А.Н. Крылов.
Никто, зажегши свечу, не покрывает её сосудом, или не ставит под кровать,
а ставит на подсвечник чтобы входящие видели свет
(Лк. 8,16)
Сказка о Гагарине, лунной гонке и Мальвинской войне.
Известие о гибели Первого космонавта планеты потрясло мир сорок лет назад. Но до сих пор нет убедительной, логически стройной, фактически обоснованной летописи жизни и смерти этого замечательного человека. Сие далеко не случайно.
Весна 1945 года мощным очистительным валом ворвалась в прогнившую Европу. На знамёнах русской армии – освободительницы сияло имя Сталина, русского мессии, поднявшего державу из пепла. Америка ещё хорошо помнила предвоенные тридцатые годы и красные крылья чкаловского самолёта с гордой надписью «СТАЛИНСКИЙ МАРШРУТ». Теперь этот маршрут стал явью и в Старом Свете.
Несмотря на все старания мировой масонской закулисы, организовавшей череду тяжелейших войн и революций, РОССИЯ как стояла не разбитой на рубеже кровавого ХХ века, так и оставалась стоять в тридцатые и сороковые годы. Более того. Победный май сорок пятого стал объединяющей долгожданной весной славянских народов, открывая им радость и свет будущей счастливой жизни.
Но славянская цивилизация была смертельно ранена холодным мартом 1953 года, когда масонским конспираторам удалось убить товарища Сталина. Началась гнилая оттепель, лёгшая жестоким заморозком на чудесные цветы русской весны.
Однако всесокрушающий духовный и технический порыв русского народа в ХХ веке, начало которому дал Сталин, остановить было уже нельзя. Русский гений создал атомный меч и заставил ядерную энергию делать созидательную работу. В грохоте и пламени ракетных стартов родились Первый Спутник, лунные корабли, марсианские разведчики и посланцы к далёкой Венере. Как ангел взлетел Гагарин. К его ногам в апреле 1961 года бросилась та русская победная весна сорок пятого, замороженная хрущёвской оттепелью. И он достойно пронёс её сверкающее сияние на золотых крыльях своих погон.
Первый полёт в космос человека, которым стал русский офицер, врезал трескучую оплеуху зарвавшимся американским масонам, сладострастно уверенным в своей, как им казалось, победе над Россией. Ведь эта публика с начала ХХ века безпрерывно организовывала страшные беды для многострадальног
Страна Советов уверенно шла по энергетико – технологическому пути развития, ядерно – космическое будущее которого не оставляло США и масонской закулисе никаких шансов на вожделенное мировое господство.
Для морального перелома хода событий в свою пользу американцам оставался единственный вариант – первыми высадить человека на Луну. Но технически они сделать этого были не в состоянии. Оставался привычный подлый путь фальсификаций, убийств и шантажа. Такой и стала та самая лунная гонка, об которую разбились жизни величайших русских людей – Королёва и Гагарина.
Королёва зарезали на операционном столе. Его лебединую песню – тяжёлый носитель Н-1 безжалостно оклеветал и уничтожил уродец Глушко. В середине тридцатых этот тип написал в соавторстве с Лангемаком и Клеймёновым донос, по которому Королёв был арестован. Змея – говорил о нём Королёв.
Сияние ангельской улыбки Гагарина нестерпимо резало паучий глаз мирового масонства. Светлый русский человек достойно олицетворял воскресшую РУСЬ на мировой арене шестидесятых. Сбылось пророчество Серафима Саровского о преобладающей роли РОССИИ в мире на середине ХХ века.
Но безверие русского народа, расслоение советского общества, обусловившее социальный лифт для худших представителей всех сословий, дало страшные плоды. США и мировая закулиса смогли повернуть земную цивилизацию на информационно – телекоммуникацио
Сильный, цельный, мощный образ Гагарина оказался ненавистен номенклатурной верхушке хрущёвско – брежневских временщиков. И она безжалостно растерзала Светлого Ангела, который был дарован русскому народу в тяжкую годину испытаний. Но сломить Юрия Алексеевича тьме было не дано.
Герой ушёл в сакральную неизвестность, в поход, из которого нет возврата.
А такие в народной памяти не умирают. Свет его улыбки до сих пор не даёт русским людям погрузиться в новоявленный долларовый мрак.
1. Князь.
Было очень ясное осеннее утро 1972 года. Деревья старого парка раздевались под несравненную музыку листопада.
Князь Сергей Александрович Гагарин – преуспевающий американский финансист – прогуливался в одной из боковых аллей. Он любил эти места. Всё чаще и чаще с прожитыми годами память возвращала его в сверкающую юность, в величественную и безвременно ушедшую Святую Русь.
Этот американский парк отдаленно напоминал парк Павловска, где Сергей Александрович встретил раз и навсегда своё счастье. Он присел на лавочку, достал сигару, но закурить ему не пришлось. Рядом опустился незнакомый господин, неброского вида, но крепкого телосложения. Костюм сидел на нём так, что выдавал военную выправку владельца.
Незнакомец вежливо поздоровался, представившись мистером Хиггинсом, служащим Госдепа США.
Князь вяло слушал собеседника, оторвавшего его от сладких воспоминаний. Тот почувствовал отношение Сергея Александровича и резко сменил тактику общения, перейдя сразу к делу:
– Сергей Александрович, все мы знаем о вашей благотворительно
– Однако, забавно. Но кто же это? Возможно, я знаю его?
– Да. Вы встречались в Нью-Йорке, в здании ООН.
