ВОТ ОНИ — ПЕРВЫЕ «ВИТЯЗИ».
Г.П. САЛЬНИКОВ ЗАКОНЧИЛ ТУЛЬСКОЕ МУЗЫКАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ ПО КЛАССУ БАЯНА
И МОСКОВСКОЕ ГНЕСИНСКОЕ УЧИЛИЩЕ КЛАССУ ПО ВОКАЛА.
С 1970 по 2012 г.г. — солист Государственного академического русского хора
имени А.В.Свешникова, нач.шт. «Витязи».
Члены штаба «Витязи» на Бородинском поле: Кобзев И., Маренкова Т., Кузнецов С.
ИНТЕРВЬЮ:
— Как начиналась Ваша общественно-патриотическая деятельность в обществе’’Память’’?
— Общество ’’Память’’ возникло не сразу, а в результате многочисленных встреч с
единомышленниками. Сначала на выставке я познакомилась с людьми,
которые организовывали выставку Константина Васильева.
Это КАНДИДАТЫ ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК, члены штаба «Витязи» КИСЕЛЁВ Е.В.; ПРИЩЕПЕНКО В.Н.;
Народный художник СССР, советский и российский художник-живописец, почётный член штаба «Витязи» Илья Сергеевич Глазунов.
– Мне нравились его картины, хотя они и не были православными, но
какой-то православный дух я в них ощущала, потому что там были и святые,
выжившие среди руин,
что придавало какую-то силу вере, и другое. Казалось, что верой спасётся Россия,
потому что они всё равно выжили. Потом эти люди познакомили меня с группой,
которая занималась восстановлением памятников. Они называли себя ’’Витязи’’.
Идея «Витязей» зародилась ещё в 1963 году. И как это бывает — зрела до 1966 года…
Это была группа, организованная ещё ВООПИиК (Всероссийское общество
охраны памятников истории и культуры), по-моему, под руководством
Ильи Сергеевича Глазунова (на самом деле — создал ’’Витязи’’ и руководил
Геннадий Павлович Сальников,-прим.гл.ред).
члены штаба «Витязи»: В. Кобзев, Т. Маренкова, С. Кузнецов.
НАЧ.ШТАБА «ВИТЯЗИ» САЛЬНИКОВ Г.П., НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР КОБЗЕВ И.И.
ОБЩЕНИЕ С ВЫДАЮЩИМСЯ ПИСАТЕЛЕМ ЖУКОВЫМ Д.А. СЫГРАЛО ЗНАЧИТЕЛЬНУЮ
РОЛЬ В ЖИЗНИ ОРГАНИЗАЦИИ И ОПРЕДЕЛИЛО ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ «ВИТЯЗЕЙ» НА 10-ЛЕТИЯ.
Они не только работали над реставрацией памятников, восстановлением,
уборкой территорий церквей и монастырей,
но и устраивали встречи с писателями.
«Ляпковские» субботники по восстановлению храмов Москвы.
Поэт Г. Серебряков.
ВЕЧЕР ПАМЯТИ ДОКТОРА ФИЛОСОФСКИХ НАУК,
ПРОФЕССОРА Ю. МАЛЫШЕВА. ПОЁТ В. КОБЗЕВ.
Р.Н.ПЕСНЯ «ДУБИНУШКА» исп. нач.шт.»Витязи» Г. Сальников.
В. Кобзев, Ю. Романова.
с художниками с русской научной мыслью, постепенно это стали многочисленные собрания.
Слева-направо: Нар.арт.СССР В. Кобзев, Засл.арт.СССР Г. Кулюкина, профессор, нар.арт.СССР А. Полетаев, нач.шт.»Витязи» Г. Сальников, писатель Жуков.
РАСШИРЕННЫЕ ЗАСЕДАНИЯ «ВИТЯЗЕЙ» СОБИРАЛИ
МНОГОЧИСЛЕННЫЕ СОБРАНИЯ
(1-й ряд справа (в очках) — зам.нач.штаба “Витязи” архитектор-реставратор О. Журин)
У них был свой круг. Потом они стали называться ’’Родина’’, начали собираться в кинотеатре ’’Родина’’.
Там я присоединилась к ним, и мы что-то предпринимали вместе,
стали собираться у меня.
А со временем решили, что будем называться ’’Память’’ — после книги В.А. Чивилихина ’’Память’’, в которой рассказывается, как спасались памятники, о П.Д. Барановском
и т.д., это было в 1982 году. Постепенно наши вечера начинали привлекать всё
больше народа, приобретали всё более и более массовый характер.
Потом мы стали постоянно работать. Помню, как проводили наши первые вечера
’’Сейте разумное, доброе, вечное’’, как у Н.А. Некрасова, о Велесовой книге
и другие мероприятия. Мы проводили встречи во Дворце культуры
имени С.П. Горбунова. Он принадлежал очень крупному ракетному заводу.
2-ды Герой Советского Союза лётчик-космонавт В. Севастьянов.
Государственный Оркестр «Боян» — рук. профессор, нар.арт СССР А. Полетаев.
