в нарушении «партийных норм поведения» со стороны Б. Ельцина. Его, как смутьяна, сняли с поста руководителя Московского горкома КПСС и вывели из состава Политбюро, но оставили членом Центрального Комитета и в ранге министра определили заместителем председателя Госстроя.

 Хворавший нарциссизмом Горбачев сказал ему тогда: «Я тебя, Борис, в политику больше не пущу!»

 Расстроенный неудачей, еще верный сын КПСС решил покончить с собой, для чего попытался сделать себе харакири длинными ножницами, применявшимися для разрезки газет, Его спас верный оруженосец, офицер 9 управления КГБ А. Коржаков, оставшийся рядом со своим опальным патроном. На этом окончилось социалистическое прошлое Бориса Ельцина. Дальше началось не предвиденное ни самоуверенным Горбачевым, ни отчаявшимся было Ельциным.

  Никто из них не предполагал, насколько могучим был накопившийся в обществе за 70 лет советской власти протестный потенциал. Как только политически активные слои населения увидели слабость партийно-бюрократической верхушки, ее нерешительность и неспособность справиться с нараставшим системным кризисом, страна пришла в движение. Ей остро не хватало лидера, теперь же сама КПСС подарила оппозиционно настроенным силам энергичного, реваншистски настроенного вождя в лице опального Б. Ельцина. Он стал центром притяжения для всех активных и пассивных противников тогдашнего Кремля и Старой площади. Где, напомню, располагался ЦК КПСС.

Поначалу казалось, что два общественных лагеря разделяли непринципиальные разногласия. Обе стороны громко заявляли о необходимости многоукладности в экономике, о плюрализме в политике, о гласности и отмене цензуры. Б. Ельцин не ставил под сомнение социализм как общественно-политическую систему. Речь шла о ее совершенствовании. Поэтому в центр дискуссии вставали такие малосущественные вопросы как «привилегии партийно-государственной верхушки», демократизация выборных процедур и так далее. КПСС вяло сопротивлялась и практически без борьбы согласилась на утрату своего монопольного положения в политике.

Победы всегда окрыляют, напор снизу нарастал. Национальные элиты в Прибалтике, Грузии первыми подняли вопрос о выходе из состава СССР. Их пример не прошел не замеченным. Вскоре Ельцин развернул знамя изоляционизма и стал лидером российских сепаратистов, убеждая своих сторонников, что выход РСФСР из состава СССР способен решить все экономические, а стало быть, и социальные проблемы России. До 1991-го борьба вокруг вопроса, быть или не быть СССР, оставалась центром политической жизни страны. На волю народа, выраженную в итогах референдума 17 марта 1991-го, все тогдашние политики наплевали, каждый из них решал свои личные проблемы, подбирая наиболее надежную лодку для спасения из тонущего социалистического «Титаника». 

Власть, как таковая – тяжелый наркотик. Человек, пристрастившийся к нему, тяготеет ко все возрастающим дозам. Для получения их он способен на многие прегрешения против общества.

 давно сформировавшихся демократических обществах выработаны жесткие ограничительные меры по обузданию человеческого властолюбия. В СССР их не было. Почти все бывшие руководители компартий союзных республик – Л. Кравчук, Н. Назарбаев, С. Ниязов, Г. Алиев и другие – наперегонки бросились оформлять статус абсолютных вождей своих народов, забыв о вчерашней приверженности канонам марксизма с его интернационализмом, научным атеизмом, «общественной собственностью на орудия и средства производства». Такого массового отказа от своих убеждений огромного количества коммунистических бонз, руководивших Советским Союзом, в истории человечества найти нельзя. Б. Ельцин был одним из них – с той лишь разницей, что он стал в 1990-м Председателем Верховного Совета РСФСР – крупнейшей республики СССР, а через год – Президентом РСФСР. Гибель СССР была предопределена, опереточный фарс с ГКЧП лишь формализовал конец коммунистической эпохи.

Излишне говорить, что Запад с нескрываемым восхищением наблюдал за разрушительными центробежными процессами на территории СССР и всячески помогал им – словом и делом. Для Запада распад СССР означал бескровную победу в «холодной войне».

Только 28 октября 1991-го Б. Ельцин выступил с программным заявлением перед депутатами Верховного Совета РСФСР, в котором сказал, что делает выбор в пользу радикальных экономических реформ либерального характера, в пользу рыночной экономики. Слово «капитализм» было изъято из обращения, чтобы не травмировать общественность. Для социально-экономического реформирования страны не было никаких отечественных наработок, поэтому за образец были взяты рекомендации западных экспертов, а практическое осуществление реформ доверено молодым экономистам, которых называли то «мальчиками в розовых штанишках», то «командой младших научных работников». Тридцатипятилетний Егор Гайдар был в конце ноября 1991-го назначен вице-премьером и министром финансов. Формально пост премьера Ельцин оставил за собой. Председателем Комитета по управлению государственным имуществом стал Анатолий Чубайс. Никакого практического опыта у большинства новых назначенцев не было, они уповали только на стихийную силу саморегулирования рынка. О том, что сам Ельцин весьма слабо представлял себе последствия такого эксперимента, говорит его новогоднее выступление перед страной. Вот оно:

 «Мы вступаем в 1992 год. Этот год особый. Нам предстоит создать основы новой жизни. Говорил не раз и хочу повторить: нам будет трудно, но этот период не будет длинным. Речь идет о 6-8 месяцах».

 Он не лгал, он просто повторял то, что ему говорили неопытные самоуверенные советники.

Реформы начались с ликвидации всякого контроля над ценами, которые понеслись ввысь, как детские воздушные шарики. В одночасье обесценились все банковские вклады граждан. Над большинством населения замаячил призрак нищеты. Авторитет Б. Ельцина и объявленных реформ покатился вниз. Стала стремительно нарастать социальная напряженность. В панике Ельцину пришлось просить у Запада спасительной гуманитарной помощи, новых займов. Для его самолюбивого характера это было унизительно и постыдно. А тут еще оживились все его противники в Верховном Совете, стали возникать новые оппозиционные силы в виде «Фронта национального спасения», «Гражданского союза». Он, как медведь, отбивался от наседавшей своры охотничьих собак. От недавней всенародной любви не осталось и следа.

Надо было срочно создавать свою собственную социальную опору. Для этого и была начата программа приватизации государственного имущества, призванная сформировать новый класс собственников, не связанных никакой пуповиной с прежним советским строем. В августе 1992-го Б. Ельцин подписал указ о введении в стране системы приватизационных чеков – «ваучеров». Каждый гражданин получил безымянный чек на номинальную сумму в 10 тысяч рублей, которая равнялась его доле в общегосударственном имуществе России. Всего было выдано 144 миллиона «ваучеров». Нищие затурканные граждане не знали, что с ними делать. Зато предприимчивые мошенники быстро наладили «промышленную» скупку «ваучеров» за гроши – по цене один чек за одну бутылку водки. Чтобы граждане не прятали под матрацы свои чеки в надежде на лучшие времена, правительство объявило, что «ваучеры» действительны только до 31 декабря 1993-го, вынудив тем самым население торопиться с отказом от своих прав на государственное имущество.

 Наглая приватизация госимущества по-чубайсовски и стала главной причиной конфликта Б. Ельцина с Верховным Советом России, который отстаивал мягкий, постепенный процесс приватизации.

 На стороне противников Ельцина оказался вице-президент России генерал Александр Руцкой, председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов. Политическое противостояние быстро перешло в насильственную фазу. Борис Николаевич «закусил удила» и решился на насильственный государственный переворот. Он подписал указ № 1400, по которому Верховный совет подлежал роспуску. Конституционный Суд, признавший неконституционным Указ № 1400, был обязан временно прекратить свои полномочия, вся система Советов в стране ликвидировалась… Оппоненты, в свою очередь, объявили об отрешении Б. Ельцина от должности президента страны, создали свое временное правительство. Святейший Патриарх Алексий II попытался предотвратить кровопролитие и организовать переговоры двух сторон в Даниловом монастыре, но тщетно.

Забегу вперед. «Когда-нибудь история даст почившему беспристрастную оценку». Это – слова Алексия II, не принимавшего участия в отпевании и похоронах Бориса Николаевича…

 В те дни Ельцин проявил чудовищную напористость, чтобы стереть в порошок своих противников. Огромную помощь ему оказал московский мэр Юрий Лужков, организовавший эффективную осаду здания Верховного Совета. Третьего-четвертого октября произошли решающие события. Сначала «поход» сторонников Верховного Совета был расстрелян около телецентра в Останкино, а утром 4 октября 1993-го танки Таманской и Кантемировской дивизий по приказу Бориса Ельцина в упор расстреляли и подожгли Белый дом, где заседал Верховный Совет. Чуть позже, по инициативе правительства, все политические силы взяли на себя обязательство никогда не проводить собственные расследования этого трагического эпизода и не использовать его в дальнейшей политической борьбе.

Запад полностью поддержал Ельцина. 22 октября 1993-го в Москву приехал госсекретарь США, который от имени президента Билла Клинтона выразил солидарность с действиями российского президента. Расстрелом Белого дома закончилась первая фаза демократического развития России. Настал период, который нельзя назвать иначе как диктатура Ельцина. Он назначил новые выборы в Федеральное Собрание, форсировал завершение разработки новой Конституции, призванной обеспечить преимущественные прерогативы исполнительной власти. Общество пребывало в глубоком шоке.

Выборы в Государственную Думу, проведенные 12 декабря 1993-го, дали поразительные результаты. За правительственную партию «Выбор России» проголосовало только 15 процентов избирателей, чуть меньше – 12 процентов – получили коммунисты, а героем дня стал Жириновский, партия которого, ЛДПР, собрала 23 процента голосов. Это было протестное голосование отчаявшихся, деморализованных людей. Но эти итоги никак не повлияли на судьбу России в силу значительно урезанных прав законодательной власти.

Экономическая разруха дополнилась политической апатией, охватившей все слои населения. На этом безрадостном фоне резко обострилась опасность территориального распада Российской Федерации из-за сепаратистских действий правительства Чечни.

 В первый год своего пребывания на посту президента Б. Ельцин в запальчивости бросил фразу, адресованную всем национальным автономиям: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». И они стал брать. 

Национал-шовинистические силы Чечни пригласили в 1990-м генерал-майора авиации Советской армии Джохара Дудаева сменить военную карьеру на политическую и стать президентом субъекта федерации. Пока в Москве Ельцин разбирался со своими оппонентами, борясь за утверждение личной власти, Чечня оформилась в самостоятельное государство со всеми его атрибутами. В руках дудаевцев оказалось огромное количество оружия: танков и бронемашин – более 100, артиллерии и минометов – 153, станковых и крупнокалиберных пулеметов – около 1000, автоматов «Калашников» – 28 тысяч. Было и другое вооружение. В Чечне началось систематическое подавление и истребление русского населения, которого в республике, по данным переписи 1991-го, насчитывалось почти 300 тысяч из общей численности в 1,3 миллиона человек.

Для восстановления конституционного порядка в Чечне Б. Ельцин сначала попытался использовать самих чеченцев, оппозиционно настроенных по отношению к Д. Дудаеву. «Три Сережи» из близкого окружения президента – Сергей Филатов, руководитель администрации, Сергей Шахрай, министр по делам национальностей и Сергей Степашин, тогдашний руководитель ФСБ – убедили его в возможности успеха такой попытки. Но их расчеты были ущербными. Вооруженные отряды антидудаевской оппозиции вместе с приданными им российскими танковыми экипажами были разбиты. Наши военнослужащие попали в плен и были представлены журналистам. Позор поражения смешался с позором лжи.