Сергей Александрович хорошо помнил ту встречу. Это было его единственным посещением сей организации. Тогда из Советской России по приглашению Генсека Гу Тана приехали русские космонавты.
Терешкова не произвела впечатления на князя. Даже более. Он брезгливо отвернулся и тут же увидел солнечную улыбку Первого Космонавта планеты. Крепкое мужское рукопожатие. Светлый лик, воплотивший в себе красоту русских людей, безукоризненная военная выправка, правильная плавная родная русская речь…
Князь знал, что Юрий Алексеевич из их рода. Обедневшая ветвь, жившая на окраинах Петербурга, больше тяготела к инженерным профессиям и военной службе.
Папа и мама Юрия Алексеевича.
На последних дореволюционных фотографиях, сделанных в фотоателье столицы Российской Империи мы, конечно, наблюдаем бедняков – крестьян, оторванных на время фотосъёмки от тяжёлой работы по вспашке поля и очистки коровника…
Князь читал в прессе, что происхождение Юрия Алексеевича не было тайной. Понимал Сергей Александрович и то, что не мог Юрий Алексеевич публично признать своё родство с громким русским княжеским родом.
По официальной родословной Юрия Алексеевича прапрадед ПЁТР был из крестьян. Прадед состоял государственным крестьянином деревни Конышова. Звали его ФЁДОР ПЕТРОВИЧ, а жену – ЕПЕСТЕМЕЯ НИКОЛАЕВНА. Проживали они в Чухломе. Дед, ИВАН ФЁДОРОВИЧ, родился 19 сентября 1858 года в селе Бушнево Костромской губернии, его женой стала АНАСТАСИЯ СТЕПАНОВА. В метрической книге Никольской церкви села Клушино, в сведениях о женихе, указано: «Уволенный в запас армии 7-го резервного кадрового пехотного батальона рядовой Иван Фёдоров Гагарин, православного вероисповедания, первым браком, 26 лет». Про невесту сказано так: «Клушинской волости села Клушино крестьянина Степана Михайлова дочь, девица Анастасия Степанова, православного вероисповедания, первым браком, 20 лет». Все дети Гагариных были крещены в Никольской церкви села Клушино. АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ ГАГАРИН появился на свет 14 марта, крещен 15 марта 1902 года в селе Клушино – волостном центре Гжатского уезда. Он был младшим сыном в семье. Кроме него, у родителей – Ивана Фёдоровича и Анастасии Степановны – было семеро детей: ПАВЕЛ 1885 г.р., НИКОЛАЙ 1887 г.р., ПРАСКОВЬЯ 1889 г.р., МИХАИЛ 1891 г.р., ИВАН 1894 г.р., ДАРЬЯ 1897 г.р., САВВА 1899 г.р.
Однако фамилии Мещерских, Чернышёвых, Вяземских, Долгоруких, Гагариных у простых крестьян – бедняков Императорскрй России почти не встречались. Сами понимаете почему. Давайте всё – таки взглянем, от какого корня вынуждали отрекаться Юрия Алексеевича.
На фамильном гербе рода Гагариных начертаны слова: «Своими корнями силён». Юрий светло и просто жил по завету 1-го псалма – «корнями в землю, ветвями – к Нему». В его роду были отважные офицеры, видные государственные деятели, блестящие дипломаты, деятели культуры и искусства – патриоты, верой и правдой служившие своему Отечеству. Гагарины участвовали во всех войнах, в самых важных и кровопролитных сражениях, которые вели русские войска. Ведь история России всегда была летописью осаждённой крепости. В череде битв Юрию Алексеевичу досталось сражение самой подлой войны – холодной…
Сергей Александрович вспомнил пресс-конференци
И вот теперь этот мистер Хиггинс напомнил ту давнюю встречу в Нью-Йорке. К чему это он сделал, через четыре года после объявленной Советами гибели Юрия?
– Мистер Гагарин, я не хочу долго разговаривать на тему вашей родословной. У меня к вам конкретное поручение. Я своего рода почтальон. Только хочу вас предупредить. Разглашение в таком щекотливом деле может повредить не только вам.
С этими словами Хиггинс достал из внутреннего кармана обычный офисный незапечатанный конверт без адреса и каких-либо отметок. Разгладив бумагу, он протянул князю загадочное послание. Потом быстро встал, попрощался, и потрясённый Сергей Александрович услышал удаляющиеся шаги.
Долго сидел пожилой князь на скамейке, боясь открыть конверт. Что скрывала его бумажная одежда? Может шантаж? Ведь супруга князя недавно была арестована за организацию демонстрации против войны во Вьетнаме. Может быть, хотят проверить его лояльность правительству? Князю врезался в память серый март 1968 года, когда мир увидел фотографию Юрия Алексеевича в траурной рамке. Горю в их семье не было предела. И вот теперь письмо. Через четыре года.
Решительным движением Сергей Александрович развернул конверт, достал исписанный лист. Он хорошо помнил почерк Юрия Алексеевича – тот надписал свою фотографию – один из самых ценных для князя подарков.
Вглядевшись в рукописные строчки, князь обомлел. Почерк и подпись не оставляли сомнения в авторстве. Но дата – август 1972 года!