РАСШИРЕННЫЕ ЗАСЕДАНИЯ ШТАБА «ВИТЯЗИ» С ПРИГЛАШЁННЫМИ ГОСТЯМИ
И СПОДВИЖНИКАМИ ОБЩЕСТВЕННОГО ДВИЖЕНИЯ.
Наши вечера очень нравились, многие их них я проводила как ведущая. Мы хотели добиться регистрации, чтобы получить какой-то общественный статус. И как-то так получилось, что художественный руководитель этого Дворца культуры и партком завода предложили нам регистрацию в райкоме партии, но при условии, что я буду председателем. Надо было сделать это срочно. Но, поскольку я влилась в эту компанию позже всех, мне было как-то неловко. Я предложила Дьяконовым, которые там уже были, другим, но никто не хотел, потому что все боялись — боялись потерять работу. В этом смысле я была более закалённым человеком. В общем, я согласилась,
потому что было жалко упускать такую возможность. Я предложила: ’’Давайте я буду председателем, но после вы переизберёте!’’ Но никто не захотел переизбирать.
Когда я стала председателем, я сообщила всем, что будем стоять преимущественно на православной основе и думать о возрождении России как православной страны, потому что необходимо менять нравственность, а где нравственность — там и идеология. Ну, прямо не говорилось, что менять идеологию, но, конечно,
косвенно должно было привести к этому. Далее мы проводили вечера, и каждый вечер приходило всё больше и больше народу. Зал вмещал тысячу человек, а с верхом — ещё пятьсот, соответственно, 1500 зрителей. Это не маленький зал кинотеатра, а уже большой зал. Постепенно мы стали начинать
каждый новый вечер с молитвы. Конечно, в то время это было немыслимо. Но мы назывались ’’патриотическое историко-литературное объединение Память’’, и слово ’’историческое’’ как бы позволяло вернуться нам к традиции, к тому, как было в России раньше. Под этим соусом мы проводили наши встречи, и не получили замечания ни от парткома, ни от кого-то другого. В общем-то, нас только поощряли, а стало ходить только больше народу во Дворец культуры, и у них появилась прибыль. Причём, наши вечера носили не чисто литературный характер. Если тютчевский вечер, то
это был действительно патриотический вечер. Мы не столько говорили о тютчевской лирике, сколько о его убеждениях, о его славянофильстве. Там звучали потрясающие сильные его стихи, духовная музыка, которую любил Ф.И. Тютчев, и которая была созвучна тому времени. Приходили церковные хоры со своими регентами, приходили священники. Потом я приглашала Колю Титкова, и он очень помогал нам. Например, он заставлял своих студентов готовить нам плакаты. Например, на тютчевском вечере висели плакаты с его словами:
’’Не знаю я, коснётся ль благодать
Моей души болезненно-греховной,
Удастся ль ей воскреснуть и восстать,
Пройдет ли обморок духовный?’’
Тоже благозвучно в отношении русского народа: пройдёт ли у него духовный обморок? В общем, всё это было не напрямую, всегда с подтекстом.
Кроме литературных, мы проводили вечера на темы, которые волновали в то время людей, как, например, переброска северных рек. Здесь была проделана очень большая работа. Помимо самого вечера, который мы проводили, были ещё плакаты, материалы. Я работала с группой экологов, которые писали обоснование. Среди учёных Ф.Я. Шипунов, и Н.Е. Подольский, и Зелинский — в общем, люди, которые восставали против этого проекта, так как большинство людей понимало, что это принесёт огромный вред и сельскому хозяйству, и стране вообще, изменит климат и т.д. Потом организовали ’’зелёный десант’’ на защите диссертации по переброске северных рек, когда Академия наук СССР и прочие организации потребовали научное обоснование. Они заявили, что, если такое научное обоснование будет, то переброска осуществится. И вот именно на защите высадился наш десант, были выступающие, и в итоге был провал диссертации. Таким образом, научного обоснования получено не было, и от самой идеи отказались.
Также проводился очень мощный вечер по поводу борьбы с алкоголизмом. Правда, его не я организовывала, а Дьяконовы. Справились очень хорошо, подошли к вопросу очень серьёзно.
Они пригласили академика Ф.Г. Углова, пригласили других учёных из Свердловска, предложили доклады с цифрами. Там приводились кошмарные цифры. В общем, всё обосновано. Вечер назывался: ’’Трезвые мысли в трезвом кругу’’. Конечно, все болели этой проблемой, потому что все центры, целые лагеря были полны спившейся молодёжи — по 17-18 лет. Страшно было на всё это смотреть! Этот вечер был замечен ЦК, поэтому после его проведения постановлением ЦКК ПСС был принят знаме-нитый антиалкогольный закон. В своё время он принёс очень хорошие плоды. Присылали массу писем, в том числе было получено нами письмо, в котором жёны и члены семей благодарили за то, что мужья перестали пить, и жизнь серьёзно улучшилась. Ну, конечно, были и противники, и, видимо, противники и организовали саботаж этого закона,в котором всё довели до абсурда, как всегда, превратили в полную противоположность,нанеся огромный ущерб экономике и т.д. Потом проводился вечер о Москве, который назывался ’’Москва… как много в этом звуке…’’ Здесь, во-первых, критиковали
первого секретаря Московского горкома В.В. Гришина — за растраты, за всю политику, которая проводилась в отношении градостроительства и вела к разрушению исторической Москвы. Тоже очень сильный вечер.