Раздражение – плохой советчик. 11 декабря 1994-го, по решению Б. Ельцина, поддержанному Советом Безопасности, 6 полков российской армии при поддержке авиации начали открытое наступление на Чечню. Начавшаяся война затянулась на два года. Она сопровождалась всеобщим осуждением действий Ельцина – вне и внутри страны, тяжелыми потерями из-за никудышной организации и бездарного командования, деморализацией общества и армии. Летом 1996-го чеченские боевики даже смогли захватить город Грозный, что сломило волю Ельцина, уже думавшего о предстоявших вскоре президентских выборах. По его поручению генерал Александр Лебедь подписал с Асланом Масхадовым – преемником Дудаева, погибшего от взрыва ракеты – Хасавюртское соглашение, по которому Россия де-факто признала независимость Чечни. Рейтинг доверия Ельцину упал «ниже плинтуса».

 Президентские выборы 1996-го стали образцом политического мошенничества. Господствовавшая в стране группа олигархов, сосредоточившая в своих руках контроль над финансами страны и экономикой вообще, не могла допустить никаких перемен в правящей верхушке.

 Несмотря на то, что сам Ельцин перенес инфаркт, был вымотан до крайности неудачами и поражениями на всех фронтах. Даже его жена Наина Иосифовна настаивала на уходе супруга из политики. Но уже формировавшийся класс «новых русских», прозванный в народе «семибанкирщиной» – потому что его возглавляли крупные финансовые воротилы Борис Березовский, Михаил Фридман, Владимир Гусинский и другие – даже и думать не хотели об отставке Б. Ельцина. Более комфортабельных условий для бесконтрольного хищения национальных богатств России никто предоставить им не мог. С помощью своего «духовного вождя» А. Чубайса они сумели прибрать к рукам дочь больного президента Татьяну, а также Валентина Юмашева – журналиста, который писал все книги, выходившие «из-под пера Ельцина». Ельцин стал безвольным манекеном в тисках этой группы, и только безудержная жажда власти заставляла его играть отведенную ему роль.

Он подвергал себя смертельной угрозе, мотаясь по стране в ходе предвыборной борьбы, задыхался, отплясывая перед телекамерами. Были мобилизованы все финансовые ресурсы на раскрутку Ельцина. Из США пригласили специалистов по выборным технологиям. С их помощью средства массовой информации России развернули настоящую психологическую войну против граждан, стращая их ужасами репрессий и голодом в случае победы главного конкурента – кандидата от КПРФ Геннадия Зюганова, который со своей стороны боялся своей победы, как нечистой силы. Государственные деньги на оплату артистов и журналистов выносились из избирательного штаба Ельцина «коробками из-под ксероксов».

В первом туре голосования – 16 июня – Б. Ельцин получил 35 процентов голосов, Г. Зюганов – 32, генерал А. Лебедь 14 и так далее. Предстоял второй тур, назначенный на 3 июля. За две недели, под общим управлением А. Чубайса, произошел мини-переворот в кремлевском окружении Б. Ельцина. В результате его были отстранены от власти и изгнаны Олег Сосковец – вице-премьер и руководитель избирательного штаба, А. Коржаков – верный оруженосец президента и Михаил Барсуков, директор ФСБ. Они были препятствием на пути планов «семибанкирщины» и их политических покровителей. Александра Лебедя удалось уговорить перейти в стан Ельцина. За эту сделку он получил пост секретаря Совета Безопасности и помощника президента, уважили и его требование отправить в отставку П. Грачева, к которому А. Лебедь питал стойкую неприязнь.

По результатам второго тура Б. Ельцин набрал почти 54 процента голосов против 40 у Г. Зюганова и стал президентом на второй срок. Его он начал сложной операцией по шунтированию кровеносных сосудов. Ложась под нож хирурга, Ельцин более всего был озабочен тем, на какой срок он будет лишен возможности «рулить государством» и в чьих руках окажется хотя бы на считанные часы «ядерный чемоданчик», который в России считается чем-то вроде царской державы и скипетра, то есть символа абсолютной власти. Так с ним и не расстался.

 По-человечески он понимал, что страна все глубже и глубже погружается в пучину и пытался хоть как-то выправить ситуацию.

 В апреле 1997-го он впервые призвал граждан России потреблять продукты и товары отечественного производства, при очередной «рокировочке» состава кабинета министров – так он называл нескончаемые кадровые перетасовки – внезапно предложил пост вице-премьера Юрию Маслюкову, бывшему секретарю ЦК КПСС, отвечавшему за работу военно-промышленного комплекса. В мае Ельцин подписал указ о борьбе с коррупцией, дал согласие на прямой доступ парламентариев к средствам массовой информации. На телевидении был учрежден «Парламентский час», стала выходить газета «Голос парламентария» – теперешняя «Парламентская газета». Под занавес уходившего года Ельцин впервые с момента учреждения Государственной Думы решился придти на пленарное заседание, чтобы убедить депутатов принять правительственный проект бюджета. Думцы с достоинством приняли акт смирения президента и удовлетворили его просьбу.

Чувствуя приближение неминуемой экономической катастрофы и озабоченный поиском кандидата в качестве своего преемника, который гарантировал бы ему неподсудность и спокойный уход на пенсию, Ельцин в марте 1998-го решился на крайний шаг. Он отправил в отставку все правительство во главе с преданнейшим Виктором Черномырдиным, который шесть лет безропотно тянул лямку премьера в кошмарных условиях нараставшей разрухи. Возглавить новый кабинет министров было поручено никому не известному 36-летнему бизнесмену из Нижегородской области Сергею Кириенко, кандидатуру которого усердно лоббировал Борис Немцов. Выбор потряс Россию. Остряки тут же приклеили к С. Кириенко кличку «киндерсюрприз», а злые языки назвали пристрастие Б. Ельцина к молодежным экспериментам тягой к «педократии». Это решение, конечно, говорило о растущей растерянности президента.

«Молодые реформаторы» во главе с А. Чубайсом втянули государство в преступную авантюру под названием ГКО-ОФЗ: государственные краткосрочные обязательства-облигации федерального займа. Суть аферы состояла в том, что российские банкиры и иностранные кредиторы ссужали под эти облигации реальные деньги под очень высокие проценты – от 18 до, страшно подумать, 140 процентов – пользуясь тем, что у государства не хватало средств для латания бюджетных дыр. Общий объем выпущенных ГКО превышал 60 миллиардов долларов, и когда их держатели решили избавиться от них, потребовав «живых денег», Россия провалилась в финансовую бездну. С 13 августа в стране началась паника. В банках и пунктах обмены валюты исчезли доллары.

 14 августа, под нажимом А. Чубайса и С. Кириенко отдыхавший на Валдае Б. Ельцин публично выступил с откровенной ложью, сказав: «Девальвации не будет, это я заявляю четко и твердо». В «черный понедельник» 17 августа Россия объявила себя банкротом, приостановив платежи по иностранным займам.

 Курс рубля упал в три раза, цены на все товары подскочили примерно тоже в три раза. 23 августа правительство «киндерсюрприза» было отправлено в отставку, и в кресло премьера возвращен немудрящий, но надежный В. Черномырдин. В Государственной Думе группа депутатов-аграриев обратилась к президенту с предложением добровольно уйти в отставку. Конец драмы приближался.

В кругах умеренной прагматичной российской предпринимательской среды и части высшего эшелона государственных мужей – Ю. Лужков, М. Шаймиев, петербургский губернатор Владимир Яковлев и другие – созрел план создания новой политической организации под названием «Отечество-Вся Россия», которая должна была стать противовесом «Единству», склепанному на скорую руку Б. Березовским в поддержку Б. Ельцина. Назревала угроза раскола правящей верхушки России.

Государственная Дума наотрез отказалась утверждать В. Черномырдина на посту премьер-министра и была даже готова к разгону. Еле державшийся на ватных политических ногах Ельцин дал согласие на кандидатуру Евгения Примакова, но унять поднявшуюся против него бурю общественного негодования уже не мог. Последним камнем, придавившим волю Ельцина, была реальная угроза начала процедуры импичмента в Государственной Думе. Комиссия думцев, готовившая документ об импичменте, закончила работу к маю 1999-го. Ельцина обвиняли: в государственной измене за подготовку и подписание Беловежских соглашений, уничтоживших СССР; в превышении служебных полномочий при расстреле парламента в октябре 1993 г.; в нарушении Конституции и законов при развязывании войны в Чечне; в сознательном ослаблении обороноспособности страны; в геноциде российского народа, численность которого за время пребывания у власти администрации Б. Ельцина сократилось на 4,2 миллиона человек. В отчаянии президент уволил Е. Примакова и назначил очередным премьером С. Степашина, который с мая по август работал без утверждения его полномочий депутатами.

 Импичмент не прошел, не хватило всего 12 голосов, чтобы начать процедуру принудительного отрешения от должности президента Б. Ельцина, но он уже был политическим трупом.

 Девятого августа 1999-го первым заместителем и и.о. премьер-министра был назначен Владимир Путин, который по Конституции должен был стать временным главой государства в случае досрочного прекращения полномочий действующего президента. На его кандидатуре сошлись и «Единство», и «Отечество-Вся Россия» во имя сохранения целостности правящей элиты. В 12 часов дня 31 декабря 1999-го Ельцин выступил по телевидению и заявил: «Я ухожу. Ухожу раньше положенного срока. Я понял, что мне необходимо это сделать… Я хочу попросить у вас прощения за то, что многие наши с вами мечты не сбылись… Мы продирались через ошибки, через неудачи. Многие люди испытали в это время потрясение… Я ухожу, я сделал все, что мог. И не по здоровью, а по совокупности всех проблем». Страна восприняла уход Б. Ельцина со вздохом глубокого облегчения. Биржа отреагировала резким взлетом курса российских ценных бумаг.

В 2000-м вышла в свет книга Б. Ельцина «Президентский марафон», где он рассуждает о власти как о магните, «захватывающем человека целиком». Вот его слова: «Без воли к власти нет и не может быть руководителя государства». Еще: «Большая политика – это прежде всего удел сильных волевых людей». Но Ельцин ни словом не упоминает, во имя каких целей человек рвется к власти, ради чего он жертвует своими физическими и духовными силами. Остается думать, что он добивался власти ради самой власти.

К концу правления администрации Б. Ельцина Россия лежала в развалинах. Александр Солженицын, написавший горькую книгу «Россия в обвале» о периоде правления «царя Бориса», отказался принять из рук президента России орден Андрея Первозванного, которым Б. Ельцин неосмотрительно наградил его.

 По всем показателям социально-экономического благополучия Россия при Б. Ельцине опустилась вниз на несколько десятилетий.

 Своим личным поведением, связанным со злоупотреблением алкоголем, он нанес ущерб облику всей страны. Многие из его близких соратников опубликовали свои воспоминания, полные горькой критики в адрес своего бывшего шефа. Автор этих строк посвятил анализу этого самого страшного периода в истории России книгу «Крестный путь России 1991-2000 гг.». В. Путин назвал этот период отечественной истории «величайшей геополитической катастрофой ХХ века».

Борис Ельцин имеет все основания быть названным антигероем № 1 истории России.

  Мы приехали в Оптину пустынь рано, до начала литургии… Но это мы так думали. Когда зашли за ограду, молитвенные песнопения уже неслись ввысь. Тысячи людей стояли у храмов, вдоль аллей, у крестов и деревьев. Свершалось великое событие: во вновь отстроенный храм Владимирской Божией Матери переносили святые мощи оптинских старцев. Святейший патриарх жестом пригласил занять место в торжественно-молитвенной процессии. За оградой монастыря стояли сотни машин, привезших сюда молящихся. Номера были калужские, владимирские, московские, орловские, ростовские. Стояли автобусы с Украины, Белоруссии. В Оптину собралась вся православная Русь.

