В. А. Чивилихин родился 7 марта 1928 года в Мариинске (ныне Кемеровская область). Через год его семья переехала в город Тайга. После окончания школы Чивилихин поступил в Тайгинский техникум паровозного хозяйства. Недолгое время проработал мастером в железнодорожном техникуме в Узловой.
Печатать свои работы начал с 1946 года. Переехал в Чернигов на Украину к старшей сестре по окончании Великой Отечественной войны. Сюда же переселилась вся семья Чивилихиных.
В Чернигове произошла первая встреча юного Чивилихина с П. Д. Барановским, легендарным исследователем русской архитектуры и реставратором мирового значения. Барановский исследовал разрушенный после бомбёжки храм, оказавшийся редким памятником домонгольской эпохи (Пятницкая церковь начала XII века). Позже они встретятся в Москве и подружатся.
В круг чтения молодого Чивилихина входили совсем не советские книги, среди которых — «Житие» протопопа Аввакума. Чивилихин будет благодарным читателем и библиофилом всю жизнь.
В 1954 году окончил факультет журналистики МГУ. Распределение получил в столичную газету, а поселили его в общежитие на краю парка Кусково.
В 1980-х – член движения “Витязи”.
Да воцарится мир меж людьми и народами!”
Владимир Чивилихин.
Чернигов – Козельск – Куликово поле – Москва.
1973 – 1980 гг.
ОТ АВТОРА
Настоящая, вторая книга-часть большого литературного произведения, потребовавшего многих лет труда. Так уж получилось, что она была напечатана раньше первой – уже в 1980 году, в связи с 600-летнем Куликовсковской битвы. Публикацию первой книги журнал “Наш современник” начал с майского номера 1983 года. В ней я вспоминаю детство и юность, пишу о моем знакомстве с Москвой, о некоторых малоизвестных декабристах и литераторах той эпохи, о русском зодчестве, “Слове о полку Игореве”, о путешествии во времена минувшие по дороге от столицы до Козельска, героическая оборона которого в 1238 году стала композиционным центром повествования этой, второй книги “Памяти”.
Заметки о романе – эссе
Владимира Чивилихина “Память”
Способ быть счастливым в жизни есть:
быть полезным свету и в особенности
Отечеству.
Н. М. Карамзин
Думается, только в наши дни могла родиться такая необычная по всем
статьям книга, как “Память”. В годы, когда народ пристально вглядывается в
свое прошлое, недавнее и далекое, пытаясь осмыслить, понять, что дало ему
силы свершить невиданную в мире революцию, создать неслыханное ранее
государство рабочих и крестьян, выстоять и победить в самой кровопролитной
войне, какую знала история. В годы, когда все больше советских людей стало
осознавать, наследниками какого великого богатства мы являемся, наследниками
какой культуры, уходящей корнями в глубь веков!
Такие книги, как “Память”, служат словно бы катализатором, заметно
усиливают интерес к истории, они отвечают на многие вопросы и ставят новые,
открывая увлекательные маршруты для грядущих исследователей… Они мощный
заряд и возвышающих душу эмоций, и обогащающих память знаний.
Не всякой книге суждено вызвать столько разноречивых толков, сколько их
уже выпало на долю “Памяти”. Прав ли писатель, отстаивая свои предположения
о маршруте Батыевых орд во время нашествия на Русь в 1237 – 1238 годах, о
численности их, о точной дате битвы на Сити, о причинах поворота захватчиков
от Новгорода, об обстоятельствах гибели героических защитников неприступного
Козельска, названного татарами “злым городом”, о качестве вооружения
русского войска в битве на поле Куликовом, о лингвистических истоках слова
“вятичи” и т. п. Возникали и другие вопросы. Что представляла собой Русь в
те далекие времена? Какое значение для ее исторических судеб имело то
нашествие и установившееся затем так называемое татаро – монгольское иго?