Это происходило в 1985 году; это был уже один из последних моих вечеров. Но вот самое основное и скандальное, что произошло на таком вечере. Дмитрий Дмитриевич Васильев, который в это время был
моим заместителем, прочитал отрывки из ’’Протокола сионских мудрецов’’. Он это согласовывал со мной, и я не скрою, что после
раздумий я всё-таки дала согласие. Но я решила, что, раз мы говорим о транспарентности, которая потом вошла в моду — а, в принципе, это фактически мы ввели этот термин — то пусть не будет закрытых тем!
Давайте спокойно обсудим и прореагируем! Может быть, это было опрометчиво, потому что некоторые вопросы лучше не трогать. Во
всяком случае, дело было сделано. Он читал отрывки, связанные с метрополитеном; он разглядел звезду Давида в схеме метро
и т.д. Люди слушали с большим интересом. Впоследствии мы проводили два вечера по просьбе людей, которые не успели на первый, но требовали, чтобы мы ещё раз это повторили. Но, конечно, у каждого вечера был свой вариант, каждый построен по-своему. Я вот читала со сцены стихи Ф.Н. Глинки. Мы старались обходиться без лишнего официоза. Мы никогда не ставили президиум, где находился бы квадратный стол с красной или зелёной скатертью, за которым бы кто-то
сидел. За исключением вечера о Москве, где присутствовал главный редактор журнала ’’Молодая гвардия’’, академики состояли
в президиуме. Это вечер был такой — довольно непростой для меня, потому что организовывала не я, но Дворец культуры на-
стаивал на том, чтобы я вела все вечера. И не из тщеславия, а чтобы не рисковать, я решила вести этот вечер, раз у них было условие,
чтобы на их территории я как бы брала за всё ответственность. И когда перед началом вечера собирались все гости, которых позвала
и принимала Л.И. Дьяконова, я тоже пришла за кулисы, мы знакомились. Когда открылся занавес, Дьяконова бросилась на сцену и мне пришлось её сильно оттолкнуть, чтобы пройти самой. В результате этот эпизод вы-
лился в такое сильное столкновение. Но нужно понимать, что к этому моменту мы уже достаточно сильно разошлись идеологически.
Дело в том, что та моя группа, которая была вокруг меня в официальной ’’Памяти’’, стояла на твёрдой христианской позиции, а они, хоть и являлись крещёными и говорили, что тоже ’’за’’, принадлежали как бы к другому направлению. Я бы сказала, что это скорее национал-большевизм, потому что они не поддерживали нашу линию. Хоть я и не могу вспоминать, чтобы они хоть раз высказывались против, но они всячески старались нам помешать, например, на первых порах, пока
мы не поняли, в чём дело, они забирали часть билетов и не распространяли их. Короче говоря, что характерно и пагубно для нашего
русского патриотического движения — это отсутствие единства между своими же. Поэтому мы и не смогли выступить против демократов в то время. Получилось так, что национал-большевики сошлись с демократами, а нашу православную группу, получается, просто оттолкнули, потому что они уже представляли собой такую большую глыбу. А вообще даже в названии ’’Память’’ есть что-то такое мистическое, поэтому идея и не пропала. Жалко, что идея в итоге была скомпрометирована, и всё свели к борьбе с еврейством. Утверждайте своё и сами так не поступайте, если вам не нравится эта идеология или нравственный выбор! А то получается, что просто втягиваешь людей в эту кошмарную дурацкую полемику, которая никому не нужна.
Как я начинала говорить, когда мне предложили рассказать на тему Протоколов, я посчитала, что можно об этом сказать, будучи
верными принципам транспарентности. Поэтому мы решили попробовать поговорить и о Протоколах сионских мудрецов. Но это,
конечно, была провокация. Я думаю, что надо было как-то убрать меня под видом, что из-за этого. Можно было и без этого нападения обойтись, потому что это не шутки. Я могла остаться инвалидом. И так три месяца не проходили последствия этого удара. А нападение произошло именно после того вечера в Москве. Мы провели его 4-го октября, а нападение совершено 25-го. Уже после этого Васильев стал председа-
телем ’’Фронта ’’Память’’’’ — не путать с патриотическим объединением ’’Память’’. Он назывался именно Фронтом, и это уже совсем другое дело. А среди тех, кто называл себя Фронтом, были и православные,
были замечательные организации художников-реставраторов. Они проводили хорошие массовые вечера в Доме художника, где бывало по сто человек. Мы поддерживали с ними контакт. А вот те, кто откололся от ’’Памяти’’, всякие Сычёвы, — их уже даже можно называть национал-большевиками. А в основном в это и вылилось, потому что они поддержали большевиков, которые потом пришли к власти, но которых потом тоже изгнали из власти. В заключение этой темы я хотела бы добавить, что ’’Память’’ была первой и единственной в советское время легальной зарегистрированной патриотической организацией.
— Какие дела Вашей жизни Вы считаете главными?