* * *

Странным образом судьба моя подводила все время к Оптиной пустыни. В юности я, конечно, знал об оптинских старцах от Достоевского. Но, честно говоря, в своей духовной темноте одно время считал, что Зосима и все они – это художественное воображение, которое создавало антитезу мятущимся героям, писатель и вывел их как неких резонеров, выразителей авторского мнения. Постепенно тьма моя рассеивалась, с некоторым удивлением я узнал, что и Гоголь приезжал в Оптину для бесед и благословений, да и многие известные люди России припадали к источнику Оптиной пустыни, к его святым отцам. Воцерковление мое тогда еще полностью не состоялось, хотя Великие Силы Творца я уже ощущал. История, которой я отдал предпочтение в своей профессии, подводила мощный фундамент под это. Загадочный свет и красота икон, пленение духовной музыкой показывали воочию высоту христианста. Многое я постигал разумом, подолгу просиживая в библиотеке Киевского университета и областного города Николаева. Библиотекари с удивлением и радостью доставали и приносили мне альбомы о древнерусском искусстве, о старых храмах и иконах. Усаживали меня за отдельный дальний столик, чтобы рядом не было особо любопытствующих: почему интересуют церкви?

Но это все от знания. И хотя известно от того же Достоевского, что у каждого русского душа должна быть христианка, но у меня она в тот момент была еще в полудремотном состоянии. Ее проявления в любви к ближнему, может, и бывали нередки, да и чувствования благодарения, совестливости и стремления к общему благу были мне понятны и близки, но одухотворения еще не произошло.

И лишь Москва, куда в 60-м году я приехал, вливала и вливала в меня частицы света. Внимательные и добрые люди приглашали в поездки и экскурсии в старинные русские города, рассказывали о сокровищах Древней Руси, водили по полуразрушенным, но величественным храмам. В круге чтения появились книги о Боге, о святых отцах, о святых местах, как историк это я усваивал, все больше понимал, что тут – высшие ценности. Но, как известно, ум не единственная высшая способность человека, а как говорил Гоголь, разум и мудрость Христова, которые приходят к нам через благодать.

Помню, в кабинете “Молодой гвардии” у спокойного и всегда уравновешенного главного редактора Анатолия Никонова не менее спокойный и уравновешенный Солоухин изрекал: “Мда-а, надо бы про иконы, про иконы написать. Ведь там лик Божий, а не картина является”. Я, сообразно представлениям тех лет, слегка возразил: “Ну это и живопись все же”. Владимир Алексеевич преобразился, покраснел, запыхтел и со своим непревзойденным оканьем отрезал: “Ну вот, вот, живопись, живопись, может, еще и пособие по цвету да композиции. Духовное это проявление. В ней Бог с людьми встречается. А посмотри, почувствуй, поглядев на икону намоленную, в ней же сила от молитв, от душ скорбящих”. Анатолий Васильевич Никонов с удовлетворением внимал сему поучению, ибо, как человек более светский и общественный, он предпочитал, чтобы о святых и церковных делах говорили люди более сведущие. Солоухин же мысль свою воплотил в своем духовно-просветительском эссе “Черные доски”. Святейший Патриарх на панихиде (первой панихиде, проведенной в храме Христа Спасителя) по Владимиру Солоухину в поминальном слове сказал, что все русские православные люди разыскивали это произведение в те годы, чтобы прочитать его. Я же убедился в справедливости слов Владимира Алексеевича о намоленности и святости, когда он подарил мне икону Святого Николая Угодника. Почти три десятка лет глядят на нас внимательные, вопрошающие, иногда прощающие глаза святого. От иконы идет золотистое излучение, слышится дальний молитвенный шепот предков, приглушенно звучит музыка церковного пения. Прикоснувшись губами, ощущаешь тепло и благодать. Сколько раз согревал он израненную душу, успокаивал, отгонял уныние и бессилие. Сейчас-то это ясно, а тогда…

В кабинет зашел Илья Глазунов, при всех невыдержанностях, которые его иногда сопровождают, мы не можем не признать колоссального влияния Ильи Сергеевича на духовную жизнь России того, да и этого, времени. Он обозначил новые темы живописи 60-х: духовно возвышенные и изломанные лики героев Достоевского, одинокие храмы, бредущие странники. Но это одна часть его деятельности. Другая – просвещение. Он был неутомимым, выступая перед многочисленными аудиториями, вручая дореволюционные книги о России людям с умом, иронически пикируясь с ярыми советско-западными интеллектуалами, создавая клуб “Родина”, ставший огнищем национального духа среди молодых, и просвещал “сильных мира сего”, у кого гены и догмы сильно этому не мешали. Илья Сергеевич поделился планами своей книги “Путь к себе”, где он хотел рассказать о себе, о познании Родины и о святых очагах России. “Об Оптиной-то не забудь”, – размеренно напомнил Солоухин. Глазунов даже обиделся, напоминаний об аксиомах он не любил…

Я решил побольше узнать, что же так беспрекословно определило святость Оптиной. Многое почитал, многое узнал о храмах. Но вот что поражало. В то время, которое вроде считалось оттепелью, не расстреливали, не уничтожали пачками священников, но так же массово уничтожали храмы. Истинным разрушителем русских церквей стал Никита Сергеевич Хрущев. Они для него и его тайных соратников стали подлинными врагами, их, тихо стоящих в стороне от основных магистралей (на основных-то убрали в 20 – 30-е), он ненавидел больше, чем американский империализм, культ Сталина, абстракционистов и модернистов (но, разругав последних в Манеже, он обеспечил им мировую поддержку и получил от них за это подарок в виде памятника скульптора Эрнста Неизвестного на собственной могиле). Храмы при Хрущеве взрывали, разбирали, переделывали в склады, клубы, коровники. Церкви исчезали, как фантомы, как призраки ночью, на рассвете, чтобы не привлекать внимания. Все-таки был неосознанный страх перед наказаньем Божьим и народом, хотя общественность еще не сплотилась, понимание высших ценностей не стало массовым. Но вот после ухода Никиты оцепенение с русского общества начало уходить. Хоть и робко, но стали создаваться общественные объединения, кружки по изучению исторического и духовного наследия. Громким и важным было письмо-обращение гигантов отечественной культуры Корина, Пластова и Леонова “Берегите святыни наши”, напечатанное в журнале “Молодая гвардия”. Позднее я встречал его в виде листовки, плаката в различных клубах, в аудиториях вузов, даже в церкви. Возник “Русский клуб” и знаковое Общество охраны памятников. Работа вокруг памятников, а в большей части это были храмы, ширилась, на их защиту выступали все более решительно, их изучали, пропагандировали. Возник настоящий бум памятников, хотя он редко касался действующих храмов. Но шаг был сделан.

Полюбили мы тогда кратковременные выезды к святым и историческим местам. Вначале это был Ростов Великий. Там комсомольский вожак Сергей Павлов по совету Никонова решил восстановить в Ростовском кремле трапезную и красные палаты для молодых туристов из “Спутника”. Сейчас-то ясен вульгарный характер вторжений в исторические места, тем более в храмы, но тогда это был единственный выход для сохранения памятников. Тут же вездесущий Глазунов уговорил министра культуры Фурцеву записать звон ростовских колоколов, сделать это было нелегко, звонари-то почти вывелись, да и чиновники от культуры и партии приходили в мистический ужас: звон колоколов – это же музыкальный опиум! Екатерина Алексеевна, однако же, была женщина решительная – от одной пластинки не отравитесь, а для Запада – свидетельство широты взглядов. Пластинка вышла, на обложке ее рериховский Кремль, и ныне это раритет.

Ездили мы в Переяславль, Загорск, Калугу, Рязань, Палех, Полотняный Завод и другие места, и если сердце вначале заполнялось радостью от познания, то потом – грустью и горечью от созерцания руин и “мерзости запустения”. Но все равно, через величественные развалины, затаившиеся церкви, молчаливые стены монастырей пробивались невидимые токи будущего возрождения, да, все больше и больше разворачивало свою деятельность Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, в быту ВООПИК. Что-то записывалось в реестры, классифицировалось, отстаивалось. Власти уже не отрицали с ходу предложения об охране памятников, не давали явных указаний об их сносе и уничтожении. Да ведь и авторитеты в Обществе собрались всероссийские: Леонид Максимович Леонов, академики Рыбаков и Соколов-Петрянов, космонавт Севастьянов, художники Пластов, Ткачев, Глазунов, историки Левыкин и Шмидт, писатели Распутин и Балашов, Д. Жуков и С. Семанов, журналист В. Захарченко. Два видных державника, В. Кочемасов и Ю. Мелентьев, в меру своих возможностей сотрудничали с нами.

Но охраняли-то власти, к сожалению, далеко не все, да нередко и без всякого энтузиазма и понимания. Не было этого еще в головах и сердцах у русских людей. Помню, как на заседании президиума ВООПИК, посвященного тому, чтобы убрать динамо-машины с могил героев Пересвета и Осляби и открыть доступ к святыням, парторг завода “Динамо” почти кричал на членов президиума: “Да вы что хотите, чтобы завод расходы на это понес, себестоимость продукции увеличил, а рабочие крюк делали и огибали место, где им привычно ходить. Это же рабочие, а не… И он с презрением посмотрел на заседавших. Рассвирепевший академик Рыбаков рявкнул: “Да если бы не Пересвет, ни вашего “Динамо”, ни рабочих, ни вас, ни Москвы не было!”

Парторг оторопел, смутился и тихо сказал: “Ну, будем рассматривать”. Рыбаков добавил: “Не рассматривать, а решать”. Парторг кивнул головой. Но агитпроп ЦК не давал распространиться возрожденческой идее, все время одергивал за всяческие попытки рассказать о храмах, тем более о святых подвижниках, об отечественных патриотах и радетелях за дело России. Самым ругательным и ненавистным словом в идеологических отделах были слова “русофил” и “славянофил”. Не диссидент, западник, либерал, а русофил. Я и сейчас вижу затаенный огонек страха у деятелей всех партий и движений, вышедших из того периода, когда произносится это слово. А ведь значит-то оно – любящий Россию. Опасно это было тогда, ну а сейчас тем более. Ты обязан любить общечеловеческие ценности, демократические цивилизации, Европейский союз, на худой конец кришнаитов, но отнюдь не Россию. На одном из заседаний Политбюро в начале 70‑х годов Генсек с лежащей перед ним бумажки прочитал, что наши журналы “увлекаются крестами да церквами”. И… что тут поднялось, как довоенные мальчишки, выискивающие на рублях, спичечных коробках, конфетных обертках тайные знаки и свастики, проставленные “врагами народа”, так и партийные инструкторы, цензоры затребовали “для рассмотрения” все находящиеся в производстве издания. С обложек и из оформления полетели кресты, храмы, хоругви, стяги Руси, мирные силуэты русских деревень. По страницам зашуршали серпы, застучали молоты, над деревнями помчались спутники, вместо берез высились кремлевские башни со звездами, пасущихся лошадей заменили бульдозеры. Тогда-то и появилась знаменитая маоистская статья хамелеона партии, прораба перестройки “Против антиисторизма”, где заведующий отделом пропаганды ЦК партии Александр Яковлев поучал нас всех освещать события с классовых и только классовых позиций. По прошествии многих лет становится ясно, с позиций какого класса призывал кукловод Горбачева освещать события. С позиции класса ненавидящего Россию, топчущего ее, растворяющего ее и превращающего ее в поле для выпаса жирных мировых наднациональных бычков-корпораций.

