|
…Бродить Тригорского кругом
в лугах, у речки, над холмом,
В саду, под сенью лип домашних.
Александр Пушкин
 Если пойти из Михайловского от усадебного господского дома, мимо озера Маленец и Савкиной горки, по дороге, по выражению Осипа Ганнибала «изрытой дождями», на городище Воронич, то непременно попадешь в Тригорское – имение Осиповых – Вульф, с которыми Пушкин был дружен долгие годы
Тригорское. Название само говорит за себя – усадьба расположена на трех холмах. С Тригорского открывается изумительный вид на окрест реки Сороть, на поля и луга.
«В стране, где Сороть голубая,/ Подруга зеркальных озер,/ Разнообразно между гор/ Свои изгибы расстилая,/ Водами ясными поит/ Поля, украшенные нивой, – Там, у раздолья, горделиво/ Гора треххолмная стоит;/ На той, горе, среди лощины,/ Перед лазоревым прудом,/ Белеется веселый дом/ И сада темные куртины,/ Село и пожити кругом,» – пишет в одном из своих стихотворений Н.М.Языков – друг Александра Сергеевича Пушкина и желанный гость в усадьбе Осиповых – Вульф в Тригорском.
Пушкин и Тригорское. Это особая страница в биографии поэта. Живший уединенно в Михайловском, он признавал лишь общество Осиповых – Вульф, и с удовольствием посещал усадьбу своих друзей.
Тригорское, как в прочем и все усадьбы той поры, находится на «жалованных» землях. Первым его владельцем был Максим Дмитриевич Вындомский – дед Прасковьи Александровны Осиповой – Вульф, получивший земли Тригорского за усердие в государевой службе от самой Екатерины Великой. Но сам хозяин Тригорского особо не тяготел к деревенской жизни, отдав земли на «обслугу» своему сыну Александру. Вот при нем – то и «взросло» Тригорское: отстроился главный усадебный дом, «облагородился» парк, появились кирпичный завод и полотняная фабрика, винокуренный завод. И вот уже с 1813 года владельцем Тригорского становится Прасковья Александровна, хорошая знакомая семьи Пушкиных. Родители Александра Сергеевича – Сергей Яковлевич и Надежда Осиповна, были частыми гостями усадьбы. В 1817 году Пушкин, только что окончивший учебу в Царскосельском лицее, побывал в Тригорском. Встретившись с Прасковьей Александровной восемнадцатилетним юношей, Пушкин был дружен с ней и ее семейством все последующие годы своей жизни. До нашего времени сохранилась обширная переписка Пушкина с хозяйкой усадьбы. В усадьбе всегда ждали Александра Сергеевича, – симпатии к нему испытывали все ее обитатели, – сама Прасковья Александровна, ее дочери, сын – Алексей Николаевич, ставший близким другом Александра Сергеевича. Тригорское не единожды «спасало» поэта от душевных терзаний и мук, тоски деревенской жизни периода ссылки в Михайловское. Именно Тригорское, стало для Александра Сергеевича «родным домом» после разрыва с семьей в впервые месяцы ссылки.
* * *
Что может рассказать нам Тригорское о своем прошлом, о том, как встречало «михайловского сидельца» в годы ссылки, и … как провожало его в последний путь под заунывную песнь вьюги. О чем шумят старые липы и дубы этой помещичьей усадьбы? Наверное о том, как: « каждый день часу в третьем пополудни Пушкин являлся к нам из своего Михайловского. Приезжал он обыкновенно верхом на прекрасном аргамаке, а то, бывало, приволочиться и на крестьянской лошаденке. Бывало, все сестры мои, да и я, тогда еще подросточек, выйдем к нему навстречу…» – так описывает пушкинские приезды в усадьбу Мария Ивановна Осипова, – младшая дочь Прасковьи Александровны. Можно себе представить, как обитатели Тригорского выходили на высокий обрывистый холм, что с видом на реку Сороть, и ждали приезда в назначенное время Михайловского гостя. И неизменно радовались, когда дорога «открывала взор» на спешащего в усадьбу Пушкина. А бывало прибывал и неожиданно, тайно: «… подберется к дому иногда совсем незаметно; если летом, окна бывали раскрыты, он шасть и влезет в окно… Ну, пришел Пушкин – все пошло вверх дном; смех, шутки, говор – так и раздаются по комнатам» – сообщает нам все та же Мария Ивановна.