— Я считаю, что открытие Оптиной пустыни — это самое основное. К этому, конечно,
привела и работа в ’’Памяти’’. Во-первых, я чувствовала поддержку и стремление людей именно к воцерковлению. Потому что вера-то и так была у русского народа. И во время войны она проявлялась, и в прочие периоды, но всё это было как-то зажато, это были искры, а надо было, чтобы она могла разгореться. С официальным признанием Оптиной пустыни началось воцерковление, началось развитие церковного и православного движения — уже после того, как было
получено это решение. Это было чудом, на которое никто не рассчитывал и не надеялся, даже из тех, у кого я собирала подписи. А как вообще возникла эта мысль. Дело в том, что шли реставрационные работы в Новом Иерусалиме. Церковные памятники принадлежали в основном министерству культуры, но не все. В каких-то располагалось техническое оборудование, где-то склады, а где-то даже туалеты или вообще какое-то безобразие. А в Оптиной пустыни размещалось сельскохозяйственное профессионально-техническое училище, по-моему,
тракторное. Там держали тракторы и другую технику. И ко мне подошла регент, по-моему, Храма Всех скорбящих Радости, насколько я помню. Я не была с ней знакома,
но меня знали именно по ’’Памяти’’. Вообще тогда ’’Память’’ имела огромную популяр-
ность: в Германии знали, и даже в Австралии знали. В общем, она попросила меня походатайствовать о передачи Оптиной пустыни министерству культуры. Я сказала, что не буду хлопотать за министерство культуры, а буду только за то, чтобы монастырь передали в ведение Русской Православной Церкви. Вот таким образом откуда-то пришла эта мысль, и я стала думать над тем, как это осуществить. И я поняла, что, поскольку меня знают, что я ничем себя не запятнала, можно за это
взяться. Но хотелось бы иметь благословение на это. В то время я уже, конечно, была
крещёной. И я была знакома с сестрой архимандрита Тихона Емельянова, который являлся наместником Данилова монастыря. Вот тогда она нас познакомила, и я пришла к нему. Архимандрит Тихон воспринял это как что-то невероятное, как совершенно нереальную и абсурдную идею. У них в этот момент было время трапезы, и он сказал: ’’Ладно, ты пока тут посиди, а я скоро вернусь’’. Он ушёл на трапезу и там, как мне кажется, с кем-то поговорил. Вернулся он в совершенно другом настроении и сказал: ’’Ну что ж, давай попробуем!’’ Но, конечно, никакой надежды не было. В то время уже пришёл к власти М.С. Горбачёв, и, видимо, там тоже происходилорасслоение, потому что он был человеком
с другими посылами. Я убеждена в этом. То,
что получилось в дальнейшем — это уже
сложно объяснить, но там и А.Н. Яковлев
был рядышком, и другие. Но надо помнить,
что в этот момент среди его помощников был
В.Г. Распутин, и был Иван Тимофеевич Фро-
лов, а это люди совершенно порядочные
и имеющие твёрдые убеждения. Я не была
знакома с Фроловым, но я видела его вы-
ступления во время телевизионных передач
на философские темы, которые он организо-
вывал. Он пригласил владыку Питирима,
и между ними шла такая очень уважительная
беседа, и вообще это были интересные
встречи. Поэтому я решила, что Иван Тимо-
феевич поймёт мою идею. Хотя с самого
начала письмо было очень трудным, очень
трудно было передать его, чтобы оно попало
к Горбачёву, потому что письма обычно за-
держивались у помощников, пропадали где-
то, и вообще шла совсем не та информация,
которую хотелось бы донести до первого
лица страны. Самый главный вопрос — это
вопрос передачи. Когда я решила, что ма-
ленькая лазейка в этом смысле есть, стали
уже думать о том, чьи собирать подписи.
А требовались подписи очень влиятельных
людей — людей, которых знает вся страна,
которые являются авторитетами. После этого
мы написали само письмо. Я вот сейчас пере-
читываю и думаю: надо же, какое всё-таки
умное письмо написали! Всё связали в соот-
ветствии с международной политикой. Но во-
обще процедура тянулась долго, потому что
мне удаётся безошибочно чувствовать вре-
мя: когда настал момент, а когда не настал,
когда можно к кому-то обратиться, а когда
нельзя. А когда мне кто-то подсказывал, что
нужно вот так сейчас обратиться к этому
человеку, всегда не получалось. Постепенно
стала собирать подписи. Всреднем на каж-
дую подпись уходило две или три недели. Это
не то, что я там бегала: созвонился и пошёл.
К этим людям тоже так просто не подой-
дёшь. Но вообще сыграла роль, конечно,
моя общественная работа в качестве пред-
седателя ’’Памяти’’. Все знали ’’Память’’:
и И.С. Козловский, и Г.В. Свиридов и другие.
Естественно, отказывались некоторые люди,
которые вообще сделали много для русской
культуры. Тем не менее, находили причину.
Один говорил: ’’Я старовер’’, другой — что-
то ещё. Поэтому не всегда получалось. Но
я не буду говорить конкретно о тех, кто
подписал, потому что у нас есть это письмо,
и можно просто показать эти подписи. Там
был и В.Н. Ганичев как представитель партий-
ной номенклатуры.