Оберегая святые вещи, скрывая, маскируя их, приходилось обкладывать многие идеи такого рода прокладками и, главное, продолжать соприкасаться с родной землей и ее святынями. Гонители считали, что они почти уже задавили русский дух. Но глубоко ошибались. Везде было много подвижников, служителей, людей долга и чести. Им было тяжело. Не то, что прозападным диссидентам. То был великолепно разыгранный спектакль, хорошо отрежиссированный в недрах мировых наднациональных структур, в некоторых отделах ЦРУ и КГБ, в некоторых секторах ЦК партии и отделах Госдепа. Западного диссидента КГБ шумно арестовывало за примитивные антисоветские высказывания, садило в кутузку, высылало на 101-й километр, а затем на Западе поднимался необычайный гвалт, газетный шум. “Голос Америки” ежедневно передавал протесты “демократической общественности”. Запуганное широким “мировым” фронтом правительство “сдавалось” и “выдворяло” диссидента, который немедленно получал гражданство США или Израиля, большую сумму денег, премии, вплоть до Нобелевской (как это напоминает приемы первого “демократического натиска” или последнюю историю с Шереметом, которого использовали как орудие, или он сам сознательно пошел на это в борьбе с русско-белорусским союзом). Русских же патриотов ожидал арест, изгнание с работы, бойкот, перекрытие всех жизненных путей. Вот с подвижниками русской идеи, патриотами Отечества мне и пришлось, скорее посчастливилось, много раз встречаться, укрепиться духом. Выпускать книги, печатать статьи, вместе страдать над руинами, работать на будущее.

В 1976 году с одной группой экскурсантов мы и поехали в автобусе, который занарядил один ВПКашный космический завод. Большинство поехавших были работниками завода: инженеры, техники, рабочие. Люди доброжелательные, веселые, излишним знанием отечественной истории не отягощенные. Поехали погулять, попеть, попить, посмотреть. Была и группа писателей и архитекторов, которые хотели посетить малые города и исторические места Центральной России: Зарайск, Михайлов, Епифань, Боровск, Богородицк, Куликово поле, Козельск, Оптину пустынь.

Песен и вина у пассажиров было в избытке. Но была и любознательность. Вываливались гурьбой из автобуса, с почтением останавливались у памятников, с удивлением созерцали поистине грандиозный, но разрушенный храм в небольшом городишке Епифани, возведенный в честь погибших на Куликовом поле, ансамбль церквей и сооружений Боровска. Поразил Богородицкий дворец, построенный знаменитым зодчим Старовым, но он был совершенно пуст. Один из находящихся среди нас архитекторов забрался в какой-то кабинет и вынес целый рулон чертежей. “Я готовил их, я и забираю”. Не знаю, он ли их готовил, но дворец был безлик и опустошен. А ведь он прославлен и описан замечательным энциклопедистом, агрономом, целителем, журналистом, экономистом, писателем Андреем Тимофеевичем Болотовым. Это позднее я узнал о нем много любопытного, увидел 350 томиков-книжек, написанных его рукой, а тогда только подивился искусно возвышающемуся дворцу, через пруд от которого на противоположной стороне веером расходилось пять улиц. Вобщем, в каждом городке был какой-то возвышающий памятник, находящийся в полуразрушенном состоянии. Но это не производило впечатление на наших спутников, для них это было частью пейзажа, нашего образа жизни и системы. Они сердились на резкие отзывы о неблагополучии памятников, на оценки власти, которая запустила культуру, ведь их-то завод делал ракеты, лучшие в мире.

Автобус как-то постепенно разделился на два лагеря. Один пел, веселился, может быть, даже демонстративно, а другой угрюмо молчал, вздыхал, тихо переговаривался о бедах, обрушившихся на наши храмы и усадьбы. Когда проехали Козельск, стал накрапывать дождь, посерело, но к Оптиной пустыни подъехали еще засветло. Технические спецы заартачились: “Ну, чего мы тут не видели, вон и дождик моросит”. Дмитрий Жуков с презреньем бросил: “Эх вы, ведь в святое место приехали. Здесь Достоевский шляпу снимал”. Когда мы вышли, в автобусе никого не осталось. Но святого места не было. Был самый мерзостный разор, который мне когда-либо приходилось видеть. Раскрошившимися останками кирпичей торчали зубцы разрушенных монастырских строений, купола на храме не было, двери на другой церкви вообще были заколочены. Посреди бывшего монастырского двора валялись части от разобранного трактора, а может, и комбайна: колеса, остатки гусениц, искривленный штурвал. В стороне стоял и сам проржавевший железный конь. О покосившийся каменный крест боком терлась корова. Значит, тут погост, тут могилы. Но могил не было. Были навозные кучи да клочки сопревшей соломы. По останкам кладбища прыгала спутанная лошадь. Окропляемые мелким дождем, побрели мы по чавкающей поляне. Споткнулся о каменную плиту. Может быть, она сама поднялась и остановила путников. В сероватом свете видны какие-то буквы. Извилистая трещина проходила наискось плиты, и я долго не мог разобрать написанное. Наконец прочитал: “Ки-ре-ев-ский”. Боже мой! Великий сын России, ее духовный столп. Позор всем нам! И кто еще смеет говорить о культуре рядом с этим варварством. Тут же другая плита, раздробленная гусеницами проехавшего трактора. Здесь, на священных камнях, воцарилось волею начальствующих невежд сельскохозяйственное ПТУ. Обитателей в воскресение не было, но ясно, что достойный урожай с их помощью под руководством полупьяных наставников никогда не вырастет.

  Встревоженная нашими голосами поднялась с высоких деревьев и закружилась стая ворон. Вот, вот – это их вековечный танец над останками брани! Над прахом. Прошли дальше в лес, в скит монашеский. В скиту было еще тяжелей, церковь закрыта, доска была пропущена сквозь ручку и, кажется, приколочена. Наверное, давно. Сквозь дождь прошли к домику, где висела плита с надписью, что тут бывал Достоевский. Но и домик был закрыт. Да, пустынь, полная одиночества, разора, пустоты, мрака. Мы молча возвратились в автобус. Руководитель инженеров тихо попросил: расскажите о том, что надо делать. Конечно, конечно, надо пробуждаться.

Рассказал о наших книгах, о “Молодой гвардии”, об исторических памятниках. Предложили создать у себя на заводе отделение ВООПИКа. Хорошо, но капля, и будут ли изменения? И как же со святыней?

А святыню продолжали добивать. Никому и в голову из властей не приходило тогда, что ее можно возвратить людям верующим, монахам, Церкви. Секретарь ЦК Михаил Зимянин кричал на журналистов при очередной ежемесячной встрече после публикации Владимира Солоухина: “Пишут черт его знает что! Вот опять об этой Оптиной пустыне (делая то ли специально неправильное ударение, то ли по безграмотности). Что, у нас нет настоящих памятников революционерам, героям? Пишите себе!” Да, может быть, и не самый атеистически мракобесный человек был Михаил Васильевич, но невежда безусловный. Однако в обществе все равно происходило духовное сгущение, твердело русское сопротивление, образовывалось ядро, влиявшее на ход событий. То тут, то там трещала кожура и отлетали ошметки ненужной и пережитой идеологии. Больной, уходящий в иной мир Леонид Брежнев дает согласие на восстановление Свято-Данилова монастыря в Москве. Все забыли, а ведь именно тогда создали Общественный комитет по восстановлению храма Христа Спасителя, и Владимир Солоухин возглавил его. Андропов с патологической ненавистью к русскому (его записки об опасности русского национализма, к сожалению, не существовавшего ни тогда, ни теперь, периодически потрясали Политбюро) пытался остановить процесс духовного национального осознания русских людей.

Но пришло время! Божественными молитвами! Просвещением! Соединением сердец единомышленников храмы возрождались, над Россией зазвучал колокольный звон. В известном “пристанище духов”, в мастерской художника и радетеля за культуру Отечества Юрия Селиверстова в июле 1986 года ко мне подошла одна из посетительниц этого “салона” и тихо сказала: “А вы не подпишете письмо о передаче Оптиной пустыни Церкви?” – “Конечно, подпишу, и уже подписывал, но пока ничего не изменилось”. – “А кто еще мог бы, по-вашему, и чтобы для них там это что-то значило?”. – “Хорошо бы Свиридов, ну, Распутин, ну Севастьянов… Иван Семенович Козловский, академики Петрянов, Понтрягин. Я с ними тоже поговорю”.

Мою доверительную знакомую звали Елена Сергеевна, из знаменитой семьи Бехтеревых. На другой день письмо было подписано. Через неделю позвонил завсектором ЦК, мой знакомый Владимир Андреевич Житенев, который занимался и вопросами агитации, религии и атеизма (правда, он признался, что атеизмом он занимался все меньше и меньше). Житенев не без холодка спросил: “Это ты действительно подписал письмо об Оптиной пустыни?” – “Да, подписывал”.

Комментариев не последовало, Через месяц он позвонил еще раз и более тепло сказал: “Дело движется”. Я, чтобы не спугнуть добрую весть, не расспрашивал. Значительно позже, поутру, в восемь часов, когда я еще брился, раздался звонок. Трубку взяла Светлана. “Здравствуй, Яковлев говорит, можно Валерия?” – “Какой Яковлев?” – спросила она. “Ну, тот самый, член Политбюро”. Светлана с тревогой передала мне трубку. “Вот вы писали тут об Оптиной пустыни. Политбюро решило положительно. Я сам туда ездил”. – “Есть решение уже?” – “Да, Политбюро и Совмин отдают Церкви. Опасное это дело. Вот в Западной Украине голову подняли, к папе тянутся”. – “Ну, так то униаты, они нам и во время войны в спину стреляли. А от нас принявшим решение спасибо”. – “Ладно. Только ты всем перезвони, скажи об этом решении, и что я звонил…” Последнее “прораб” подчеркнул, дабы все знали о его участии. Разговор закончился. Я сидел ошеломленный.

Светлана встревожена: что? “Великое событие свершилось. Святое место будет возрождаться…” Правда, до этого было еще не близко. А я хоть и порывался приехать в святые места, но не смог этого сделать много лет.

Мой долг перед Оптиной пустынью, куда надо было во что бы то ни стало ехать, побыть, постоять, подумать, помолиться, помолчать, рос. Но что-то не пускало, что-то мешало, а скорее и не заслужил тогда этой поездки. Но вот июнь прошлого года, и Светлана после посещения храма Ивана Воина решила прервать эту мою духовную нерешительность, приобрела билеты на автобус, что отправлялся в однодневную паломническую поездку в Оптину. В одиннадцать часов вечера отъехали с Кузнецкого моста в красивом и удобном автобусе. Ведущая, а отнюдь не экскурсовод, мягким, добрым голосом рассказала о маршруте, об Оптиной пустыни, об ее светоносных старцах, тактично объясняла правила поведения в заповедном месте. Но объяснять было почти не нужно, люди, ехавшие в автобусе, были набожные, в святых местах бывали не раз, ехали семьями, с детьми, со стариками. В руках у многих были молитвенники. Часа через два все угомонились, а еще через час почувствовали, что колеса перестали крутиться. Приехали. Вышли в темноту, в туман, неясность. Нащупывая ногой твердость тропинки, в тишине куда-то шли за ведущей. Стена высоких силуэтных деревьев расступилась, и мы вышли на какое-то широкое пространство. Странное это было зрелище: то тут, то там проступали из хлопьев и сизых лент тумана то головы, то ноги. Изредка всплывала чья-то рука и приглашала следовать за собой. Раздался робкий голос какой-то одной пичужки, за ней другой. А вот и соловьиная трель прорезала туманность. И та, как бы испугавшись, стала оседать на землю, уходить в низины, прятаться за кусты. Перед нами в стене проявились ворота. Ворота в знаменитый скит. Быстро, но тяжело ступая, обошли нас две темные рясы, лиц было не различить. Мы последовали за ними и, пройдя в узкие святые ворота, оказались перед храмом Предтечева скита. Да то скорее была небольшая церковь, внутри которой было еще зябко и влажно. Но горели лампадки и свеча у иконостаса, откуда звучало тихое молитвенное слово. И пока церковь наполнилась монахами, я решил поставить свечи у каждой иконы, постоял в очередь за ними, и уже с трудом продвигался вдоль стены к одному и другому лику. Все за несколько минут заполнилось паломниками. Но вот как-то оказался в передней суженной части церкви, где наполненные строгостью и неприступностью монахи возносили к куполу своими тяжелыми голосами торжественную молитву. Стены небольшой церковки как бы раздвигались, и она сама начинала возвышаться и парить на крыльях этой необычной ранней для нас службы. Два часа заутрени пролетели незаметно, монахи, оградив себя молитвой, отправлялись на следующее послушание, исполнять свои монастырские обязанности.