Река Сороть у Тригорского
Сегодняшний дом Осиповых – Вульф точная копия того, что был при Пушкине. Как и дом в Михайловском он полностью восстановлен на старом фундаменте, где некогда стояло здание платяной фабрики.
Усадебный дом Тригорского
С давних пушкинских времен, называют Тригорский дом «Домом Лариных». И не случайно – обитатели Тригорского вполне серьезно считали себя прототипами героев Пушкинского романа «Евгений Онегин». Усадебный дом и вправду «дышит» Онегиным. Задумаете побывать в Тригорском обязательно перечитайте на кануне роман в стихах и уже находясь в усадьбе, непременно прочувствуете, как в слове мастера отразились виды Тригорского. И тут же вспоминается Пушкинское: «Куда? Уж эти мне поэты!»/ – Прощай, Онегин, мне пора./ Я не держу тебя; но где ты/ Свои проводишь вечера?/ – У Лариных. – «Вот это чудно.»
В здание полотяной фабрики переехала семья владельцев Тригорского после того, как сгорел основной усадебный дом. Фундамент того главного дома мы сегодня можем видеть в глубине усадебного парка. Платяная фабрика приютила хозяев усадьбы, но и сама в последствии, уже в 1918 году сгорела – не что не останавливало «народных мстителей» лихой революционной годины, даже имя Пушкина.
Дом Тригорского абсолютно не похож на господский дом Михайловского – вытянутый, приземист, с виду кажется несколько неказистым, с анфиладой окон по обе стороны. Подъезд дома несколько мрачен и холоден, нет пышности и того «барского убранства» свойственного помещичьим домам того времени. Дом Тригорского открыт для взора со всех сторон – и с парка, и с городища Воронич. Но стоит углубиться несколько в парк, так «пропадает» усадебный дом, и лишь от «зеленой залы» – полянки окаймленной огромными липами, служившей местом отдыха тригорских обитателей, вновь сквозь липняк просматривается дом.
Приспособленный под барский дом из здания ткацкой фабрики, дом имеет особое расположение комнат, отличное от многих других усадебных домов, да и того же Михайловского – длинный коридор словно разрезает дом на две части, в которых свои «залы». А «залы», то гостиная, то кабинет, то еще какая ни то изящная комнатка с непременным своим убранством.. Распахиваются плотные створки дверей и мы попадаем в столовый зал – место пиров гостей Тригорского. Просторная комната, стол с убранством, самовар отливающий медным боком: « Смеркалось, на столе, блистая,/ Шипел вечерний самовар,/ Китайский чайник нагревая;/ Под ним клубится легкий пар./ Разлитый Ольгиной рукой,/ По чашкам темную струею/ Уже душистый чай бежал…./ – пишет Александр Сергеевич о застолье Лариных в романе «Евгений Онегин».
Хлебосольны были обитатели Тригорского! Прасковья Александровна вела свое хозяйство по всем правилам русского быта, и как тут вновь не вспомнить «Евгения Онегина»: «У них на Масленице жирной; Водились русские блины: Два дня в году они говели;…».
Примечателен кабинет старшего сына Прасковьи Александровны – Алексея Николаевича Вульфа, близкого друга Пушкина. Алексей Николаевич был немногим моложе Александра Сергеевича. Их сблизили общие интересы, любовь к поэтическому слову. Сам Алексей доподлинно считал себя прототипом Ленского в «Евгении Онегине» – молод, образован, тщеславен. Об увлечении литературой хозяина кабинета говорят портреты Шиллера, Байрона, и конечно же библиотека «по вкусам», которая в сущности открывала душу хозяина кабинета.
Гостинная в господском доме
В доме есть и специальная комната, в которой когда – то размещалась огромная библиотека Тригорского, фонд которой насчитывал более тысячи книг.