После того как подписи были собраны,
нужно было ещё как-то пробиться к Фроло-
ву, и, по-моему, мне подсказал телефон
В.М. Клыков — я не помню точно, откуда
у меня был домашний телефон Ивана Тимо-
феевича. Как-то я позвонила, подошла его
жена и сказала: ’’Перезвоните через нес-
колько дней! Сейчас Ивана Тимофеевича
нет’’. Помню, что 3 или 4 июня 1985 года шёл
ужасный дождь, а я находилась у Никитских
ворот, и меня как осенило: позвоню сейчас!
Позвонила — и Галина Леонидовна говорит:
’’Ну, приходите!’’ Я пришла к ней, и мы
чудесно поговорили: она очень милая женщи-
на. Но она сказала, что Иван Тимофеевич
придёт в обед, и она ему передаст. На следу-
ющий день я позвонила, чтобы узнать: пере-
дали письмо или нет, а она отвечает: ’’Всё,
письмо уже подписано! Заходите — погово-
рим!’’ Я пришла, а там уже был Иван Тимо-
феевич, и тогда мы познакомились, пили чай.
Он рассказал, что в тот же обеденный пере-
рыв он вернулся и передал письмо Михаилу
Сергеевичу. Тот прочитал, потом позвонил
по телефону и сказал: ’’Сашок, зайди!’’ Са-
шок — это Яковлев, Александр Николаевич.
Ну, ’’Сашок’’ пришёл, взял письмо, и дело
закрутилось. Уже буквально через несколь-
ко дней он был в Оптиной пустыни и сообщил
о том, что принято решение о передаче Оп-
тиной пустыни Русской Православной Церкви.
Причём, в этом письме мы просили, чтобы
Данилову монастырю было поручено при-
сматривать за работами по восстановлению,
что и было сделано. Архимандрит Тихон по-
слал туда двух монахов, которые всю зиму
находились там. Постепенно началось высе-
ление ребят из училища, начали убирать весь
этот мусор и т.д. Но ’’Сашок’’ забыл, что
ещё нужно передать Иоанно-Предтеченский
скит, поэтому потом мы направляли ещё од-
но отдельное письмо. Вот это было главное,
как я считаю.
Потом ещё очень много и долго хлопотали
по поводу Киево-Печерской лавры, но уже не
я, а другие люди, причём и со стороны Церк-
ви, и со стороны культурных деятелей —
с разных сторон. Но всё равно никак не сдви-
галось с места. Тогда я пошла исхоженной
тропой и так же собрала подписи. Подчерк-
нув международное значение Киево-Печер-
ской лавры, мы старались собрать подписи
людей разных национальностей, представите-
лей разных республик. Вих числе И.П. Дру-
цэ, Н.Л. Дорлиак, С.Т. Рихтер и т.д. И следу-
ющее письмо мы направили таким же путём.
Так что нам очень помог Иван Тимофеевич
Фролов. Бывший главный редактор журнала
’’Коммунист’’, который потом, кстати, спо-
собствовал восстановлению храма на своей
малой Родине — в Липецке, и которого по-
том травили демократы. Они требовали поса-
дить его в тюрьму, потому что он якобы
принимал в чём-то участие, а на самом деле
он находился в больнице в Дрездене, и у него
собирались отнять стопу, но в Германии спас-
ли его ногу. Поэтому в Москве его даже не
было. Это всё поразительно. Господь помог!
Знаете, мне в тонком сне явился образ
Амвросия Оптинского, и вот тогда я поняла,
что надо скорее-скорее… Всегда надо выби-
рать время, когда что делать, по своему
усмотрению не гнать артиллерийскую атаку.
Надо стараться соответствовать с Божьим хо-
дом. Это моё убеждение.
— Каковы главные идеи Вашей жизни?
— Трудный вопрос, конечно. Наверно, это
желание осуществить свои возможности, то
есть сделать всё, что ты можешь. И, навер-
но, у каждого человека есть своё место
в этой жизни, и если не миссия, то во всяком
случае какое-то служение, какая-то служба.
И вот в этом нужно разобраться и понять. Но
это прозревается только каким-то внутрен-
ним чувством, а не по чьему-то примеру.
Вероятно, каждому нужно прощупать своё
’’я’’ и свои возможности, и попытаться их
осуществить, потому что каждый полезен
в мире, каждый для чего-то пришёл в этот
мир. И вместе с этим идёт какое-то совер-
шенствование, потому что человек должен
развиваться, и не только внешне — телом, но
и внутренней работой.
— Какие люди сыграли в Вашей жизни
особенную роль?
— Трудно сказать. Просто были те люди,
которыми ты восхищался в определённые
время, скажем, Ф.М. Достоевский. Но что-
бы так сказать и чтобы кто-то сыграл такую
роль — у меня таких кумиров нет. Вообще
я могу сказать, что я была одинока.
— Какие существуют главные начала Рус-
ской идеологии?
— Наверно, верность Христу. Всё-таки это
очень близко русской душе — этот нравст-
венный путь. Потому что без жертв ничего не
бывает, и, прежде, чем что-то взять, — нуж-
но отдать. Поэтому, не думая, что ты
возьмёшь, нужно отдавать. А мир так уже
устроен, что сторицей воздастся. Но это не-
обязательно иметь в виду, когда что-то дела-
ешь. Просто это уже закон такой.