Да, наверное, именно тут в это время рождалась та возвышенная, смиренная и благородная молитва, которую мы знаем как “Утреннюю молитву”, составленную оптинскими старцами. Мне кажется, что этот Наказ душе – одно из самых значительных духовных произведений в нашей русской церкви. Как смиренно и умиротворенно начинается она, как подготавливает к предстоящим событиям, как выявляет главное в человеческом состоянии, “душевное спокойствие”.

“Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день.

Дай мне всецело предаться воле Твоей святой на всякий час сего дня, во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойною душою и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя”.

Старцы не выпускали наружу своих чувств, не позволяли овладеть ими внешним обстоятельствам и взывали к Господу. “Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных обстоятельствах не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой”.

А какая забота о ближнем, о его самочувствии, о его душе звучала дальше: “Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая”. И ведь не поступаясь духом и волей, не взывая к поблажке, “прямо и разумно действовать”, но, не смущая своим духовным превосходством и не огорчая.

И, конечно, апофеоз – это окончание, ее вершинная, духовная и душевная завершенность, которая приводит в тихий восторг и благоговение. “Господи, дай мне силу перенести утомления наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь”. Пожалуй, это уже и заповедь для многих…

Из церкви после этой молитвы мы вышли уже в другой мир. Солнечные лучи пробивались сквозь обрамлявший церковь лес, высвечивали крест, играли в серебристых капельках росы. Кругом было подлинное царство звуков, целая их симфония. Мерно били колокола, после того, как они затихли, запели и птахи, застрекотали кузнечики, зашелестели, отряхивая туманную изморось, листья. Природа была чиста, светла и полнозвучна. В мире начинался день. На часах было семь утра. А уже столько было прожито, осознано, пережито.

Возле колодца за скитской стеной, куда еще не прошло солнце, неторопливо пили чистую, холодную до ломоты в зубах воду. Я стоял в стороне, и вдруг какой-то луч, изогнувшись, выскользнул из чащи и упал на задумчивую, еще в молитвенном забытьи мою спутницу Светлану. Волосы ее светились, переливались, слова, казалось, срывались с губ и возносились по дуге причудливого луча, чтобы раствориться в этом “божественном мире”. Да и сама она казалась прозрачной и светонесущей в тот момент. Как важно, чтобы волшебный луч сверху коснулся лика человеческого. Из скита шли через лес, вдоль монастырской стены под каким-то трепетным куполом из света, звуков и тонкого запаха цветов и скошенной травы. Сквозь листву проскакивали, прорезались, прошмыгивали радостные лучики солнца, падали на оставшиеся от вчерашнего дождя лужицы и зайчиками пробегали по нашим лицам. Птичье царство было в полном праздничном разгуле, казалось, кто-то невидимый управляет хором этих свирелей, флейт, скрипок и рожков, которые то воссоздают гармонично симфонию, то вдруг рассыпаются на отдельные несоединимые звуки. Кто-то тихо сказал: “райское утро”.

Вот и вход в монастырь. Боже мой! Я знал, знал, что работы давно ведутся, ведутся неустанно, но предо мной стояло то двадцатилетней давности видение разрухи, поругания, грязи, мусора и кощунства. А сейчас, войдя в монастырские ворота, я вошел в другой мир. Мир устремленных вверх куполов церкви и вознесенных над земными могилами крестов, колокольного звона и молитвенных песнопений, достраивающихся храмов и монашеских пристанищ, цветов у ограды и подстриженных кустарников. И люди, люди: паломники, богомольцы, верующие, поклоняющиеся.

У икон Спасителю и Богородице, святых Николая и Пантелеймона, старцев Оптиной молились десятки людей. Они просили заступничества, избавления от грехов, исцеления от немощей, болезней, от многих душевных и телесных зол, от нечистых духов, от козней дьявола. Они просили укрепить свою веру и дух. Всматриваюсь в лица, одежду, в облик. Разные. Интеллигентного вида, в очках, в галстуках; простые крестьянские бабушки в символических белых платочках в крапинку (о них сказал Патриарх – если бы не старушки в белых платочках, церковь едва ли была бы спасена в годы гонений); молодые люди в клетчатых рубахах и джинсах; какие-то особого типа кроткие и ясные женщины, которых все больше в этом мире; суетливые богомолки, перебегающие от иконы к иконе и стремящиеся все сделать по чину, усердно и многократно кладущие поклоны; размеренные рабочие мужики, некоторые с наколками, молятся медленно, как бы нащупывают по памяти крестное знамение; одинокие молитвенницы, стоящие с молитвословами; стайки школьников с широко раскрытыми глазами и ясными ликами; матери и отцы с младенцами на руках и согбенные старцы, поворачивающие ухо к алтарю, чтобы лучше услышать евангельское чтение. Все тут русские люди, все тут люди православные.

Да, это Россия, это – Русь. Нет, не мракобесы и дикари, не невежды и безнадежно отставшие от прогресса. Их уже не запугаешь тем, что религия – это опиум (рецидивы и опробование этих старых погромных идеек периодически возникают то в “Московском комсомольце”, то в программах телевидения). Они верят и убеждены, что спасение России в православной идее. Почивший Ленинградский и Ладожский владыка Иоанн, которого нередко цитируют и приподнимают даже коммунистические издания (нередко, чтобы противопоставить его другим иерархам), четко и недвусмысленно писал: “Всем, кто любит Россию, а не плод собственной фантазии, пора прекратить поиски “современной русской идеологии”, искусственное конструирование идеологических и мировоззренческих систем “для русского народа”. Русская идея существует в своей нравственной высоте и притягательности многие столетия. Она по милости Божией пережила века, смуты и войны, революции и перестройки и не нуждается ни в замене, ни в поправках, ибо имеет в своем основании абсолютную правильность Закона Божьего и Его Святых Заповедей… “

Вот вам и Русская Идея, и вряд ли Сатаров, Ампилов, Гайдар, Новодворская и “Московский комсомолец” воспримут ее. Да тут у них есть и мощный мировой союзник – Бжезинский и иже с ним, которые заявляют: “Наш главный враг – православие!” Вот эти сотни, тысячи, а нынче уже и миллионы молящихся и верующих и есть главный враг для внутренних и внешних оппонентов, да что там оппонентов – противников России и русских. И они печатают уничижительные публикации, распространяют клевету, открывают дорогу сектам и разным противникам православия. Они готовы на всё.

И конечно, Оптина пустынь, возрождающаяся Оптина пустынь им бельмо в глазу, особенно в глазу их телевидения. Они, конечно, не замечают ее духовно-созидательного поля, не обращаются к истории, но они кощунственно пропускают надругательства над святынями и людьми.

Стою у трех еще свежих крестов – трем инокам, погибшим от ножа убийцы в Оптиной. История убийства запутана, загадочна и почти ритуальна. СМИ как в рот воды набрали. Об убийстве священника Меня телевидение показывало и показывает сюжеты и давало сообщения уже не менее ста раз. Кстати, обнаружить истинных виновников все не удается. Это говорит о бессилии или нежелании это сделать у наших защитников в погонах и без оных. Часто говорят: “Но Мень же еврей – потому столь щедро и так внимательно к передачам о нем телевидение”. Но неужели же этим руководствуется телевидение? Ведь для Бога нет ни эллина, ни иудея, если человек верующий. А для телевидения, значит, нет эллина и русса?

Неужели, господа Киселев, Сорокина, Миткова, Доренко, Шарапова, вам запрещено говорить о русских святынях, о русских святых, о жертвах среди русских людей?

Поклоняюсь мощам, иду к могилам великих старцев и одухотворенных ими русских гениев. Моисей, Лев, Макарий, Антоний, Амвросий. Часовня над могилой Амвросия была стерта с лица земли, хотя люди все равно приходили и поклонялись месту погребения. В июне 1988 года Поместный Собор Русской Православной Церкви причислил Амвросия и других оптинских старцев к лику святых и они это доказали своим служением Богу и Его церкви.

Нет-нет да и закрадывается у кое-кого интеллигентское сомнение: ну зачем же человеку гигантского ума, знания, каким был тот же Толстой, зачем великому провидцу Достоевскому, зачем человеку тончайшего чувствования и интуиции, каким был Гоголь, одному из самых образованных людей своего времени Киреевскому идти на поклон к каким-то полуобразованным старцам? Некое подобие шаманства, которое потом можно описать в научной книге. Конечно, при полном отсутствии Веры можно и так думать, но при соприкосновении с духовным миром старцев люди преображались. Ниспосланным им даром окормлялись десятки, сотни, тысячи людей. Вдохновлялись и многие из тех, кто был полон безверия и насмешки. Нам лично не дано было прикоснуться к их живому Духу, но были же свидетельства великих душеведов мира сего. И, конечно, не менее ценно то, что говорили простые люди, с чем обращались они к Великим старцам.

Недавно приобрел трехтомник “Собрание писем оптинского старца иеромонаха Амвросия. К монашествующим и мирянам”. Что за кладезь высоких и простых истин, наставлений и раздумий, советов и предостережений! В житии Амвросия, выпущенном на газетной бумаге в первый год нового открытия Оптиной, пишется, что в день его келейник отправлял до пятидесяти (!) писем к духовным чадам. Тут над одним письмом думаешь, корпишь день-два. Какая это колоссальная духовная работа! Попытались было в советское время проводить таковую в парткомах, но рухнуло это, захлебнулось. Не хочу сказать, что не было душевных и внимательных людей, чей совет тоже не проходил даром, но ведь надо было пройти большую школу утончения чувств, духовного созревания, служения вере, чтобы достичь прозорливости, мудрости, высоты старцев. Этого, конечно, в условиях марксово-большевистского дамоклова догмата поведения не представлялось возможным. При демократах же все разговоры о спасении души, о совести, благонравии кажутся смешными и наивными. Какое покаяние, когда должна быть прибыль, какое Царство Небесное, когда рынок, какой страх Божий, если надо “замочить” конкурента, какой стыд, когда должен пребывать на тусовке или в казино, какое смирение, если я – самый богатый, самый умелый, самый “крутой” и т.д. И только устроение, которое предлагает Церковь, может возвратить нас на путь, который утверждали оптинские старцы.

Открываю наугад том Амвросия. Вот письмо “Как держать себя при разговорах о св. Церкви”. “Ваше с-во!.. Вы недоумеваете, как Вам быть: ехать или не ехать, и как там поступить, если бы начались разговоры, особенно о Церкви; и желали бы знать наше о сем грешное мнение… А ежели бы по какому-нибудь случаю начались разговоры о Церкви, особенно о положении каких-нибудь перемен в ней или нововведений, тогда должно говорить истину…

…что Дух Святой через истинных рабов своих и остановил и узаконил в Церкви, то изменять людям обыкновенным невозможно и страшно: потому что страшно впасть в руки Бога жива… Сокращенно скажу: прежде чем начнете свои доказательства о Церкви, должно поверить свои мнения и убеждения со Словом Божьим и с учением православных и духовных отцов Божиих; а на что не найдете такого свидетельства, о том удобнее умолчать”.