Уняв прыгающие строчки, Сергей Александрович углубился в содержание послания. Юрий Алексеевич без обиняков сообщал, что не погиб в катастрофе под Новосёлово и катапультировалс
Князь отложил бумагу в сторону. Перед глазами много видевшего человека всё время стоял образ этого молодого парня, русского, советского офицера, ставший олицетворением молодости Земли. Да, стоило помочь, даже если это провокация…
Князь спрятал письмо и быстрыми шагами направился в свой офис. В голове перебирались варианты с передачей денег. Сергей Александрович слыл опытным финансистом, и провести его, попросту кинуть, было делом сложным, если не невозможным. Сказывалась школа Йельского Университета и солидная практика за долгие годы коммерческой деятельности.
2. Бокал шампанского.
Подмосковный дачный посёлок нёс на себе багряную красоту ранней осени. Дымки поднимались от костров, где безжалостный огонь трудолюбиво уничтожал великолепие опадавших нарядов природы.
Генерал Чук, одно время возглавлявший контрразведку СССР, сидел в домашних тапочках на веранде. Позавидовать работе этого человека было сложно. Но он не роптал. Тяжело тянул свою лямку, правда, не разбирался в средствах достижения цели.
Мысли генерала были невесёлые. Он попал между двух огней – в очень неприятную историю, грозившую затянуться надолго.
А начиналось всё достаточно удачно. Чук был назначен на должность главы Третьего управления КГБ при СМ СССР. Брежнев к нему относился хорошо, продвигал по службе. Карьера складывалась весьма неплохо. Правда, с председателем КГБ Андроповым у Чука состоялся непростой разговор. Будучи прожжённым карьеристом, Чук сразу уловил, что Андропов имеет главную цель – свалить Леонида Ильича, причём любым путём. Покрутившись в новой должности, Чук понял, что за Андроповым мощной стеной стоят США со всеми их возможностями. Брежневское окружение было уже обречено. Поэтому Чук, хоть и был человеком Леонида Ильича, но стал служить Андропову, как большей и надёжной силе.
Генерал очень хорошо помнил февральский день 1968 года, когда его срочно пригласили прибыть к Леониду Ильичу. Мгновенно вызвав машину, он опрометью метнулся из кабинета к выходу. Что мог значить такой вызов?
Мощный автомобиль уже приближался к даче Леонида Ильича, а Чук так и не разгадал причину внезапного вызова.
Генерал вошёл в гостиную и сразу попал в распоряжение жены Леонида Ильича – Виктории Петровны. Та очень быстро усадила его за стол и повела непринуждённый разговор ни о чём.
Это было сразу после празднования пятидесятилетия Вооружённых Сил СССР. Настроение всё ещё было праздничное, но не у Леонида Ильича.
Брежнев вошёл тихо и сел за стол, поздоровавшись с присутствующими. Характер беседы не менялся. Леонид Ильич вставлял ничего не значащие фразы и говорил комплименты жене.
Чук стал заметно нервничать, однако виду не подавал. Наконец Леонид Ильич счёл светскую беседу завершённой и стал приступать к деловой части. Виктория Петровна, сославшись на какие – то дела ушла к себе.
Брежнев поинтересовался, доволен ли Чук должностью начальника Третьего управления. Тот рассыпался в благодарностях и сказал, что очень доволен.
– Теперь, – сказал Леонид Ильич – у меня к тебе, Виталий, будет личная просьба.
Чук вытянул шею и приготовился слушать. Леонид Ильич глуховатым голосом поведал контрразведчику, что есть у нас отдельные офицеры из лётчиков, на которых в хрущёвские времена упала большая слава покорителей космоса. И заелись эти самые космонавты. Вот один, например, вместо отведённой ему пропагандистской роли рвётся опять в космос, стремится к Луне, пытается влиять на решение государственных вопросов. А недавно заявил мне, что руководство космической отрасли сознательно погубило космонавта Комарова.
– Ну, а на банкете вчерашнем, так вообще позволил себе выплеснуть в меня бокал вина. На славу свою, что ли надеется? Как думаешь, Виталий?
– Думаю, вы правы. Заелся. Зазнался. Из грязи в князи. Голова кругом. Вот и делает, что вздумается.
– Пора избавить меня от его выходок. По тихому. Надоело мне возится со всякими там выскочками. Ты на досуге подумай, как с ним лучше быть. Потом доложишь мне лично. Но не затягивай. И помни. Об этом деле только я и ты должны знать. Всё.
– Есть. Понял. Разрешите быть свободным?
– Иди уж. Дела тебя ждут. Меня тоже.
Генерал Чук славился в контрразведке как опытный, дотошный, и осторожный специалист. Отменный организатор радиоигр с Абвером во время недавней войны, специалист по Германии и Европе в целом. За поручение Брежнева он взялся со всей серьёзностью. К разработке операции им были привлечены только его личные проверенные кадры, которым он безусловно доверял. Остальных использовали «в тёмную», так, что они даже не подозревали.
Время поджимало, но Чук справлялся. К середине марта операция была спланирована и подготовлена. Осталось назначить срок проведения. Чук доложил Брежневу. Тот по обыкновению не спешил. Принял его только через пару дней. Выслушал доклад. Долго ходил возле стола с картами и временными диаграммами.
– А что будет, если он от вас ускользнёт, скажем, после вынужденной посадки?
– Нет, не ускользнёт. Район операции будет плотно снаряжен нашими людьми. У всех будет оперативная УКВ связь и транспорт. Все вооружены.
– А если не захочет полететь? Заболеет, или ещё что-нибудь?
– Нет, Леонид Ильич, здоров он, как бык. Летать сам рвётся, еле сдерживают. В декабре чуть не гробанулся на МиГе-17.