— Каковы наиболее характерные нравст-
венные ценности русских?
— А если я скажу, что я разочарована?
Разочарована выражением на практике. Мне
кажется, что русскому народу не хватает
единства, не хватает товарищества. Он спо-
собен проявить это только в каких-то крайних
ситуациях, но вот почему так, я никак не могу
понять. Но очень часто в трудную ситуацию
они придут на помощь: в быту или в более
крупных вещах. А так, наверное, каждый
русский человек ощущает себя отдельной
личностью, не понимая, что он — часть це-
лого. И, как личность, он иногда проявляется
очень сильно и в положительном, и в отрица-
тельном плане. Поэтому русскому народу не
так присуща стадность что ли, или подчинение
общей идее. Да, он будет подчиняться, но
это не является его сущностью, он просто
будет ощущать это как необходимость. А по
сути он всегда ощущает себя отдельно.
А потом русскому народу сейчас не хватает культуры, не хватает нравственности. Быть
может, у меня какое-то идеалистическое
представление о людях другой породы —той, которая была уничтожена в советский
период. Потому что всё-таки огромные массы людей, генофонда были уничтожены,и в этом смысле русский народ пострадал
больше, чем в любом другом. Поэтому ценишь какие-то художественные или литературные произведения, где есть если не идеал, то хотя бы образец. Но, к сожалению,этих примеров очень мало и в русской,и в советской литературе. А сейчас вообще
говорить о литературе трудно.
— Добро и зло, что это по-Вашему?
— Если в философском смысле, то добро — это благоговение перед жизнью,а зло — это, наоборот, то, что ведёт к смерти, к гибели. С другой стороны, что значит:перед жизнью? Мы говорим о вечной жизни?Об этой жизни? О своей жизни или чужой
жизни? Поэтому это такой большой вопрос.Но, наверное, в основе добра лежит жертвенность. А в основе зла — желание притянуть к себе чужое, желание чужой жертвы.
— Добротолюбие у русского народа,как Вы его понимаете?
— Как добро, как проявление любви опять-таки, как объединение.
— Каково Ваше понимание соборности
русского народа?
— Сейчас вот организовано много всяких
соборов, но соборность — это единение
в восприятии, в мировоззрении, единение
в целях — то есть опять-таки то, чего нам не
хватает. Но вообще все эти термины связаны
между собой, потому что всё зависит от
жертвенности, от готовности идти на уступки,от желания единения, от нежелания получить
какие-то блага за счёт другого. Но в основном это, конечно, единение пути или, скорее,на пути.У нас как у народа острая нехватка этого,вместо этого зависть, ревность и желание
замкнуть всё на себе, и не важно, можешь
ты или не можешь. Я очень хорошо почувствовала это в ’’Памяти’’, когда вроде бы
люди одинаково предполагают, что хорошо,а что плохо, но пути у них разные, и они не
могут собраться или хотя бы разобраться,в чём дело. Витоге разобщённость. Люди
очень поддаются на соблазны — и нет соборности.Но, мне кажется, это ещё следствие отсутствия идеала. Если бы была действительно
православная основа, если бы по-настоящему
верили в Христа, тогда открывается взор,и человек лучше определяет: что хорошо,
а что плохо. И у человека тогда есть идеал,и он выстраивает свою линию поведения в соответствии с этим идеалом, и тогда бы эта
линия совпадала с остальными. Но они не
признают идеалов! Есть обрядность — да:они ходят в храмы, причащаются, но нет глубины понимания, к сожалению. Всё-таки обморок духовный не прошёл. Мне кажется,в дореволюционной России было больше патриотизма, хотя и там тоже были всякие анти-религиозные и другие преступления. Но всё-
таки вера тогда была сильнее, а отношения
между людьми честнее, открытее. Текущее
состояние я бы назвала духовным невежеством. А повышение культурного уровня должно прийти. Всё-таки благодаря тому, что возрождается Церковь, мне кажется, дух должен постепенно пробудиться. И пусть что-то
не так, пусть не все священники такие, каких
мы ждём, но всё равно мы должны пробудиться. Я хочу сказать, что эта антикультура
наступает сама по себе, спонтанно, но, тем
не менее, тенденция вопреки этому тоже
существует и она должна как-то укрепиться.Всегда что-то рождается в борьбе.
— Что есть власть?
— Я во власти вообще плохо понимаю, но,как мне кажется, самое главное во власти —понимать народ, и чем народ дышит. Тогда
власть будет крепкая. Если же она сама по
себе, а народ сам по себе, то и власть слабеет, и народ хиреет. Поэтому я думаю, что
и в Великой Отечественной войне народ победил, а не Сталин, не его властная рука, а,скорее, вопреки, и он был вынужден был
снизойти до народа, ну или подняться. Потому что дух народа в целом был потрясающе
высок.
— Патриотизм, что это по-Вашему?