Или “Советы христианину о постоянном бодрствовании над собою”; “Читал я и диктованное Ваше и слышал от К. словесное объяснение относительно настоящего Вашего положения в болезненном состоянии… Петр Дамаскин говорил, что “спасение христианина обретается между страхом и надеждою, и поэтому ни в коем случае не должно ни дерзать, ни отчаиваться… Не должно увлекаться почитанием святых Римской церкви” (31 октября 1876 г. .)

“Превосходительная №№ … Если не хорошо молиться по-римски, то нехорошо хвалить и новых римских святых… Василий В. пишет: не приносит славы имени Божию тот, кто дивится учению инославных. Внешнее благоприличие приводит к благому строению помыслов” (23 июня 1879). … “Говорить, стоя на церковных службах, иль обзирать глазами по сторонам, не только неприлично, но и прогневает Господа невниманием и бесстрастием. Если не можем мы душевно, то по крайней мере телесно и видимо да держим себя благоприлично”.

И таких назиданий, высказанных от личного опыта, полная книга, где они чисто о церковных делах, где о бытовых, где о нравственных, где об общественных. Вот только некоторые заголовки его писем: “Воздержание необходимо. Свобода часто вредит”, “Спасение между страхом и надеждою”, “Нигилисты и цареубийцы суть предтечи Антихриста”. 14 марта 1881 г. “…Антихрист сидит на дне ада и действует через предтечей своих… Сперва он действовал через разных еретиков, возмущавших Православную Церковь… потом действовал хитро через образованных масонов, а наконец теперь стал действовать через образованных нигилистов…” “В посте должна быть мера”, “Необходимо отсекать свою волю”, “О вражде против властей. Смысл искушения”, “Не следует жалеть о пожертвованных деньгах на монастырь”, “Как относиться к покраже”, “О шалопутах”, “О прогрессе нынешнем и нравственном”, “Родителям, скорбящим о гибели сына”, “Советы против табакокурения”, “О дуэли”, “О спиритизме”, “Католичке о заблуждениях Римской церкви”, “О браке между родственниками”, “Должно искать славы не своей, а Божией… О Бисмарке”, “Лучше грешник кающийся, чем праведник возносящийся”, “Спокойствие духа врач дать не может”, “Клеветы не бойся”, “От спорливого характера толку в жизни не жди”, “Где Бог?”

Ныне возбудить широкие антицерковные движения, утвердить антиправославные убеждения, как это делали Белинский, Герцен, Чернышевский, бесы-народовольцы, социал-большевики, Емельян Ярославский, Суслов, не так легко. В первый ряд, антихристианский антиправославный ряд, вышло племя расточителей и наукообразных мыслителей, геополитических врагов России и ее духовных противников, еретиков всякого рода и иудоподобных сребролюбцев. Как великие бастионы Духа возрождаются и высятся светоносные монастыри на Валааме и в Коренной пустыни, Кирилло-Белозерский и Дивеевский, Санаксарский и Святогорский, Псково-Печорский и Шамордино. И звездой первой величины высится среди них Оптина пустынь. Ее подворье в Москве у Шереметьевского дворца поражает своей намоленностью и красотой. Узнавший меня там высокий красавец из “Русского дома” на телевидении сказал: “Перед каждой передачей заходим. Вот потому и держимся, уж очень хотят отдалить это подворье от очага телевизионного, перевести куда-то на окраину Москвы, чтоб не мешало”. Надеемся, что Господь не попустит и здесь, у старинных дворцов графа Шереметьева, возле прудов и телевидения будет исходить благодать оптинского сияния, а стоящая у входа светоносная икона оптинских старцев, выстроенных как древние воины в единой дружине, не раз оградит своим знамением Москву и москвичей от супостата и Иуды.

…Покидали Оптину пустынь к вечеру. Испили воды из Пафнутьева источника, погрузились с головой в святой источник и умиротворенные поехали в первопрестольную.

…Знаю, что не раз еще возвращусь в Оптину, постою у святынь, помолчу, помолюсь. Произнесу утром заповедные слова: “Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день”. И вместе со всем русским народом буду повторять: “Господи… научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь”.

  1998, http://ganichev.voskres.ru/index.htm

Русский писатель о выступлении Святейшего Патриарха Кирилла на открытии XIX Международных Рождественских образовательных чтений …

 Писатель Владимир Крупин,“Русская народная линия”

 Федеральным законом от 13 марта 1995 г. № 32-ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России» предусматривается празднование Дня воинской славы России – «День Бородинского сражения русской армии под командованием М.И.Кутузова с французской армией (1812 год)» ежегодно 8 сентября.

     Бородинское сражение произошло 26 августа 1812 года по юлианскому календарю (по старому стилю). Декретом Совета Народных Комиссаров от 26 января 1918 г. в Российской Федерации установлено летоисчисление по западноевропейскому (григорианскому) календарю (новый стиль). Разница между юлианским и григорианским календарями для событий XIX в. составляет 12 дней, поэтому дата Бородинского сражения приходится на 7 сентября.

     Для событий XX и XXI веков подобная разница составляет 13 дней, поэтому, когда готовился Федеральный закон «О днях воинской славы и памятных датах России», к дате Бородинского сражения по старому стилю было ошибочно добавлено 13 дней, и получилось 8 сентября. На принятие этой даты повлияло мнение представителей Русской Православной Церкви, которая отмечает память убиенных на Бородинском поле воинов в день празднования Владимирской иконы Божией Матери. Этот церковный праздник в XIX в. совпадал с датой Бородинского сражения, а в XX и XXI вв. стал отставать от него на один день.

     Празднование дня Бородинского сражения 8 сентября противоречит информации, публикуемой об этом событии не только в научных трудах, но и в школьных учебниках, где говорится, что сражение при Бородино произошло 26 августа (7 сентября) 1812 г., и вызывает непонимание у иностранных исследователей, поскольку во Франции память погибших под Москвой воинов отмечают 7 сентября.

     Перенесение даты этого Дня воинской славы России с 8 сентября на 7 сентября позволит исправить сложившуюся ошибку, что было бы особенно актуально в свете грядущего 200-летнего юбилея победы России в Отечественной войне 1812 года.

Общественный совет предлагает внести в абзац 9 статьи 1 Федерального закона от 13 марта 1995 г. №32-ФЗ “О днях воинской славы и памятных датах России” изменение, заменив слова “8 сентября” словами “7 сентября”.    

Общественный совет по содействию Государственной комиссии
по подготовке к празднованию 200-летия
победы России в Отечественной войне 1812 года

http://www.sovet1812.ru/

На вопросы «Завтра» отвечает соредактор и основной автор Русской доктрины, директор Института динамического консерватизма

 “ЗАВТРА”. Вашей инициативе уже 5 лет. Каковы её позиции в нынешней общественно-культурной жизни России?

ВИТАЛИЙ АВЕРЬЯНОВ. Русская доктрина была завершена и впервые издана осенью 2005 года. С тех пор она выдержала еще несколько изданий массовым тиражом. В 2006 году на сайте rusdoctrina.ru были выложены полный текст и все важные сопутствующие материалы, включая словарь терминов и краткие изложения документа. Мы получили огромную почту и обрели немало новых друзей и единомышленников.

Главная трудность состояла в том, что никто всерьез не занимался продвижением Доктрины в обществе и медийном поле. По сути, дело свелось к первой официальной презентации, нескольким “круглым столам” и поездкам. В СМИ было немало публикаций, но журналисты, во-первых, не прочитали Доктрину, а, во-вторых, сначала пошумели, а потом, как водится, забыли о ней. Что касается серьезных критиков и аналитиков, то пишут о ней и ссылаются на нее до сих пор.

Парадоксальным оказалось то, что помощь в продвижении мы получили совершенно неожиданно — со стороны Всемирного Русского Народного Собора (ВРНС). Один из его руководителей, глава Союза писателей В.Н.Ганичев познакомил с Доктриной Митрополита Кирилла, нынешнего Патриарха. Владыка прочитал ее и сразу же оценил как важное событие в современной общественной мысли. Надо отдать ему должное, он не побоялся упреков в непомерных политических и идеологических амбициях и отреагировал однозначно. В 2007 году были проведены слушания ВРНС по Русской доктрине, призвавшие все ключевые политические силы и партии собраться и обсудить на основе Русской доктрины возможность формулирования базисных традиционных ценностей России.

Еще одним отдаленным итогом стало создание в 2009 году на основе той же команды и тех же идей Института динамического консерватизма (ИДК), о чем я уже рассказывал газете “Завтра”.

Отвечая на ваш вопрос в целом, можно сказать, что Русская доктрина заняла в современной России свои прочные позиции — она символизирует возможность и потенциал национально-имперской альтернативы, широкой патриотической коалиции, еще не заявившего себя в политике стратегического Субъекта консолидации, обрисовывает ту “картину мира”, которая лежит сегодня в основе нашего национального бытия.

 “ЗАВТРА”. Претерпевает ли Доктрина изменения? Или же она остаётся статичной?

В.А. Нужно различать Доктрину как книгу и как проект.

Как текст Русская доктрина состоялась, в значительной степени она стала каноном — не в смысле незыблемости высказанных суждений и изложенной программы “консервативных преобразований”, а в смысле связности и системности мировоззрения национально-имперских сил в стране. Однако главным результатом ее создания стала, по-моему, не сама книга, а команда людей.

Как команда мы не переставали все эти 5 лет развиваться и работать над своей мировоззренческой платформой и программой, хотя и в более скромном составе (напомню, что в написании большой Русской доктрины приняло участие до 70 авторов и экспертов). Уже в начале 2006 года мы разработали для партии “Родина” до сих пор не опубликованный документ, посвященный демографической и миграционной политике.

Мы, в отличие от скептиков, уверены — сильная и последовательная политика по поддержке репродуктивных сил коренных народов России приведет к качественно иным, чем сегодня, результатам (правда, такая сильная политика влечет за собой смену политических векторов в целом ряде других ключевых социальных сфер нашей жизни — “сдвинув” только одну демографию, мы как страна, как народ начали бы меняться системно).

В 2007 году мы создали продолжение Доктрины, — работу “Пора расправить крылья”, которая вышла отдельной книгой и подстегивала власть перейти к интенсивным инновациям и к более активной внешней политике.

В 2008 году к XII ВРНС мы подготовили и выпустили доктрину “Молодое поколение России”, которая была очень высоко оценена опять же Митрополитом Кириллом, и мыслилась тогда как основа построения новой общественной молодежной политики (хотя “замахивались” мы и на политику государственную).

Даже одно это перечисление работ за три года после большой Доктрины показывает, что мы все время идем на несколько шагов впереди власти, задаем идейную моду: то, о чем мы сказали, через какое-то время обсуждают все. Однако то, что власть в действительности делает, оказывается преимущественно декларативным и декоративным оформлением прежнего олигархического режима. То понятие “консервативных преобразований”, которое мы вложили в Русскую доктрину, здесь ни при чём. Когда у нас берут отдельные идеи и предложения — это не есть плохо. Однако у нас не берут главного — системности и комплексности подхода, установки на то, что России предстоит восстановиться после глубочайшей исторической травмы.

Изменились ли мы как носители мировоззрения?

Наверное, мы изменились, но смею утверждать, что мы не изменили самому духу Русской доктрины и своей приверженности её главному пафосу. У нас стало меньше иллюзий, больше зрелости — и в необходимости консервативных преобразований в стране мы убедились ещё сильнее. В общем, Русская доктрина не остановилась, а скорее упрочилась и как смысловой организм стала значительно глубже и мощнее.

“ЗАВТРА”. Как сложилась судьба создателей Доктрины? Кто являлся основной движущей силой проекта?