Было ли у Руси свое средневековье или ее “древность” затянулась чуть ли не
до петровских времен, когда на Западе вызревали уже революции буржуазные? И
о самом важном – впрямь ли неспособны были наши предки навести порядок в
своем доме, как это утверждали сторонники норманистской теории призвания
варягов на Русь или их “оппоненты” – “евразийцы”, расходящиеся с
норманнстами, пожалуй, лишь в том, что порядок Руси будто бы был принесен…
с Востока? И существуют ли вообще народы, наделенные особой
“пассионарностью”, то есть некой “присутствующей во Вселенной человеческой
энергией”, не связанной “зависимостью с этическими нормами”, и народы…
неполноценные, что ли, с “нулевой пассионарностыо”, обделенные природой в
прямом и переносном смысле. Последнее звучит почти кощунственно, напоминая о
бредовых расистских теориях германских фашистов.
Владимир Чивилихин в “Памяти” обнажил потаенный смысл новейших попыток
пересмотра истории средневековья нашей Родины, с открытым забралом вышел на
бой за истину, вышел во всеоружии фактов, научных данных. И книга его стала
величественным гимном народам – созидателям, исторический смысл
существования которыхне пожива за счет менее “пассионарных” соседей, а
развитие собственной экономики, культуры, освоение природных богатств.
Развитие это невозможно без знаний осноиательных и всесторонних, знаний
в практически неисчерпаемом объеме, причем и таких, что относятся к
глубинной сути самого человека как существа не только биологического, но и
социального. Созидателям не обойтись без исторической памяти. “…Давно
ушедшие люди с их страстями, помыслами и поступками, движения и подвижения
народов, царства и кумиры, великие труды миллионов, моря их крови и слез,
разрушающее и созидательное, пестрые факты, широкие обобщения, разноречивые
выводы – в этой бездне минувшего так легко и просто потеряться, растворить
себя в том, что было и больше никогда не будет, а потому будто бы так легко
и просто обойтись без всего этого, прожить оставшееся время сегодняшним
днем, найдя радость в честном заработке на кусок хлеба для своих детей, –
пишет Владимир Чивилихин. – Однако память – это ничем не заменимый хлеб
насущный, сегодняшний, без коего дети вырастут слабыми незнайками,
неспособными достойно, мужественно встретить будущее”.
Роман – эссе “Память” тем и хорош, что распахнут вширь и вглубь, что
стоит за ним громадный объем знаний, не просто переложенных автором на
доступный и неспециалистам язык, но по – настоящему освоенных, то есть
взятых критически, глубоко и всесторонне осмысленных, оспариваемых, когда
это необходимо, но опять – таки с привлечением новых фактов, аргументов,
логических выводов.
Вширь – потому что, задавшись целью исследовать хрод в веках, историю,
что прошла через него”, а именно род декабриста Николая Осиповича
Мозгалевского, автор вскоре вышел на прямо – таки необозримое житейское море
– люди ведь в своих действиях и своих судьбах связаны друг с другом гораздо
теснее, чем это обычно принято думать. И вот под пером писателя оживают все
новые и новые имена, громкие и не очень, известные или малоизвестные, порою
открываемые с совсем неожиданной стороны, и встают за ними разнообразнейшие
пласты человеческой деятельности. Автору приходится вслед за героями
разбираться не только в истории и географии, но и в… металлургии, коль
речь заходит о знаменитом русском металлурге В. Е. Грум – Гржимайло и его
сыне, пошедшем по стопам отца; разбираться в химии – без этого невозможно
говорить о великом Д. И. Менделееве, который родственными узами был связан и
с потомками декабристов, и с поэтом Александром Блоком; разбираться в
архитектуре – а как иначе расскажешь о П. Д. Барановском или К. И. Бланке;
разбираться в строительстве, когда боковые тропинки повествования уводят не
куда – нибудь, а к великой Транссибирской железной дороге и Байкало –
Амурской магистрали, в создании или изыскании трасс которых принимали
участие и декабрист Гавриил Батеньков, и внуки декабристов Николай
Мозгалевский, Василий Ивашев; разбираться в сельском хозяйстве, поскольку
без этого не понять подвига В. А. Мозгалевского, внука декабриста,
дворянина, ставшего одним из первых русских поселенцев в Туве. Впрочем, все
области знаний, в которые пришлось в определенном объеме вникать автору (и
во что он настойчиво вовлекает своего любознательного читателя), даже
перечислить трудно…
Большинство тех, о ком рассказывает и на чьи труды опирается Владимир
Чивилихин (что обусловлено самой тематикой и спецификой романа – эссе), –
это либо путешественники, этнографы, востоковеды, вроде Г. Е.