— Если говорить в связи с моим председательством в ’’Памяти’’, то на наш, извините
за банальное слово, бренд навешивались все,кому не лень, а официально существующее
патриотическое историко-литературное объединение ’’Память’’ стояло на православной
основе. Поэтому без православия патриотизма не может быть, поскольку патриотизм —это идеал, прежде всего. У нас был православный идеал. А те, кто уже называл себя
патриотами, понимали, что нужно дружить
с Церковью. Они звали к себе ряженых священников.Извините, но тот же А.А. Проханов рекламировал батюшку ’’Церкви Державной Божией Матери’’ что ли. Кажется, Иоанн Береславский. Я как-то пришла и вижу, что он
фотографию этого ’’священника’’ выставил.Я сказала: ’’Кого же вы выставялете? Это же
сектанты, это вообще кошмар!’’ А он стал
объяснять, что ему что-то там Лебедев сказал, что тот в Зарубежной Церкви, что он
молодец, он умный, а наша Церковь — не
то. Понимаете, это всё равно показывает
уровень. Если бы было понимание, то он бы
этого не сделал, потому что порядочный
и честный человек. То же самое в РНЕ.У А.П. Баркашова был ряженый священник,о чём я тоже ему говорила, а он в ответ чуть
ли не с кулаками шёл. Всё равно они чувствовали, что именно к этому идеалу тянется
народ, поэтому выставляли это, обманывали
своих парней, которые поверили и за ними
шли.
Вот поэтому многие воспользовались брендом ’’Память’’ и называли себя ’’Память’’,
хотя имели к нему мало отношения, если
имели. Хотя я верю, что большинство из них
патриоты. Такие поступки надо рассматривать с точки зрения мотивов, поэтому я не
хочу никого критиковать. Может быть, кто-то
из них и прав. Но столько гадостей и говорили
про ’’Память’’, потому что превратили это
в борьбу с евреями, с сионизмом, когда
деятельность настоящего патриота настолько
шире. Зачем это нужно? Зачем всё сводить
к отрицанию чего-то, а не утверждению?
Вэтом вся разница.
Какое сильное и широкое движение было
’’Память’’! Оно захватывало все слои, распространялось географически. У нас была
связь с Новосибирском, где возникло огромное движение ’’Память’’ и, по-моему, существует до сих пор. О нас знали в Австралии.
Когда С.Ю. Куняев ездил туда, он рассказывал, что старая эмиграция пребывала в восторге. ВБарнауле люди спали с плёнками
с нашего вечера — брали под подушку. Вы
понимаете? Это было такое мощное движение, но именно с вечером нашей ’’Памяти’’.
Эти записи остались у меня, они есть у двух
братьев — ребят, которые писали. Но они
старались стирать то, что я говорю, не сохранять эти фрагменты, потому что им надо
было только своё, они воспринимали нас как
соперников. Но почему? Ну, хорошо, мы стоим на православных позициях, а вы хотите всё
взять кавалерийской атакой. Ну, давайте
встретимся и поговорим за круглым столом!
Спокойно побеседуем, обсудим и решим,
что и как. Где-то мы уступим, где-то вы
уступите, но хотя бы объединимся для каких-
то сиюминутных задач. Во всяком случае,
я не вижу никакого вреда патриотическому
движению, которое бы принесла наша ’’Память’’. Единственное, что, может быть, они
боялись, что мы как-то затормозим процессы. Но я считаю, что лучше притормозить на
поворотах, чтобы не было стольких жертв.
Лучше, когда все перемены происходят эволюционным путём, а не в один присест, как
наши противники и антипатриоты захватили
власть, потом пошли жертвы, кучи бездомных, огромный урон для экономики и ещё
много всего. Хотя были все предпосылки для
эволюции, когда был Горбачёв. Это потом
уже, под влиянием всяких масонских идей,
того же Яковлева и многих других подпевал
он сдвинулся с пути.
Тогда было мощное движение, и обязательно надо было совершить то нападение на
меня, убрать меня с дороги. Конечно, всё
сваливали на сионистов, во что я абсолютно
не верю. Это всё глупости, и я не ребёнок,
чтобы этого не понимать. Была конкуренция
среди своих — среди людей, которые стремились к реформам, стремились к тому, что-
бы власть переменилась, и неважно, как бы
она называлась в конце, главное, чтобы она
была с народом. Вот в этом вся суть нашего
русского движения. И не надо ничего отрицать — надо, в первую очередь, своё утверждать.
— Как Вы оцениваете 1917 год в истории
России?
— Ну как я могу оценивать? Только отрицательно, потому что это была трагедия
для народа. Потом я считаю, что нынешний
демократический переворот — это было
продолжение 1917 года, потому что опять-
таки та же компания захватила себе все ключевые посты, оттолкнула все лучшие силы от
себя, уничтожила генофонд, нравственно
унизила людей. Как в то время, так и в наше
время.
— Как Вы оцениваете советский период истории России?