В.А. Итогам этой “первой пятилетки” недавно был посвящен вечер в Центральном Доме литераторов. На нем собрались многие члены авторского коллектива. Некоторые из них не смогли прийти по объективным причинам. Как, например, выдающийся историк Владимир Леонидович Махнач, ушедший из жизни в 2009 году.

Костяк нашего коллектива, его главная движущая сила — Андрей Кобяков, Максим Калашников, Егор Холмогоров, Константин Черемных, Илья Бражников — не только не утеряли внутренней связи, но и плодотворно трудятся в нашем Институте. Но мы остаемся вместе с большинством соавторов и экспертов — и вечер в ЦДЛ это прекрасно показал.

На вечере из соавторов РД выступили выдающийся экономист А.Н.Анисимов, философ и писатель П.В.Калитин, экономист Ю.Ф.Годин, политолог, лидер партии “Великая Россия” А.Н.Савельев, сопредседатель движения “Народный собор” В.Е.Хомяков, философ и социальный технолог А.Ю.Бородай, разведчик и философ А.П.Девятов, социальный мыслитель и практик С.Ю.Ильин, психолог И.Я.Медведева, правовед С.П.Пыхтин. Из неавторов Русской доктрины выступили заслуженный деятель науки, бывший замминистра науки и образования Б.А.Виноградов, академик А.И.Фурсов, дипломат М.В.Демурин — все они также активно участвуют в работе нашего Института.

В ближайшие месяцы выйдут издания, созданные на основе тех разработок, которые мы сделали уже на площадке ИДК. Фактически мы создаем оружие для своих соратников, которые завоевывают сердца и умы в повседневной жизни, общении и работе, что называется, в народной толще. Вместе с “Народным собором”, другими дружественными нам силами мы вступаем в новое десятилетие — и уверены, что, как бы ни складывались события, мы и наши единомышленники доживем до того момента, когда на смену деградации придет, наконец, преображение России. И главное — сами поучаствуем в нём.

Беседу вёл Алексей Касмынин

С сайта “Института динамического консерватизма”

 Нижегородская региональная общественная организация «Фонд памяти митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая» предлагает канонизировать Козьму Минина и Дмитрия Пожарского. Об этом сообщили в фонде, передает ИА Росбалт.

Это не единичная инициатива. «К 400-летию ополчения канонизировать героев освобождения Руси предлагают общественные организации Нижегородской, Ивановской, Ярославской областей», — отметили в фонде.

В фонде сообщили, что соответствующие документы планируется направить в комитет по канонизации Патриархии РПЦ. К этой работе планируется также привлечь Нижегородскую епархию.

Отметим, что предложения о канонизации Минина и Пожарского поступали еще перед 300-летием ополчения. Позже с таким предложением выступал митрополит Николай. Однако вопрос решен не был.

“Русская народная линия”

   В последние годы стали массово тиражироваться изображения главнокомандующего русской армией в 1812 г. генерал-фельдмаршала светлейшего князя М.И.Голенищева-Кутузова с повязкой на правом глазу. «Одноглазого» Кутузова можно увидеть на обложках книг и журналов, на картинах современных художников и на различных сувенирных изделиях, а также на бюстах и памятниках:

                                                                    Роман Л.Раковского «Кутузов». Изд-во Азбука. 2008

                                                   Книга Н.Попова «Бородинское сражение». Изд-во Оникс. 2008

                                     Картина В.М.Сибирского «М.И.Кутузов». 1992

                                        Статуэтка «Фельдмаршал Кутузов» (олово).

На фото:Памятник М.И.Кутузову в Малоярославце(1987);Памятник М.И.Кутузову в Москве в Казачьем кадетском корпусе им.М.А.Шолохова( 2008); Памятник М.И.Кутузову в Анапе в ФДЦ «Смена»( 2010); Бюст М.И.Кутузова работы скульптора М.В.Переяславца.

Подобные изображения не соответствуют исторической достоверности, поскольку Кутузов никогда не носил повязок на глазу. Нет ни одного мемуарного или эпистолярного свидетельства современников Кутузова, описывающего фельдмаршала с повязкой на правом глазу. Более того, Кутузову незачем было прятать глаз под повязку, поскольку он видел этим глазом, хоть и не так хорошо, как левым.

     «Судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому» – с изумлением сказал главный хирург русской армии Массо, обследовавший в 1788 г. под Очаковым «смертельное ранение» Кутузова в голову. Пуля прошла навылет из виска в висок позади обоих глаз. Приговор врачей был однозначен – смерть, однако Кутузов не только не умер, но даже не потерял зрение, хотя правый глаз немного перекосило. Удивление врачей и всего света тем, что Кутузов остался жить и уже через 6 месяцев вновь оказался в строю, было безграничным, как и 14 лет до этого, когда он был впервые «смертельно ранен». В 1774 г. под Алуштой, так же как и под Очаковым, Кутузов был ранен в голову, причем пуля прошла практически в том же месте. Тогда врачи всей Европы считали выздоровление Кутузова чудом, а многие полагали, что весть о ранении и излечении генерала – это сказка, т.к. выжить после такой раны было нельзя.

     На всех дореволюционных изображениях Кутузова (в том числе и прижизненных) можно увидеть, что никакой повязки на правом глазу у него нет. В качестве примера приведем несколько изображений фельдмаршала в три четверти, сделанных при жизни или сразу после его смерти:

       Гравюра Ф.Вендрамини по оригиналу Л.Сент-Обена. 1813; Гравюра Д.Готвуда(фрагмент).1813; Гравюра А.Грачева по оригиналу Ф.Кинеля (фрагмент). 1813; Гравюра С.Карделли по оригиналу А.Орловского (фрагмент). 1813; Гравюра Д.Годби по оригиналу Р.Волкова (фрагмент). 1814; Гравюра Ф.Боллингера по оригиналу К.Розентреттера. 1811

     Приведенные примеры можно продолжать и дальше. Любой желающий сможет легко продолжить подобный изобразительный ряд. Вообще-то, в начале XIX в. носить повязки на глазах после заживления ран было не принято (даже если глаз совсем отсутствовал). Впервые же «одноглазый» Кутузов появился в 1944 г. в художественном фильме «Кутузов». Затем повязку на правый глаз Кутузова надели режиссеры-постановшики музыкального фильма-комедии «Гусарская баллада» (1962 г.) и одноименных спектакля (1964 г.) и балета (1979 г.).

                         Кадр из фильма «Кутузов». 1944 ;Афиша музыкальной комедии «Гусарская баллада»

  Гениально сыгранный Игорем Ильинским образ Кутузова породил устойчивую легенду, что Кутузов носил повязку на поврежденном глазу. Тиражирование этой легенды в последние годы приняло столь массовый характер, что стало приводить к искажению исторической реальности.

     Общественный совет обращается ко всем художникам и скульпторам, а также к фальсификацией истории и перестать тираизготовителям печатной и сувенирной продукции с призывом прекратить заниматься жировать изображения М.И.Голенищева-Кутузова с повязкой на правом глазу.

 Общественный совет
по содействию Государственной комиссии
по подготовке к празднованию 200-летия
победы России в Отечественной войне 1812 года
 

   “Как хороши, как свежи были розы»” в далёком 1995 году, когда в Кремле на Соборной площади под звон колоколов с Патриаршего благословения Борис Ельцин и Александр Лукашенко объявили о своём намерении создать Союзное государство России и Белоруссии.

Оптимистам померещилось, что начался процесс возрождения великой державы, кончина которой принесла столько страданий миллионам простых людей.

Катились годы, но вестей о победах на фронтах объединения наших государств всё не было. Прозрачный небосвод российско-белорусских отношений понемногу затуманился, потом его заволокло тучами. В 2002 году прогремел первый серьёзный раскат бури: из уст нового российского президента В. В. Путина прозвучало напоминание о котлетах и мухах, которые теперь отдельно. Это было понято уже как сигнал, мол, дружба дружбой, а табачок врозь. Дальше — больше. А. Г. Лукашенко заявил, что «Белоруссия не станет 90-м субъектом Российской Федерации». На идее Союзного государства можно было уже ставить крест. Только делать это первым никому не хотелось.

Стали искать, чем бы заменить привлекательную ещё недавно перспективу. Возникли варианты: Таможенный союз, Единое экономическое пространство и пр. Ясного, точного взаимного понимания содержания этих терминов у их творцов, видимо, не было. Потянулись тусклые затяжные переговоры, полные взаимных препирательств, претензий, пока, наконец, накопившийся грозовой потенциал не прорвался осенью 2010-го словесным штормом президентов России и Белоруссии и грязевыми потоками в средствах массовой информации. Главы государств публично наговорили друг другу столько такого, что обычно не забывается и ведёт только к неистребимой взаимной неприязни с неизбежным реальным ухудшением отношений между государствами.

Автор в силу своего прежнего жизненного опыта и длительной работы в разведке помнит и знает, как много вреда для советско-китайских отношений в своё время принесла личная неприязнь Хрущёва и Мао-Цзедуна, как поссорились Л. Брежнев и Хафизулла Амин, что привело к афганской трагедии, и т. д. И вот сейчас А. Г. Лукашенко заявляет, что кризисная ситуация возникла из-за межличностного конфликта. Д. А. Медведев избегает таких формулировок. Ему, видимо, достаточно того, что партнёр «потерял доверие» (его), если за образец брать «лужковскую» модель.

И российский, и белорусский лидеры клянутся в любви к народам и их государствам. Сами народы питают по отношению друг к другу тёплые родственные чувства. Значит, либо наши руководители не отражают надежд и чаяний своих народов, либо их раздирают какие-то иные, неведомые нам, смертным, разногласия, о которых они не хотят говорить публично. А. Г. Лукашенко и Д. А. Медведев только как бы «скребут» по поверхности айсберга накопившихся противоречий, не затрагивая главного.

В самом деле, стоит ли так надсадно педалировать тему непризнания Белоруссией независимости Абхазии и Южной Осетии. Украина, например, тоже не признаёт их независимости, но это не мешает нам «подчёркивать» нашу дружбу с В. Януковичем.

Нам неприятно, что свергнутый в Киргизии бывший президент этой страны Бакиев нашёл убежище в Белоруссии? Но подавляющее большинство населения России не ведало, кто такой Бакиев и какую ценность он представлял для нашей страны. Десятки, сотни прямых врагов России, находящихся к тому же в международном розыске, укрылись в Англии, Израиле и других странах, но это не влияет на наши отношения с этими государствами.

Укоры в отношении недемократичности хода политических процессов в Белоруссии вряд ли уместны, потому что в России от демократии тоже остались «рожки да ножки». Даже попрёки в наличии внебрачных детей Лукашенко могут парироваться ответом: «Чья бы корова мычала…». К сожалению, наши политические системы, нравы и мораль властей имеют слишком много общего и похожего, потому глупо нам продолжать склоку на такой почве. Да и вообще, нужна ли нам склока?

Пресса России и Белоруссии в основном одинаково обслуживают государственную машину и включаются в травлю другой, только получив хозяйскую команду «ату!». Увы, она утратила роль четвёртой ветви власти, которая своими дискуссиями, суждениями помогает исполнительной власти избежать грубых и ненужных ошибок.

Так что же всё-таки привело к такому острому кризису наши отношения? На мой взгляд, речь может идти только об имущественных интересах и властных полномочиях. Нам следует признать то, что Белоруссия уже сложилась как суверенное государство, белорусы стали осознавать себя нацией со всеми атрибутами этого понятия. Их уже коробит от высказываний, что они находятся в зоне особых интересов России. В Белоруссии, например, иногда говорят: «Белорусы — это те же русские, но со знаком качества», — сам слышал такую фразу, бывая там.