– Да? Не знал я такого дела… Ну, что же. Давай, теперь доложи-ка мне ещё раз, да по-простому, подробно, на солдатском уровне. Без всяких там косинусов, понял?
– Есть. Разрешите начинать?
– Давай помалу.
– Операция предусматривает стремление объекта к самостоятельным полётам на истребителе. Исходя из этой предпосылки, нами был определён путь максимального по эффективности приложения сил и средств – организация аварии в полёте с гарантированной гибелью объекта. Он сейчас заканчивает обучение в академии Жуковского и намерен в конце марта получить возможность самостоятельного полёта на истребителе МиГ-17 с чкаловского аэродрома.
Нами проанализировано
Изготовлено несколько боевых разъёмов. Испытания показали, что контакт гарантированно подламывается при вибрациях на разбеге самолёта.
Если объект полетит не самостоятельно, то здесь возникает ряд дополнительных трудностей, связанных со вторым членом экипажа. Убивать его мы не сочли необходимым. Поэтому в случае полёта на двухместном учебном истребителе МиГ-15 УТИ применяется вариант летального катапультировани
Мы позволим им взлететь, загоним в дальнюю зону пилотирования над глухими лесами южнее Киржача. Самолёт в этом случае снаряжается взрывной закладкой направленного действия, установленной под катапультное кресло объекта.
В полёте создаются условия для неизбежного катапультировани
Обезточеный самолёт с остановившимся двигателем трудно посадить штатно, а на вынужденную – взрывоопасно, ведь подвесные баки полны топлива, но сбросить их невозможно – сброс только электроприводом. Экипаж будет вынужден применить катапультировани
В районе испытательных полётов нами предполагается использовать перехватчик Су-11, с надёжным пилотом. Он будет подстраховывать, сопровождая машину объекта бортовой радиолокацией. После катапультировани
Если же произойдёт сбой, то пилот Су-11 организует столкновение с самолётом объекта, чтобы вынудить экипаж последнего к катапультировани
Каждая из групп поиска и ликвидации состоит из двух вертолётов и десяти человек личного состава. Ближайшая группа прибывает на место падения самолёта первой и блокирует объект, если он уцелел. Далее фотографирует и документирует увиденное, уничтожает явные улики и уходит.
Вот вкратце и доступно. Доклад закончен.
Генерал Чук стоял и ждал. Брежнев переваривал услышанное, силясь представить всё это в яви.
– А каковы гарантии жизни второго члена экипажа?
– По большому счёту опасности для его жизни нет. Ему надо только вовремя согласно инструкции катапультировать
– Хорошо. Когда вы намерены это всё претворить в жизнь?
– Полёты назначены на 27 марта.
– Ну, что же. Давай, действуй! Обо всех деталях и обстоятельствах немедленно докладывай. Всего тебе хорошего.
3. Дорогой Леонид Ильич.
Так было в далёком 1968 году. И вот теперь, через четыре года, опять вызов к самому. Уже и на Украине не спрятаться от этой трижды неладной истории.
Леонид Ильич встретил генерала холодно. Это не вязалось с его хлебосольной манерой и сразу насторожило Чука. В кабинете не было никого. Разговор тет – а – тет предстоял не из лёгких. Брежнев в раздумьи прохаживался по кабинету. Чук стоял как вкопанный посередине кабинета и едва дышал. И было от чего. Ведь он стал играть на стороне Андропова против Леонида Ильича. Догадайся Брежнев о двурушничестве контрразведчика, и расправа была бы скорой и безпощадной.
– Послушайте, Виталий Васильевич, как – то не хорошо у нас с вами выходит. Мы назначили вас на высокий пост, доверяем вашему опыту и знаниям, надеемся на вашу личную преданность, а результаты вашей эээээ… деятельности не впечатляют. Как вы думаете?
Чук вспотел и замёрз одновременно. Змеиные глаза Андропова всё время присутствовали перед его взором, где бы он ни находился. Брежнев представлял для него существенно меньшую опасность. Вторую по величине. Напрягшись, Чук овладел собой, вытер липкий нечистый пот и выдавил из себя ответ:
– Леонид Ильич! Я сделал всё, что мог. Уничтожить его после катастрофы вы мне не разрешили.
– В том то и дело! Почему он уцелел, если я не ставил вам такой задачи? Мало того, он ещё ухитрился сбежать от вас через пару – тройку месяцев!
На Чука было жалостно смотреть. Он побелел и покраснел разом. Челюсть лязгнула и заклинила. Ответа Леонид Ильич так и не дождался. Чук стоял, как соляной столб, и ошалело мигал глазами. Страх раздирал его трепещущую душонку, страх перед владыками мира сего, но никак не страх Божий.
Видя такое замешательство, Леонид Ильич подошёл к заветному шкафчику, налил «Зубровки» и приблизился к остекленевшему Чуку. Тот благодарно схватил стопку и залпом выпил. Отпустило.
– Леонид Ильич! Я готов принять любое наказание за свои явные проколы и ошибки. Это дело для меня, как камень на шее. Помилуйте, простите, ведь я всё продумал, вы одобрили. А получилось…
– Ты, вот что, брось тут каяться. Нашёл, понимаешь, церковь с батюшкой! Я тебя как облупленного знаю.
Чук почувствовал, что может упасть. После таких слов Брежнева он уже не думал о будущей карьере, а надеялся лишь на снисхождение Генерального.
– Так вот, Виталий. Пора тебе снять этот камень с шеи.