Грумм-Гржимайло, Н. Н. Миклухо – Маклая, Н. Я. Бичурнна, Г. Н. Потанина, Н.
М. Ядринцева, либо историки – от Н. М. Карамзина, В. Н. Татищева, С. М.
Соловьева, В. О. Ключевского, Н. И. Веселовского до М. Н. Тихомирова, Б. А.
Рыбакова, Е. А. Рыдзевской… Особенно западает в душу то неоднократно
подчеркиваемое автором обстоятельство, что “наукой наук” вполне
профессионально увлекались многие декабристы – пятьдесят пять историков
насчитывается среди них! А декабрист Александр Корнилбвич был основателем
первого в России исторического альманаха “Русская старина”.
С большой теплотой, искренним глубоким уважением пишет автор об
археологах – подвижниках, таких, как А. В. Арциховский, нашедший первую
новгородскую берестяную грамоту и тем положивший начало открытию
изумительного мира чуть не поголовной грамотности древней, как сказали бы
раньше, а теперь, наверное, вслед за Владимиром Чивилихиным, скажут –
средневековой Руси; как Т. Н. Никольская, открытия которой при раскопках
близ Козельска блестяще подтверждают сведения о высоком уровне
хозяйственного и культурного развития домонгольской Руси.
А какая гордость за подлинных патриотов своей Родины и ее древней
истории звучит в строках писателя о самых простых русских людях, отнюдь не
ученых с мировым именем, но внесших тем не менее весомый вклад в науку и
культуру! Например, о Дмитрии Самоквасове, который еще в царское время,
наперекор казенным профессорам, отрицающим саму возможность развития богатой
культуры на территории Древней Руси, начал на свои деньги раскопки Черной
Могилы на Черниговщине, ныне знаменитой во всем просвещенном мире. Или – о
Николае Ядрннцеве, революционере и неутомимом исследователе природных и
культурных богатств Сибири, инициаторе учреждения первого в здешних краях
Томского университета, человеке, открывшем Орхоно – енпсейские письмена с
параллельным текстом на китайском языке, что вполне сравнимо со знаменитым
открытием французским ученым Шампольоном параллельного греческого текста к
египетским иероглифам. Или – о школьном учителе истории Ф. И. Кириллове,
который первый обратил внимание на следы древней цивиляяации на Белом Июсе,
но, к сожалению, не мог достучаться до уснувшей профессиональной совести
тогдашнего главного археолога Красноярска. Или – о краеведе из Козельска В.
Н. Сорокине и других. Так и хочется воскликнуть вслед за писателем: “Слава
краеведам!”