А вот и комната Евпраксии Вульф – милой «Зизи», как называли ее в семье. Пушкин был увлечен Евпраксией и не утаил этого в своем поэтическом слове. « Зизи, кристалл души моей,/ Предмет стихов моих невинных,/Любви приманчивый фиал,/ Ты, от кого я пьян бывал!» – пишет Александр Сергеевич. Именно ей, Евпраксии Николаевне Вревской – Вульф, Пушкин подарит четвертую и пятую главы романа «Евгений Онегин», и строки бессмертного стихотворения «Если жизнь тебя обидит…». В комнате Зизи и по сей день находятся вещи, подаренные ей лично Пушкиным: чернильница и шкатулка. С портрета, что висит на стене комнаты, смотрит на нас ясным, веселым взглядом Зизи. Именно такой, жизнерадостной, не унывающей знал ее Александр Сергеевич.
Ах, Евпраксия, Евпраксия! Ведь только ей одной, единственной из всего своего окружения, Пушкин открыл тайну предстоящей дуэли с Дантесом, прося при этом хранить тайну. И она хранила ее до самой трагической минуты.
Тот самый рояль
… Молчит сегодня старый рояль гостиной Тригорского, под аккомпанемент которого, под Моцарта и Россини пела Анна Петровна Керн. Тут, в Тригорском, Александр Сергеевич во второй раз был представлен Анне Петровне, – племяннице П.А.Осиповой. «Мы сидим за обедом, как вдруг вошел Пушкин с большой толстой палкой в руках … Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его движениях». В тот момент, когда я находился в гостиной, кто – то из стоящий рядом посетителей убедительно заметил: «Скоро вечер, и вновь дрогнет клавиатура старого рояля», а мне так захотелось добавить, что и застучат пушкинские часы стоящие по одаль и наполнится зала гостеприимного дома Лариных искусным пением и сам Александр Сергеевич непременно будет подпевать. « Вчера я посетил Тригорский замок, сад, библиотеку. Уединение его поистине поэтично…» – сообщает Пушкин в одном из своих писем.
Именно в обитателям Тригорского Пушкиным были прочитаны десятки новых произведений, написанных поэтом во время ссылки. Сюда, он нес свою разрывающуюся от тяжких дум душу, находя здесь покой и понимание. Александр Сергеевич «болел» Тригорским. Уже покинув Михайловское в сентябре 1826 года он в письме к П.А.Осиповой сообщает: « На зло судьбе мы в конце концов все же соберемся под рябинами Сороти». И Тригорское ждало Пушкина. В 1835 году он дважды, весной и осенью, прибыв в Михайловское посещает и Усадьбу Осиповых – Вульф. Своей супруге Наталье Николаевне он пишет в эту пору из Михайловского: «Вечером езжу в Тригорское, роюсь в старых книгах да орехи грызу.»
И в том горьком январе 1837 года, извоз с телом покойного Александра Сергеевича, сбившись с пути окажется в Тригорском. Судьба вновь, в последний раз, приведет поэта в дорогое ему имение, для того, что бы простится с ним. Стояла зима, спал укутанный снегом парк и томилась скованная льдом река Сороть. Безжизненной казалась природа Тригорского провожая Пушкина в последний путь.
* * *
Пока я находился в усадебном доме, парк Тригорского шумел под проливным дождем. За окнами дома потемнело. Внезапно налетевший, он шумным дождевым потоком забил по крыше дома, по стеклам, стихая лихими ручьями. Словно плотный туман, ливень окутал парк Тригорского. Сколько за свою долгую жизнь видел Тригорский парк таких ливней. Не счесть! Посаженный на псковской земле еще самим основателем усадьбы, он и поныне поражает посетителей своим размахом, мощью, – еще бы многие деревья давно уже разменяли третий век. Они живые свидетели пребывания в усадьбе Пушкина, Дельвига, Вяземского и многих других славных представителей той поры. Добраться до Тригорского и не пройтись по парку не возможно – он так и тянет к себе, зазывая каскадом прудов, изрезанной тропинками холмистостью, ровными аллеями и еще какой – то неведомой притягательной силой, устоять перед которой просто не возможно.