Брежнев многозначительно замолчал…
– Что же с ним делать? Может…
– Нет, дорогуша. Нельзя. Подвёл ты меня сильно. За океаном про твою операцию с ним знают досконально. Никсон прямо светился, когда мне на встрече это выложил.
И пригрозил, твою мать, Виталий, что если мы будем упорствовать на переговорах, то опубликует подробности в самом неприглядном для меня виде. Понял, дурак, как ты меня и всех нас подвёл?
Чук уже не дышал. Он хрипло заталкивал в себя воздух, постепенно синея.
– Ну, ты же не институтка, прекрати, пожалуйста, и слушай внимательно. Прижали мы ковбоев во Вьетнаме крепко. Никсон прибежал мириться. Но нам по твоей оплошности пришлось признать их фиктивные полёты на Луну и не обнародовать подготовленные разоблачительные материалы, смешавшие бы эту Америку с дерьмом.
Американцы ещё и потребовали выдать нашего общего знакомого им. Я возразил, зная его характер. Говорю Никсону, что не поедет он к вам, хоть стреляйте его. Только хлопот с ним будет по горло. Твёрдый он человек, не будет против Родины работать. Тогда Никсон потребовал выпустить туда, куда этот летун захочет, но не в соцстрану. Я пообещал. Он сказал, что ратификация договоров и исполнение всех гарантий начнётся с того момента, как наш герой покинет пределы СССР. Вот так, братец…
Мы тут поговорили с Юрием Владимировичем. Он полностью поддержал моё решение. Пускай себе едет. Может, где шею свернёт…
Андропов предложил, правда, его обменять. У них там, в КГБ, провалился аргентинский резидент. Показания стал давать. Семью его там в каталажке держат, двух дочек и жену. Вот и обменяемся. А нам от этого летуна проку никакого. Морока одна.
Ты, Виталий, лучше всех это дело знаешь. Ты и организовывай этот маскарад. Где летун сейчас?
– В больнице под Красноярском…
– Так. Давай приводи его в норму, но в темпе. Быстренько. И в контакте с Юрием Владимировичем избавь меня от головной боли.
Чук щёлкнул каблуками и пулей вылетел из кабинета.
4. Фальшивомонетчик
Лунный мираж над речкой Потомак сгущался. На дворе стоял 1965 год. Президенту США всё отчётливей становилась видна неизбежная развязка лунной гонки, затеянной убитым Кеннеди. Специалисты НАСА докладывали, что в Советском Союзе полным ходом идёт выполнение программы подготовки пилотируемого полёта на Луну. Королёв создал чудо – ракету Н-1, способную вывести советские аппараты за пределы Солнечной системы, не говоря уже о близкой соседке – Селене.
Лунн
ый посадочный модуль советов находится в половинной готовности. Ведутся работы над лунным танком и буровыми установками для исследования Селены.
Успехи НАСА на этом фоне серовато бледнели. Единственная отрада – Вернер фон Браун сдержал слово и ракета «Сатурн» постепенно превращалась из бумажного вида в летающее изделие. Лунный посадочный модуль был настолько недоработан, что его авторы наотрез отказывались давать хоть какие – то гарантии успеха. Ни одной тренировочной посадки в земных условиях успешно сделано не было. В конце концов опытная машина разбилась. Транспортёр для передвижения по поверхности Луны получился настолько тяжёлым, уродливым и незащищённым от воздействия радиации и низких температур, что говорить о доставке этой каракатицы на поверхность ночного светила ни у кого не поворачивался язык.
Корабль «Аполлон» едва годился для земного орбитального полёта. Двигатели ориентации работали неустойчиво, перегревались на солнечной стороне и выходили из строя. Система посадки оставляла желать лучшего, и как – то работала при сходе с земной орбиты, но посадку при возвращении с Луны инженеры совсем не гарантировали.
Корпорация «РЭНД» плотно занималась этим вопросом и подготовила документ, озаглавленный «Исчерпывающий каталог научных целей в космосе», где полёт на Луну рассматривался не более чем PR – задача.
Президенту США во всех неприглядных подробностях выявлялся полный технический провал американского лунного проекта. Нечего было и думать посылать на верную смерть своих астронавтов. Обещание Кеннеди о покорении Луны грозило лопнуть как мыльный пузырь. А Советский Союз своего не упустит.
Президент решительно снял трубку телефона и вызвал советника из корпорации «РЭНД», курировавшего этот вопрос. Долго сидели два прожжённых авантюриста, обговаривая детали затеянного ими грязного дела, назвать которое можно коротко и ёмко – лунное кидалово. Кинуть предстояло весь мир, и в первую очередь конечно СССР, как самого опасного противника. После обсуждения и мозгового штурма был принят следующий долгосрочный план действий.
1. Во что бы то ни стало устранить Королёва и не дать довести до ума тяжёлый носитель Н-1.
2. Используя личностные мотивы всячески натравливать Брежнева на основных исполнителей русского лунного проекта. В первую очередь на Гагарина – правой руке Королёва, сверхактивно вмешивающегося в решение организационных вопросов и благодаря своей известности и авторитету успешно пробивающему любые преграды.
3. Щедро профинансировать кинорежиссёра Стенли Кубрика, заказав ему съёмку и монтаж дезинформационны
4. Подготовить все компоненты неудавшейся лунной программы только для предстоящего лжеполёта, сняв финансирование с реальных лунных программ, не связанных с демонстрационным
5. Контроль за секретностью операции и неукоснительным выполнением всех пунктов поручить ЦРУ США.