Распахнута “Память” и вглубь. Прежде всего, в глубь времен. Если
говорить об истоках древней славянской культуры, то – в третье и второе
тысячелетия до вашей эры1 Более близкие вехи – IX век с основанием могучего
государства – Киевской Руси; XII век с неудачным, но отнюдь не бесполезным,
как предполагает автор, походом русичей на половцев, воспетым в бессмертном
“Слове о полку Игореве”, поэме, столь любимой автором и нередко цитируемой
на страницах романа – эссе; XIII век с безмерным трагизмом татаро –
монюльского нашествия; XIV век с битвой на поле Куликовом; XIX век с
движением декабристов; наконец, совсем недавние дни Великой Отечественной
войны и дни наши – 70 – 80 – е годы… Но если вспомнить о глубоко и
увлекательно анализируемых автором “славянизмах” в древнеиндийских гимнах
“Ригведы” и в священной книге древних персов “Авесте”, а точнее, о внутренне
присущем родстве многих корневых слов в языках этих народов, или вспомнить о
находках на Белом Июсе, то временные границы “Памяти” раздвигаются еще
дальше.
Чем же привлекает это сложное, трудное для восприятия произведение
широкие читательские круги? (А ведь привлекает! О чем ином могут
свидетельствовать сотни писем автору, посыпавшиеся сразу после журнальной
публикации?) Прежде всего, вероятно, тем, что писатель с первых же строк не
скрывает своего пристрастного отношения к человеку, судьбу которого он
берегся проследить в веках. И это не какой – то выдуманный юрой, в которого
можно верить или не веритьв зависимости от мастерства литератора. Нет, это
человек, который жил, оставил отчетливый след на земле, продолженный его
многочисленными – сто пятьдесят человек за полтора столетия! – потомками.
Человек, который боролся вместе с товарищами. (Кстати, Владимир Чивилихин
увлекательно показал, как рождалось и укоренялось в общественном сознании
еще в далеком прошлом это прекрасное слово, ныне, в советских условиях,
ставшее привычным обращением.) Причем он и его товарищи декабристы боролись
в неимоверно трудных условиях, когда даже самые большие оптимисты не столько
рассчитывали на успех восстания, сколько на силу своего нравственяого
жертвенного примера для потомков, Человек этот, декабрист Николай
Мозгалевский, дорог советскому писателю Владимиру Чивилихину вдвойне – и как
настоящий гражданин своей Отчизны, и как прямой предок самых близких ему
люден – жены и дочери. Но это личное по сути неразрывно связано с
общественным. Нам, советским людям, нужно знать, что было задолго до нас,
как на неимоверно длинном, порой непереносимо страшном, кровавом пути
пробивались и все крепли ростки гуманизма, мечты о жизни вольной и
праведной, истинно достойной человека. Нам нужно глубокое понимание того,
что Большая История складывается из миллионов и миллионов кратких во
времени, но отнюдь не “маленьких” историй конкретных людей, живых, из плоти
и крови, с неповторимыми, только им присущими личностными чертами, с их
личными помыслами, поступками, деяниями, которые обретали особенно большое
общественное звучание, когда были обращены не вовнутрь, не на себя только, а
на благо Отечества, поскольку именно в этом виделся им “способ быть
счастливым в жизни”.
Судьба Николая Мозгалевского, тесно переплетенная с судьбами его
товарищей, ведет автора, словно нить Ариадны, в глубь лабиринта прошлого. И
открываются все новые и новые ответвления, новые истории людские, и они
неразрывно связаны с Историей страны. Историей человечества.