На высоком холме с видом на реку Сороть и окрест Воронича, под сводами вековых лип, под склонившимся к земле старым дубом стоит скамья. Палый лист осени усыпал вокруг землю, лег несколькими желтыми листками на ее ослепительную белизну. Помните в «Онегине»: «Но, наконец она вздохнула/ И встала со скамьи своей; Пошла, но только повернула/ В аллею, прямо перед ней,/ блистая взорами, Евгений/ Стоит подобно грозной тени,…/». Обитатели Тригорского связывали это живописное место парка со сценой объяснения Онегина с Татьяной. Известно, что в образе Онегина, в описании его образа жизни, Пушкин определенным образом отразил самого себя в период Михайловской ссылки. А вот кто была Татьяна!? Может быть, это была одна из дочерей хозяйки Тригорского, а может быть и сама Прасковья Николаевна. Или же это могла быть Анна Керн? Это и есть тайна «Онегина»!
Храм св.Георгия в Тригорском
Шумит под ногами ковер опавшей листвы, словно пытаясь что – то рассказать нам на языке природы. Одиноко белеет под дубом «Онегинская скамья», словно поджидая своего Онегина с Татьяной. И они непременно вернутся, когда опустеет этот уголок Тригорского парка от суетливых туристов и вечерняя заря скользнет по замирающему в вечеру парку, окрасив воды реки Сороти в малиновый цвет.
А парковая тропка отлого спускающаяся в низ уводит меня к «Баньке» – домишке под соломенной крышей, притулившемуся в низине у самого спуска к реке. Словно лесной терем выглядит банька в глубине парка. «Здравствуй, Вульф. Приятель мой!/ Приезжай сюда зимой,/ Да Языкова поэта/ затащи ко мне с собой…/ Лайон, мой курчавый брат/ …Привези нам, право, клад…/ Что? – бутылок полный ящик./ Запируем уж, молчи!/ Чудо – жизнь анахорета!/ В Троегорском до ночи,/ А в Михайловском до света;/ Дни любви посвящены,/ Ночью царствуют стаканы,/ Мы же – то смертельно пьяны,/ То чертовски влюблены – пишет в своем знаменитом стихотворении Александр Сергеевич обращаясь к Алексею Вульфу. Возможно, в сей баньке прошла не одна дружеская пирушка давних друзей и ее стены, как и дом Тригорского были свидетелями новых пушкинских строф. Банька служила гостям Тригорского и местом, где можно было уединится и провести время в тиши раздумий или наоборот насладится дружеской беседой предварительно испробовав банного жара. А, отдохнув в баньке, можно было проследовать и к купальне или направится в «зеленую залу» разгуляться с молодежью Тригорского, или послушать бродячих музыкантов заехавших в усадьбу. Сегодняшняя банька Тригорского реставрирована, как и господский дом – восстановлена по старым планам 18 века и даже крыта соломой, как и положено той поре.
Баня в усадьбе.
О своей неразрывной связи с романом «Евгений Онегин» говорит и «Аллея Татьяны», расположенная в глубине парка, почти у самого его выхода. И тут таинственная Татьяна, вновь напоминает нам о себе. И ведь не зря в самом начале «Аллеи Татьяны» стояла старая «береза – седло» по преданию, в дупло которой, Пушкин опустил свое кольцо, на счастье, чтобы вернуться сюда вновь. А может быть и не просто вернуться …?!
Совсем не далеко от солнечных часов парка, в окружении лип, дубов и кленов, рассеет молодая ель, едва вошедшая в «пору зрелости». Ее ветви низко опустились, прижались к земле. Обыкновенная русская ель, впрочем, и ни чем не примечательна. Но есть одно но! Растет она на том самом месте, где некогда стояла могучая ель – шатер, место свиданий. Символично, что и ель – шатер, и береза – седло с аллеей Татьяны, и дуб – единения, что растет на высоком холме, находятся близко друг от друга.
 
Старые липы
Природа самый чуткий и ревнивый хранитель старины. Все разрушило время в Тригорском и господский дом и баньку и многочисленные хозяйственные постройки., оставив лишь от них голые остовы – фундаменты, а вот природа усадьбы уцелела, и именно благодаря ей, мы чувствуем пушкинское время. Природа бесценна, как бесценно и то время, которое она соединила для нас незримой нитью, проведя параллели времен.
|