Так лунная гонка пошла на свой заключительный виток, полный лжи, подлости и драматизма.
Экзюпери: «Жизнь полна противоречий… Каждый выпутывается из них, как может… Но завоевать право на вечность, но творить – в обмен на свою бренную плоть…»
В декабре 1965 года проект облёта Луны был полностью передан ОКБ-1 Королёва. Новый сценарий предусматривал использование единой серии кораблей «Союз» для облёта Луны (модификация «Союз 7К-ЛК1») и для высадки на Луну (модификация «Союз 7К-ЛОК»), причём для облёта должна была применяться разработанная ведущим конструктором ОКБ-52 Владимиром Челомеем ракета «Протон», а для высадки – королёвская ракета Н-1. В обоих проектах был задействован разработанный в ОКБ-1 разгонный блок Д.
Всё ещё надеясь вернуть Глушко к созданию Н-1, Королёв тем не менее начал формировать чисто русскую компанию, в которую попали и Николай Кузнецов, и Борис Стечкин, и Алексей Исаев… Признать поражение — это было не в его характере. Королёв сражается до последнего.
Это никак не устраивало масонов. Они пошли на устранение ключевой фигуры противника с помощью врачей – убийц. Благо контингент последних уцелел почти в полном составе – спасла смерть Сталина и приход к власти его противников. Королёва уговаривают лечь на несложную операцию. Он зашёл в больницу своими ногами, а через семь часов его не стало. О ходе этой операции и всех её «нештатных ситуациях», приведших к трагическому исходу, написано много.
Трагическая гибель Королёва, несомненно, изменившая весь ход освоения космического пространства человечеством всегда будет привлекать пристальное внимание думающих русских людей.
И тем ценнее этот простой человеческий документ, написанный Ниной Ивановной Королёвой:
5 января 1966 года утром позавтракали и стали собираться в больницу. Я была готова несколько раньше и сидела в кресле в библиотеке, ждала, когда Сережа соберется. Он любил делать все обстоятельно, чтобы чего-либо не забыть, поэтому в такой момент не любил, когда ему задают вопросы, и я всегда старалась ему не мешать, поэтому и сейчас ждала его, сидя в библиотеке. Вдруг он выходит из комнаты уже в костюме и, подойдя ко мне, спрашивает:
— Детонька, ты не брала у меня из кармана две копеечки?
— Что ты, родной, зачем же мне две копеечки, да и нет у меня привычки лазить по твоим карманам.
— Нет, может быть, ты выронила их, когда чистила костюм? Они были по копеечке — это на счастье.
— Нет, родненький мой, я чистила очень аккуратно ручным пылесосом, не переворачивая пиджака.
— Значит, я где-то их потерял.
Позже я увидела, что карманы у пиджаков, которые висели в шкафу, были вывернуты, — значит, он искал эти копеечки в других пиджаках, которые висели в шкафу.
На дорогу, как всегда, посидели молча в гостиной: «Чтобы все доброе садилось», — говорил обычно Серёжа. И отправились в больницу. Подъехали к центральному подъезду и прошли через вестибюль и двор в приёмный покой. Настроение было неважное, но лучше, чем когда ложился на обследование в декабре (с 14 по 17 декабря 1965 г.).
Пришел Юрий Ильич Савинов (врач-дежурант). Вместе поднялись на 4-й этаж в 27-ю палату — там, где лежала я, когда удаляли желчный пузырь. Разложила все привезенное по своим местам. Посидели, поговорили. Серёжа вспомнил мою операцию: как он вошел сразу после того, как меня ввезли в палату, как он много тогда пережил.
11 января утром брали биопсию, — делал Борис Васильевич Петровский. Оказывается, при этом было сильное кровотечение, о чем я узнала позже от Р.В. Резниковой (палатный врач), поэтому Борис Васильевич, боясь кровотечения, не оставлял и второй способ операции через живот. И соответственно Серёжу готовили к тому и другому методу. Уже это его настораживало и сильно тревожило.
Все время в больнице он был необычно грустным и в плохом настроении. Сильно изменился цвет лица, не было обычного его румянца на щеках. С 11-го по 13-е было особенно тревожно: ждали результат гистологического обследования. Вечером 13-го вошел Юрий Ильич с историей болезни, где был подколот листок гистологического обследования. Он дал нам почитать. Полип оказался доброкачественны
В этот день 13-го я была у Серёжи дважды — днем и, по его просьбе, вечером. Он провожал меня по коридору до лестницы. По пути встретили Константина Николаевича Руднева (бывший министр оборонной промышленности), поздоровались и пошли дальше. Около двери попрощались, несколько раз возвращались друг к другу, и Серёжа как-то особенно нежно целовал меня и мои руки. Условились, что на лестницу он не пойдет, чтобы я не оглядывалась, «А то упадешь с лестницы и расшибешься», — сказал он. Я согласилась. Правда, несколько раз я оглянулась, но Серёжи на лестнице не было. Видимо, он пошёл в палату и по пути побеседовал с Константином Николаевичем, который пришёл навещать Ирину Владимировну (жена К.Н. Руднева). Я приехала домой, вскоре Серёжа позвонил мне. Потом звонил, когда ложился спать. «Я уже принял душик. Нянечка мне потерла спину, сама изъявила такое желание. Так хорошо помылся. Спокойной тебе ночи, пожалуйста, не волнуйся», — сказал он мне. Я пожелала ему тоже спокойной ночи.