Поражает, как много успели декабристы и до того, как их созидательная
деятельность была насильно пресечена или ограничена – заточением, каторгой,
ссылкой, и даже после… Какой глубокий нравственный след в истории России,
и особенно Сибири, они оставили! Говоря о том, что память о декабристах –
неотъемлемая, святая частица нашей духовной жизни, Владимир Чивилихин
приводит отрывок из письма А. Ф. Голикова из города Плавска Тульской области
– отклика на журнальную публикацию: “Декабризм надо расценивать как явление
человеческой цивилизации, родина которому Россия… Вторая часть революции
декабристов протекала по всей России до 90 – х годов – в Сибири, на Урале,
Кавказе, на Украине, в Молдавии, Средней Азии, во многих иных местах,
включая заграницу. Декабризм – не только и не столько восстание на Сенатской
площади, это полувековая подвижническая и на редкость активная по тем
временам деятельность разгромленных, во не сломленных революционеров. Их
революция была и в том, что они оставили нам литературные, философские,
политические, естественнонаучные труды, как вехи к светлым знаниям, свободе
и счастью нашему…”
Чивилихинская “Память” дает в этом смысле новую пищу для размышлений. В
частности, поправляя историков, в сакых последних изданиях о декабристах
пишущих, что к амнистии 1856 года в разных местах Сибири их нашлось всего 19
человек, из которых 16 вернулись в Россию, а трое умерли в изгнании, автор
рассказывает о пятерых, оставшихся в Сибири. Среди них почти на полвека
пережил дату восстания поэт Владимир Раевский. Ровно через 56 лет ” – 14
декабря 1881 года – был похоронен в Иркутске единственный крестьянин –
декабрист Павел Дунцов – Выгодскии. На десять месяцев дольше него прожил
Александр Луцкий, умерший в 1882 году на поселении близ Нерчинских горных
заводов. Тот самый Александр Луцкий, внук которого, красный командир Алексей
Луцкий, был сожжен японцами в паровозной топке вместе с Сергеем Лазо…
А ведь Луцкий был не только одним из самых юных декабристов, но еще и
самым слабым здоровьем. Единственный из декабристов – северян” он был
отправлен по этапу с партией уголовников и пробыл в пути в обшей сложности
около года, единственный из декабристовдворян был подвергнут наказанию
розгами. Так какой же неистребимый пламень жизни горел в этом необыкновенном
человеке, отважившемся к тому же на два побега, дольше всех своих товарищей
пробывшем в каторжных работах и все же пережившем их!
Среди декабристов были, пишет Владимир Чивилихин, “первоклассные поэты
и прозаики, страстные публицисты, талантливые переводчики, философы,
филологи, юристы, географы, ботаники, путешественники – открыватели новых
земель, инженеры – изобретатели, архитекторы, строители, композиторы и
музыканты, деятели народного образования, просветители коренных народов
Сибири, доблестные воины, пионеры – зачинатели благих новых дел, и просто
граждане с высокими интеллектуальными и нравственными качествами.
Конечно, они составили целую эпоху в русской истории и сами были ее
творцами, являя собой перспективный общественно – социальный вектор”.
Так можно ли писать о них бесстрастно? Или о других, по – своему
одержимых, которые встретились писателю в его долгом путешествии в прошлое?
Вряд ли. Тем более Владимиру Чивилихину, который вошел в литературу как
писатель остро драматичный. Достаточно вспомнить, какую критическую бурю
вызвал острейший конфликт повести “Елки – моталки” между человеком –
тружеником по природе своей и по всему мировоззрению, Родионом Гуляевым, и
тунеядцем Евксентьевским, для которого паразитизм стал тоже своего рода
осознанным кредо. За повести “Елки – моталки”, “Серебряные рельсы” и “Про
Клаву Иванову” Владимир Чивилихин первым из русских писателей в 1967 году
был удостоен премии Ленинского комсомола. А его страстные, бескомпромиссные
выступления в защиту от бесхозяйственности кедровых лесов, “светлого ока
Сибири” – озера Байкал, самой почвы родной русской земли, вошедшие в книгу
“По городам и весям”, снискали ему славу острейшего современного писателя –
публициста и принесли Государственную премию РСФСР.
Вот и в “Памяти” он выступает страстным защитником… Чего? Самой нашей
великой истории и культуры! Защитником, потому что и на это духовное
богатство, святая святых наше, ведутся непрерывные атаки, открытые или
лицемерно маскируемые, тем более нетерпимые в нынешних условиях
обострившегося идейного противоборства двух систем общественного развития.