—Как бы там ни было, я продукт советского времени. Я считаю, что последний период
был более или менее сносным: никто на нас
не давил даже идеологией, даже политинформация стала проводиться реже. Соглашусь, что в 80-е произошёл поворот, они
сами устали от этого. Им хотелось тратить
деньги более приятным образом, поэтому
они и задумали всё это. Но многие считают,
что начало горбачёвского периода, когда существовала ’’Память’’, это был самый демократический период. Люди, которые выступали у нас, — настоящие учёные и патриоты —
вспоминают: ’’Это был самый счастливый период нашей жизни’’. Потому что люди могли
спокойно говорить то, что они считают нужным. Причём, это принималось в расчёт,
происходила демократизация. Помню, когда
написали письмо Б.Н. Ельцину или кому-то
там ещё по поводу памятника на Поклонной
горе, то тут же собрали горком партии, вызвали всех тех, кто придумал этот памятник
Ленину, который стоит на огромной лестнице
с протянутой рукой — в 80 метров высотой
или сколько там — и пригласили нас. Правда,
подписавших письмо было человек 150,а пригласили всего шестерых. Но зато ради
нас собрали все высокие чины — всяких академиков, архитекторов и прочих. И они отчитывались перед нами. Вообще замечательное совещание состоялось по поводу Третьяковки! Народ беспокоился по поводу того,
что там происходит, какая там реставрация,
и как в итоге перестроят, и тогда тоже собрали. Нас было, наверно, человек тридцать
пять, а там пришёл и директор Третьяковской
галереи Ю.К. Королёв, и представители райкомов. Они со схемами нам всё объясняли,
то есть считались с народом, и мы чувствовали, что нас слушают. Впервые! Такого раньше не было. Власть была сама по себе, а народ сам по себе. А здесь, в первый период
Горбачёва, появилась настоящая гласность
и транспарентность.
— Как Вы оцениваете масонство в русской жизни и истории?
— Всё, что тайное, то плохо, как бы они ни
доказывали, что у них высокие цели. Если их
цели высокие, то зачем прятаться? Поэтому
я убеждена, что высоких целей там нет. Это
просто оболванивание несчастных людей, которые поверят. Русское масонство или не-русское масонство — это всё равно. Конечно, роль в развитии цивилизации у них самая
плохая.
— Каким Вы видите будущее России?
— Сейчас трудно сказать. Я просто считаю, что каждый должен делать что-то
своё, и тогда всё будет хорошо. Но это
идеализм. Однако, чем больше людей будет верными себе, тем лучше. Я не думаю,
что в будущем Россия снова будет самодержавной. Конечно, может быть оно
и лучше, но самодержавие благоприятно
ля русского народа. Потому что здесь не
нужно выбирать среди тех, кого ты вообще
не знаешь, и только надеешься на Бога.
А уж если Бог выберет, то можно надеяться на то, что будет порядок. В принципе,
сама по себе идея самодержавия хорошая.
Но только опять: кто, из кого выбирать?
Если из тех, кого предлагают наши русские
патриоты, то мне кажется это смешным.
Поэтому пока не вижу возможностей. Но
как Господь повернёт, мы не знаем. Всё
может случиться. Может быть, и будет кто-
то дан нам в награду за что-то.
— Что нужно сделать для улучшения
жизни русского народа?
— Не знаю. Мне так представляется, что
вроде неплохо сейчас делается, вроде
беспокоятся. Правда, я не знаю, какие там
мотивы: честолюбивые или какие-то иные.
Но есть там положительные моменты, когда погорельцы или кто-то ещё получают
благоустроенные квартиры просто так,
после того, как у них туалет был на улице.
— Что бы Вы пожелали молодёжи России?
— Самое главное — это найти себя, обрести своё место, какое бы скромное или,
наоборот, какое бы высокое они ни было.
Важно, чтобы оно было по силам, и важно,
чтобы молодой человек задумывался о себе
в этом смысле.
В первую очередь отбирали расчёты противотанковых ружей, причём наиболее крепких, выносливых красноармейцев и командиров. Ведь прыжок в сугроб, как бы он ни был опасен, это только начало. А затем предстоял бой с превосходящим противником, бой с танками. И вот первые пятнадцать самолётов, поднимая при разбеге снежные вихри, стали один за другим подниматься в воздух. Они легли на боевой курс, и через некоторое время шум двигателей стих настолько, что показалось, будто они замолкли совсем. По тридцать человек из каждого самолёта посыпались в сугробы близ дороги. Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Около девяноста человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причём во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом, и танки вновь выстроились в походную колонну на дороге, из-под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой, – люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным. Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова беспримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки. Головные подбитые танки загородили остальным путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что-то из области фантастики. Огромные русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди, прыгающие в снег, а потом, правда, уже не все, поднимающиеся в атаку и идущие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью – уничтожить незваных гостей, топчущих Русскую землю. Можайский десант задержал колонну немецких танков, дав возможность перебросить под Кубинку артиллерию. Совместными согласованными усилиями артиллерии и стрелковых полков противник был отброшен на исходные рубежи, потеряв 51 танк, сгорело также около шестидесяти автомашин, было уничтожено до трёх полков пехоты. Это была последняя, судорожная попытка врага прорваться к Москве. Говорят, что те немецкие солдаты и офицеры, которые встретились в заснеженных полях России с беспримерным десантом, получившим название Можайского, были надломлены морально и уже не могли воевать так, как воевали до сих пор. 
Москва, ул. Сретенка, 27/29, стр. 3. 