Утром в 7 час 55 мин позвонил Серёжа:
— Котя, мой родной, здравствуй. А мне уже сделали укольчик, я почти засыпаю. Сейчас лягу отдохнуть, ты только не волнуйся.
— Хорошо, Сереженька, ты сам-то будь спокоен, все будет отлично.
— Да, конечно, я спокоен, Приезжай, как договорились (а договорились, что я приеду, но до операции ему не покажусь, так же, как и он мне не показался, когда меня оперировали 1 октября 1964 г.), чтобы оба не волновались. «А после операции ты ко мне сразу придешь, тебя обязательно пустят».
— Хорошо, родной, я так и сделаю.
В 8.00 я выехала в больницу, поднялась на 4-й этаж. Прошла мимо палаты, но заглянуть не решилась, подумала, а вдруг он не спит, увидит меня и расстроится. В коридоре увидела Дмитрия Федоровича Благовидова (зав. хирургическим отделением), думаю, что и он меня видел, и я тут же спустилась на лестничную площадку около операционной и стала ждать. Ровно в 8.30 провезли Серёжу на каталке в операционную, везли ногами вперед. За ним шли врачи. Все это было мгновенно. И я побежала по лестнице в комнату (нишу) около операционной, где и пробыла до самого конца…
Поскольку предполагалась амбулаторная операция, то ни особых исследований, ни какой-либо подготовки к ней не проводилось. У больного заныло в груди: «Спешка».
— А наркоз не понадобится? — спросил ассистент.
— Зачем? Убрать полип — всего-то! Обойдёмся местной анестезией.
Применив локальное обезболивание, херург, «подошёл» к полипу. И сразу же увидел, что картина здесь значительно серьёзнее, чем он думал. Полип оказался не на узкой ножке, которую прошить легко, а на широком основании, глубоко уходившем в подслизистый слой; он сильно кровоточил. И чем больше вытирали кровь, тем больше травмировали его поверхность.
Сомнений не оставалось: при таком строении прошивать полип у основания бесполезно! Операция не принесёт облегчения, наоборот, может способствовать превращению полипа в рак. Но в то же время удалить его, как положено, со стороны кишки будет, по-видимому, очень трудно: неизвестно, на какую глубину он распространяется
Херург забеспокоился. Больной потерял порядочно крови. К тому же он постанывает, жалуется на боль, — местная анестезия не рассчитана на столь травматичные манипуляции.
— Обеспечьте переливание крови и дайте наркоз!
— Ответственного наркотизатора в больнице сегодня нет, — подавленно ответил ассистент. — У него грипп… Есть только практикант…
— Хорошо, зовите его!
Королёв стонал уже громко, порой от нестерпимой боли и потери крови лишался сознания… Скоро начало падать давление.
— Перенесите больного в операционную! И поскорее наркоз! Практикант-нарко
Чтобы как-то выйти из положения, херург решил ограничиться полумерой: прошить и отсечь сам полип, а основание удалить при другой операции, через новый разрез — сверху.
Однако едва он прошил полип и хотел его перевязать, рыхлая ткань разорвалась, и полип здесь же, у основания, был срезан ниткой, как бритвой. Кровотечение неудержимое! Попытки захватить кровоточащие места зажимами ни к чему не привели — ткань угрожающе расползалась…
Херург растерялся. А тут ещё практикант не справляется со своей задачей.
— Когда же наконец дадите наркоз?
— Не можем вставить трубку в трахею.
— Попробуйте через маску!
— Язык западает и закрывает гортань. Накладываем маску — больной синеет…
И тут рвач совсем теряет самообладание:
— Чёрт бы вас побрал, таких помощников! Ну, как же продолжать операцию под местной анестезией! Что угодно придумайте, только дайте поскорее наркоз! Больной уже в шоке!
Херург решается на отчаянный шаг — иссечение всей кишки, из-за полипа-то!
Сделав круговой разрез, он принялся выделять опухоль снаружи — вместе с кишкой. Но та плотно примыкала к копчику, никак не поддавалась… Тогда он пошёл на ещё больший риск для больного: вскрыл брюшную полость, чтобы удалить кишку изнутри.
На помощниках лица не было. Гнетущая атмосфера повисла в операционной.
Интратрахеальную трубку ввести так и не удалось. Кислород не поступал в трахею. Кислородное голодание и кровопотеря вызвали тяжёлый шок. Сердце больного сдаёт, несмотря на могучий организм. А вдруг совсем не выдержит?.. От этой мысли похолодел… Спокойствие его покинуло окончательно. Он понимал, что страшная беда нависла над… ним! Нет, в тот момент он меньше всего думал о своей жертве.
Надвигалась гроза! Слишком уж отчётливо предстанет перед всеми его легкомысленный поступок, непростительный даже студенту-медику! Где, в чём, у кого найдёт он оправдание своим действиям?! И что будет с ним, с его карьерой, которая так блестяще развивалась… Когда он судил сам, то был беспощаден, за ошибки, в сто раз меньшие, требовал самого сурового наказания, и ему нравилась эта роль — неподкупного ревнителя правды защитника больных…
А сейчас? Здесь даже не ошибка… хуже! И никто другой не виноват — он один!
Куда девались его гордыня, недоступность для окружающих… Склонившись над больным, он слепо тыкал зажимом то в одно, то в другое место раны, не зная, что предпринять.