Итак, страсть, открытая заинтересованность, та тенденциозность, о
которой в свое время говорил В. Белинский и без которой не может родиться
ничего истинно великого, ведет Владимира Чивилихина в глубь прошлого. А “под
пеплом древности” столько света! Неугасимого духовного света, зажженного
нашими предшественниками. Света любви и верности своему народу, а значит, и
гуманизму вообще, всему человечеству. Автор “Памяти” щедро приводит все
новые и новые ярчайшие свидетельства такой истинно гуманистической любви
русских людей к Отечеству, порою просто потрясающие. Таковы, например,
строки из черновых набросков Н. Н. Миклухо – Маклая, найденных недавно в
Австралии у его потомков.
“Память” – это не хладнокровное исследование ученого, которому все
равно, что исследовать. “Память” – это взволнованное и волнующее слово
гражданина, патриота нашей Советской Родины, и в частности той ее части,
которая “союз нерушимый республик свободных навеки сплотила”. Это – слово
интернационалиста до мозга костей. “Память” – это слово писателя –
коммуниста.
Авторская пристрастность, прорывающаяся порой в прямых лирических
отступлениях, а подспудно пронизывающая все произведение, как бы
растворяющаяся в его ткани, не противоречит другому важному качеству
“Памяти”: основательности, доказательности книги.
Не во всякой докторской монографии встретишь столько идей, которые
открывают дорогу исследователям, идущим вослед, дают простор для развития
научного поиска. Высокую оценку “Памяти” дали в печати ученые – филологи и
историки, многие известные критики, литературоведы, прозаики, публицисты. Но
главное, обращаясь к книге, любой может сам проверить авторские предложения
и расчеты, обратиться, если его не убеждает авторский комментарий, к
первоисточникам, на которые Владимир Чивилихин ссылается со щедростью, хотя
и непозволительной в “чисто” художественном произведении, но вполне уместной
вот в таком новаторском как по форме, так и по содержанию романе.
Колоссален объем знаний, привлеченных и переработанных писателем.
Десятки, может, сотни источников! Это пока, к сожалению, большая редкость в
художественно – публицистическом произведении. И как всегда, когда есть
основная идея, в данном случае – величие и огромная историческая глубина
культуры нашей Родины, вокруг нее и в доказательство ее автором немедленно
осваивается и привлекается новейший материал. Можно согласиться с историком
В. В. Каргаловым, заметившим, что многие, вероятно, только из “Памяти”
подробно узнали об открытии советскими историками в Сибири, на Белом Июсе,
рисунков древних охотников. Можно и добавить: не тем ли путем широкие круги
читателей узнали об исследованиях украинским математиком А. С. Бугаем
Змиевых валов, гигантских фортификационных сооружений оборонительного
характера, возвести которые было под силу лишь большой и хорошо
организованной древней государственной федерации? (А ведь датируются они с
помощью радиокарбонного анализа древесного угля обожженных стволов,
заложенных внутрь валов, 270 годом нашей эры, а один из них – даже 150 годом
до нашей ” – Г.Ч.) Или – о многолетних, воистину патриотических трудах
архитектора – реставратора П. Д. Барановского? Или – не только о
колоссальных по масштабам и объему исследованиях Г. Е. Грумм-Гржимайло, но и
о самой его подвижнической жизни? И еще о многом, многом другом…
И вот что крайне важно в этой глубоко научной в основе своей книге: она
написана настоящим большим писателем, не литераторомпопуляризатором, нет,
мастером – публицистом и прозаиком. Художественно убедителен, например,
образ Субудая – не просто жестокого воителя, но и старика, любящего своих
сыновей, понимающего всю сложность своего и их положения, если не сбережет
он в этом трудном походе чингизидов и добычу… В “Памяти” – чудесный сплав
высокой художественности с подлинной документальностью. Подлинной! Это не
игра в “документ” только потому, что документальную литературу современный
читатель ценит подчас чуть ли не выше обычной прозы. Строгость своего
отношения к фактической основе автор подчеркивает: “Я пользуюсь привилегией
писателя придумывать мелкие подробности, не имея права сочинять факты,
искажающие большую историческую истину”. Любопытно, что жизнь, новейшие
данные научных исследований не раз подтверждали выдвинутые в “Памяти” и
художественно обоснованные гипотезы (например, о наличии у защитников
Козельска железных масок, делавших их неуязвимыми для татарских стрел, и
Др.). В другом месте, рассуждая о различии между профессиональным ученым и
писателем, взявшимся за историческую тему, Владимир Чивилихин пишет: “Задача
историка заключается в том, чтобы объективно раскрыть, что, как и почему все
происходило в прошлом; литератор же обязан опереться на достижения
исторической науки и, рассмотрев годы и события сквозь призму своего
мировидения, подсветить их личным фонарем и, может быть, внести в них
сегодняшний смысл, сообразуясь с главными векторами общественного
развития…”
С декабристов Владимир Чивилихин только начал свое путешествие в
прошлое – как с великого нравственного примера, выражающего духовную
сущность своего народа. А в принципе народ и есть главный или даже
единственный герой его книги. Прежде всего народ русский. Это естественно,
поскольку и сам автор – плоть от плоти и кровь от крови этого народа.