Их нынешний руководитель А. Г. Лукашенко — прирождённый лидер, часто даже диктатор, но он ворвался во власть путём нормальных демократических выборов за счёт неуёмного популизма, недюжинной энергии и острого политического чутья. Он и сейчас пользуется поддержкой большинства населения республики. У него нет реальных конкурентов. И при всей неприязни к нему наших властей следует помнить, что политические соперники его, тоже кандидаты в президенты, слепо ориентируются на западные ценности, тяготеют к католицизму и ненавидят Россию. Пророссийских политических сил в Белоруссии нет, в отличие от Украины времён Ющенко.

А. Г. Лукашенко строит свою внутриполитическую линию на подчёркивании независимости и суверенитета Белоруссии, ориентации её внешней политики по всем азимутам, при признании приоритета российского направления. Его политика поддерживается населением сельских местностей и небольших городов, работниками, занятыми на предприятиях госсектора, сотрудниками госаппарата.

В крупных городах, среди мелкого и среднего бизнеса, в кругах интеллигенции растёт усталость от длительного засилья клана А. Г. Лукашенко во всех сферах жизни республики. Но эта усталость подавляется очень высоким уровнем страха перед властью. В стране гипертрофирована роль КГБ.

Ни на какое ущемление своих неограниченных властных полномочий Лукашенко не в состоянии пойти в силу завышенной самооценки. Его фраза: «Президентами не становятся, президентами рождаются!» лучше всего передаёт политическое кредо Лукашенко.

Россию он рассматривает, прежде всего, как поставщика относительно дешёвого топлива и сырья. Ради этого он вступил в Таможенный союз, что даёт возможность Белоруссии покупать для своих потребностей нефть и газ без таможенных пошлин, которые иногда составляют 30 % от мiровой цены. Из этого в основном и складываются те самые «миллиарды долларов», которыми Россия поддерживает белорусскую экономику.

Многолетнее терпение и недавний эмоциональный взрыв Кремля можно понять: с одной стороны, он должен учитывать огромное геополитическое значение Белоруссии как основного транспортного коридора на Запад и единого с нами оборонного пространства, а с другой — испытывать постоянное давление со стороны олигархов, рвущихся к основным государственным промышленным активам Белоруссии, куда их не пускает Лукашенко, нести убытки от безпошлинной продажи топлива и сырья, да ещё терпеть словесные поношения от неудобного партнёра.

Эта раздвоенность годами мучила Москву. И наконец разразилась гроза в виде четырёх серий телевизионного «Крёстного батьки» и видеообращения Д. А. Медведева к народам Белоруссии и России от 9 октября 2010 года. В этом документе брошена роковая фраза о том, что Россия может и не признать легитимными итоги президентских выборов в Белоруссии от 19 декабря 2010 года. Нетрудно было предположить, что такой бык, как Лукашенко, взбесится от подобной красной тряпки. Что и последовало через несколько дней в виде утечки информации о том, что Белоруссия в таком случае выйдет из всех интеграционных процессов, начавшихся в постсоветское время.

Именно эти события и дали основание назвать статью «Точка невозврата». Теперь поворот к прошлым межгосударственным отношениям вряд ли возможен. Начнётся эрозия всего комплекса сложившихся взаимоотношений с немалым ущербом для обеих сторон. Пока Россия накапливала своё недовольство, А. Г. Лукашенко исподволь предпринимал шаги минимизации ущерба для Белоруссии в случае разрыва отношений с Россией. Он успел установить достаточно крепкие отношения с Китаем, «приоткрыл» Белоруссии дверь в Европейский союз, где он совсем недавно был персоной нон грата. Наладил контакты с далёкой Венесуэлой, откуда пошли поставки нефти, которые намечено довести до 10 млн тонн к 2015 году. Эта нефть обходится Белоруссии на 25 % дороже, чем российская, но при политических «разборках» на это обращают мало внимания.

Лукашенко для успокоения общественности манипулирует данными о том, что Белоруссия может покупать сжиженный газ у Катара по 175 — 178 долл. за кубометр и, построив завод по его превращению в газообразное состояние, обеспечить снабжение им всей страны. Одним словом, шестерёнки конфликта закрутились и будут втягивать в себя всё новые и новые темы. Этому процессу не будет конца и края, пока кто-то из главных фигурантов не покинет политическую арену. Но за это время жизнь может развести наши вчера ещё братские страны на такое расстояние, которое и будущие лидеры не смогут перепрыгнуть. Нельзя забывать, что нынешнее молодое поколение белорусов уже не помнит времени совместного проживания под единой крышей Советского Союза, для них сентиментальные рассказы об общих страданиях и победах в годы Великой Отечественной войны звучат уже как история, поколение ветеранов уходит с каждым годом из активной общественной жизни в небытие.

История эта напоминает мне случай с подобным поведением румынского лидера Николае Чаушеску в лагере (или содружестве) социалистических государств. Он также бросил вызов СССР и КПСС, отказавшись следовать их политическим ориентациям и в то же время максимально ограничив экономические связи с ними. Амбиции наши и тогда взяли верх над здравым смыслом. Румыния так и оставалась самым бедным, но и самым «незалежным» государством в соцлагере. Конфликт окончательно разрешился только в результате «оранжевой» революции в Румынии и расстрела Чаушеску вместе с его женой новыми властями. Ни одна страна, ни один народ ничего не выиграли от противостояния лидеров.

Пишу, а сам думаю, не повлияла ли на рост нестабильности в самой России и её окрестностях некая разноголосица относительно того, где же в России настоящий центр власти. Кое у кого появилась неуверенность в правильности ориентации на того или иного участника нашего «тандема». Мадам Батурина уверяет западную публику в том, что мэр Москвы пострадал за то, что мог стать сильным опорным пунктом для В.В.Путина в борьбе за президентское кресло в 2012 году. А. Г. Лукашенко в свою очередь направляет В. В. Путину тёплое приветственное послание в день его рождения 8 октября 2010-го, в самый разгар свирепой полемики между Москвой и Минском. Президент Белоруссии поддержал дружеским письмом опального московского мэра, что вызвало открытое недовольство со стороны Д. А. Медведева.

Ну да Бог с ними, с постоянными и безконечными склоками за власть и богатства. Беда только в том, что «когда паны ссорятся, у холопов чубы трещат». «Русский Дом» будет рукоплескать тому политику, который сумеет разрубить затягивающийся узел ссор и конфликтов.

Мы не только надеемся, но и будем делать всё, чтобы, как сказал Д. Медведев, «безсмысленная полоса напряжения в отношениях с Белоруссией обязательно закончилась». Мы уповаем на то, что весомое слово в этом богоугодном деле скажет и Православная Церковь, роль которой в умиротворении междоусобных распрей всегда была исключительно высока. Ещё на заре Православия полоцкая княжна-игуменья Евфросиния всемерно способствовала усмирению враждующих, звала к преодолению всяческих нестроений, смягчению людских нравов. Эти традиции только крепнут в деятельности Православной Церкви. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл внёс огромный вклад в расчистку завалов, нагромождённых прежними властями Украины на пути духовного единства народов России и Украины. Надеемся, что миротворческие усилия Русской Православной Церкви вкупе с белорусским духовенством во главе с Патриаршим Экзархом Филаретом помогут разогнать мрачные тучи, заслоняющие горизонт в отношениях между нашими народами.

Николай Сергеевич ЛЕОНОВ,

Журнал “Русский дом”, декабрь 2010 г.

К отцу Иоанну Кронштадтскому съезжались тысячи людей. В Андреевском соборе только Причащение длилось несколько часов. От каждого человека батюшка слышал просьбы о помощи. А сколько он видел слез! Ощущал это огромное народное страдание. И писал о нем в дневнике.

Дневник отец Иоанн вел почти до самой смерти. Отмечал в нем главное, только что пережитое:
«Каждый день Господь новотворит меня через служение Литургии и причащение святых животворящих Таин, – я вижу, чувствую, ощущаю это Божественное чудо и благодарю Творца и Воссоздателя моего, новую тварь – меня воссозидающего, исцеляющего, умиротворяющего. Что я принесу или что воздам Тебе, Господи? Ничего у меня нет своего доброго, все Твое. Научи меня горячо любить Тебя, благодарить и славить Тебя, Господи, Боже мой!»

В отце Иоанне Кронштадтском внимание к другим людям сочеталось с пристальным вниманием к себе, своим грехам. Его покаяние было глубочайшим. В дневнике батюшка цитировал слова Иоанна Предтечи: «Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния… Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Евангелие от Матфея. 3. 7-10).

Отец Иоанн объяснял: «Заметьте, это главное ядро всей проповеди покаяния Иоанна Крестителя… Кайтесь немедленно, творите дело покаяния».

И часто в дневнике отец Иоанн записывал свои покаянные слова:
«Прости мне, Господи, грех мой – грех раздражения, гнева, озлобления на противоречащих мне… Научи меня кротости, смирению, терпению, незлобию, тихости всегдашней Духом Твоим Святым.
Вот я ощущаю, что Ты за покаяние помиловал меня, отняв скорбь и тесноту от души моей и даровав мир и пространство сердцу. Благодарю».

Мы часто читаем, что святые считали себя грешнейшими из людей. Конечно, они говорили это искренне. Мы часто лукавим, оправдываем себя. А святые – намного честнее и внимательнее к своей жизни. Нам кажется (именно кажется!), что мы делаем добро. А они разборчивее в различии добра и зла.

Какие же грехи видел в себе и до конца жизни исповедовал Иоанн Кронштадтский? Вот его слова:
«Как я мал, как ничтожен в творении Божием, как грешен между земнородными и притом как самомнителен, лукав, осудителен относительно дел и слов или опрометчивости начальствующих, даже царей и высочайших особ, и относительно всех людей! Как раздражителен, гневлив, завистлив, горд, недоброжелателен, зложелателен относительно многих, ленив, нерадив, корыстолюбив, небрежен, блудлив, не усерден к святым делам, например, молитвы и покаяния! С ранней юности я обременил себя грехами и доселе коснею в них, несмотря на преизбыточную благодать, данную мне Богом в чтении Слова Божия и служении ежедневном Литургии».

Он замечал каждый греховный помысел. И особенно часто проявлялся у него грех гневливости, раздражительности. Отец Иоанн скорбел:
«Господи, прости мне движение гнева на слугу мою Евгению. Я Тебя огорчил и Духа Святого опечалил. Каюсь».

Он знал и чувствовал прощение и милость Божию. С высоты святости откровенно говорил с нами – через свой дневник:
«Я должен быть хозяином, господином – у себя, в своем сердце, должен господствовать над всеми страстями и убивать их, и давать господство благодати и всякому добру, особенно любви к ближнему, чтобы любить его больше всего, ибо любовь к Богу испытывается и в любви к ближнему».
Это не значит, что надо быть сладким и доверяться первому встречному. В жизни нужны собранность и осторожность. У отца Иоанна было много таких «поклонников», которые лгали, притворялись, пытались использовать его для своей выгоды.

В самом конце жизни батюшка писал об одной женщине: «Обманываешь меня, старого. А уж как ты хитра, баба!». И просил: «Господи, разори вероломное дело Ирины Башмаковой и удали ее от меня навсегда в свое место, откуда она прибыла. Она коварна, ехидна; я не должен иметь ее своею духовною дщерью и причащать ее Святых Таин. Это Иуда».

Во всех случаях жизни, делах, намерениях отец Иоанн обращался за помощью только к Богу. Прямо – к Нему. И завещал нам:
«Нужно всякому учиться побеждать в себе грех с помощью Божией, ибо без Бога не до порога. И от Бога даны нам все Божественные силы к жизни и благочестию, надо только не лениться использовать их».

“Семейная православная газета”, №12, 2010 г.