Владимиру Чивилихину дороги и свои рязанские из – под Пронска – корни, и
духовные корни нашей культуры, уходящие глубоко за пределы русского
средневековья, во времена языческие, когда складывались и язык народа, и,
может, не столь еще философское, сколь поэтическое Осмысление им своей
жизни, и ее уклад… Кому дорога и близка Сибирь, которою “могущество России
прирастать будет”, как пророчествовал М. В. Ломоносов, – и прирастает все
стремительнее у нас на глазах! Сибирь, в которой Владимир Чивилихин родился
(в Мариинске, в 1928 году), провел детство и юность, по которой проложил
несчетные свои журналистские и писательские тропы в зрелые годы. Дорог ему
народ русский как выразитель созидательного начала, прежде всего как пахарь
и строитель, а потом уж воин.
Владимир Чивилихин ярко показал трагизм положения едва еще начинавшей
складываться в единое целое земли Русской в XII веке. С одной стороны на нее
навалились немецкие “псы – рыцари”, напрочь истребившие славянские племена
бодричей, лютичей, руянов, балтоязычных пруссов и безостановочно теснившие
на восток остальные народы, населявшие Прибалтику, “псы – рыцари”,
подбиравшие ключи к Пскову и Новгороду, пока не остановили их своим
беспримерным мужеством наши предки; с другой – одержимые идеей мирового
господства, стремлением “дойти до последнего моря” чингизиды собирали в
спаянные страхом и жаждой наживы тумены разношерстные орды из побежденных
ими народов, любителей легкой наживы тех времен, указывая им среди прочих
целен и богатые земли Урусов…
Немало горьких и возвышенных страниц в “Памяти” о новейших временах,
когда мирный, созидательный труд советского народа был прерван гитлеровским
нашествием. Варварские действия захватчиков на советской земле были
направлены не только на то, чтобы надолго приостановить экономическое и
культурное развитие страны, но и на т&, чтобы, разрушая как можно
больше, вытравить и историческую память народа.
Во весь рост встает в “Памяти” народ русский, миролюбивый, но в
мужественный, великий в своем патриотизме: безвестный автор “Слова о полку
Игореве”, впервые в литературе сказавший “русичи”, и Евпатии Коловрат,
первый русский партизан в одной из первых наших народных, отечественных
войн; безымянные участники героической семннедгльной обороны Козельска,
обороны Рязани, Владимира, Москвы, Торжка и те, кто на поле Куликовом
полтора столетия спустя перемолол грабительскую орду; декабристы, которые
своим примером не только озарили путь революционерам России, но и оказали
благотворное влияние на судьбы сотен и тысяч своих соотечественников, прежде
всего жителей Сибири, и, наконец, наши современники, советские люди,
победившие в кровопролитпейшей войне, созидающие самое счастливое на земле
общество. Весь громадный содержательный материал книги, вся ее
направленность ярко выявляют определяющий вектор развития нашего общества,
нашей древней государственности и культуры – созидание, мирное строительство
и преимущественно оборонительный характер военных действий, если уж и
приходилось в них участвовать.
Впрочем, герой “Памяти” – народ не только русский. С живейшей
заинтересованностью рассказывается автором, к примеру, о народе ди, или
диплинах, известном еще с III тысячелетия до нашей эры, некогда овладевшем
“всем Китаем, дав ему династию Чжоу”.
Что это был за народ? Об этом спорили и спорят ученые. Г. Е.
Грумм-Гржимайло не сомневался в принадлежности динлинов к европеоидной расе,
что подтверждается данными антропологии. “И если динлины были действительно
индоираноязычными скифами, – размышляет Владимир Чивилихин, – то можно
только поражаться силе и численности этого народа, заселившего в древности
всю евразийскую Великую Степь – от Черного моря до Желтого, и оставившего
замечательные образцы прикладного искусства”.
Рассказывает автор и о народе чжурчжэней, сумевшем в средневековье
развить и богатую культуру, и даже технику, но которому крайне не повезло с
соседями. Истаял этот народ в битвах с полчищами Чннгнз – хана. Наконец,
автор прослеживает и то, как трагически политика этого хитрого,
безжалостного, беспринципного властителя сказалась на судьбах самого
монгольского народа, именем которого действовал Чингиз-хан. Завоевательные
войны, расточившие его силы, надолго устранили затем монгольский народ с
арены мировой истории. И только социалистический строй помог Монголии занять
достойное место в братстве народов.
Значительное место в “Памяти” занимает полемика автора с двумя вроде бы
противоположными, но, как всякие крайности, сходящимися в своей сути
направлениями в науке. Речь идет о норманистах и “евразийцах”.
Камня на камне не оставляет Владимир Чивилихин от теории норманистов и
их современных последователей, доказывающих неспособность якобы вообще
славян, и в частности русских, навести порядок в собственном доме. Все
содержание “Памяти” убеждает в обратном. Народу, создавшему такую великую
культуру и такое могучее государство, какими они предстают на страницах
книги, не нужны наставники со стороны. Автор привлекает все новые и новые,
как наши, так и зарубежные, научные источники, опрокидывающие в зародыше эту
фальшивую и вредную теорию.
“Оппонентами” норманистов выступили “евразийцы”. Суть новаций их, в
принципе, не во многом расходится с норманистами – порядок на Русь несли –
де более “пассионарные” пришельцы, только уже не с Запада, а с Востока.
Владимир Чивилихин приводит убедительные, логичные, опирающиеся на
строгие научные данные возражения наиболее активному и заметному выразителю
идей “евразийцев” доктору исторических наук Л. Н. Гумилеву. Он выступает
против преуменьшения урона, нанесенного Руси нашествием, против попытки
изобразить трехвековое иго, надолго задержавшее ее развитие, в качестве
некоего “союза Великороссии с Золотой Ордой”, “тесного симбиоза Руси и
Орды”.
Он показывает, как давили и грабили Русь ордынцы, сколько кровавых
набегов они еще совершили, пока не остановили их, уже навсегда на Угре, как
издевались они над русским народом и его князьями.
Но разумеется, пафос “Памяти” – не в полемике со сторонниками ошибочных
воззрений. “Память” сильна своей, как уже отмечалось, открытостью для
дальнейших исследований, предлагаемых любознательному читателю, сильна
антимилитаристским духом, пафосом истинного интернационализма, созидания.
Она рождает законную гордость за наш великий народ, за его великую и
древнюю историю. Она помогает воспитывать столь необходимое каждому
гражданину, патриоту чувство исторической памяти, “связующей все со всем”.
Валентин СВИНИННИКОВ