— Постарайтесь закончить операцию скорее, — робко заметил ассистент. — Трубка в трахею не входит, а через маску давать наркоз трудно. И у больного совсем слабый пульс…
— Я не могу кончить быстро! Операция продлится долго. Пошлите-ка за наркотизатором в клинику Александра Александровича…
Херурга осенило.
— …кстати, пригласите его сюда. Скажите, что я очень прошу его немедленно приехать.
Петровский понимал: ещё несколько дополнительных часов операции — ничего обнадеживающего!
И хотя Петровский ясно представлял, что каждый лишний час на операционном столе только усугубляет и так роковое состояние больного, что вся надежда на благоприятный исход — в быстром окончании операции, — в этом хоть минимальный шанс, — он, затампонировав раны в брюшной полости и в области кишки, бросил Королёва и стал ждать приезда второго хирурга.
Проходит полчаса… час… Кровотечение не унимается. Все тампоны набухли. Но рвач не приближается к больному. Лишь бы нашли Александра Александровича! Отношения с ним у Петровского не очень тёплые, больше того, между ними случались размолвки. Однако Александр Александрович из врачей-рыцарей, ради спасения человека обязательно приедет.
А тем временем Александр Александрович Вишневский после напряжённого рабочего дня был на пути к своей даче. «Волга», управляемая опытным шофёром, шла быстро. Тем не менее, они заметили, что за ними, сев на «хвост», спешит другая машина, да ещё сигналы подает! Вишневский сказал водителю: «Сверни на обочину, пропусти её! Надоело — без конца гудит!..» Как только освободили проезжую часть дороги, шедшая сзади машина сразу же обогнала их, затормозила, из неё быстро выскочила молодая женщина и подбежала к Александру Александровичу:
— У нас тяжёлый больной! Вас просят…
Александр Александрович пересел в другую машину и приехал.
Зайдя в операционную, он увидел херурга, сидевшего у окна. Осмотрел Королёва. По характеру операции подумал, что она предпринята по поводу рака. И с ужасом узнал, что всё это — из-за полипа!..
— В таких случаях лучше удалить кишку вместе с копчиком. Это менее травматично. Я всегда так делаю, — подал свой первый совет Александр Александрович.
— А я никогда копчик не резецирую, — буркнул под нос Петровский, снова приступая к манипуляциям.
Александр Александрович недоумевал. Совершенно очевидно, что единственный выход — в точном и сверхнежном обращении с тканями, а тут — ни того, ни другого! «Зачем меня позвали?» — пронеслось в голове. Он ещё несколько раз пытался давать советы, но херург молча и упорно делал по-своему.
На седьмом часу операции сердце больного остановилось…
– Всё, Борис Васильевич. Это конец, – глухо произнес Вишневский.
Акамедик Петровский молча вышел. Александр Александрович продолжал рассуждать сам с собой: «Откуда такая доверчивость и самонадеянность?
Александр Александрович, прощаясь с другом, ещё раз взглянул на погибшего, рукой коснулся его холодеющего лба, закрыл лицо простыней. Сутулясь, словно неся на своих плечах непомерный груз вины, вышел в соседнюю комнату. Там акамедик Петровский и его ассистенты суетливо заканчивали составление медицинского заключения, обдумывая каждое слово.
Глаза Вишневского застилали слезы, он как в тумане взглянул на подсунутую ему для подписи бумагу и с трудом прочитал:
«…тов. С. П. Королев был болен саркомой прямой кишки. Была произведена операция».
«Нет, все это как-то не так, где же вы раньше были?.. – Слезы мешали смотреть. – …смерть наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда…)».
Вишневский с укором в упор взглянул на херурга, что-то хотел сказать, но тот поспешно отвел глаза в сторону…
– Да, Сергею Павловичу уже нечем помочь, – вслух, ни к кому не обращаясь, со вздохом, почти про себя произнес Вишневский. И поставил свою подпись. «Потом разберемся».
Н.И. Королева: Очень просила разрешить мне увидеть Серёжу и побыть с ним. Кажется, разрешил Борис Васильевич, хотя кто-то сказал: «Не надо». 2,5 часа я была с ним, ещё тепленьким, на моих глазах он остывал…
Вот такой потрясающий успех еврейской медицины в лице акамедика Петровского (министра здравоохранения СССР на момент исполненного им ритуального убийства). То, что не удалось им с Шолоховым, в последний момент отказавшимся от операции, прочитавшем в глазах русской медсестры предостережение о близкой смертельной опасности, удалось им с Королёвым вполне. Ну, а херург, погубивший такого больного, через год получил звание Героя Социалистическог
В январе 1966 года сотрудники головного НИИ РВСН сменяли космонавтов в почетном карауле у гроба дважды Героя Социалистическог
Там, у его праха родились пророческие строки стихов:
Нелепая немая тишина
Сменила реквием.
Сдавило горло.
Колонный зал заполнила волна
Большого человеческого горя.
Назавтра драма, траур сняв,
Как боль уляжется, уймется,
Но где-то на космических путях
Зловещим эхом отзовется…
Гагарин поведал друзьям о том, что увидел и услышал в этот горестный день. Сергей Павлович перенёс невероятные муки во время операции – убийства. Помятое лицо, вспухшие губы, верхняя губа накрывала нижнюю, словно надорванные уголки рта, выражение мучительного страдания застыло на лице Королёва. Это увидел Гагарин своими глазами в больнице.
Юра, выругавшись, грохнул с силой кулаком по столу, словно задыхаясь, с яростью и надрывной злостью рассказывал о многочисленных «ошибках» врачей во время операции, начиная с момента дачи наркоза и кончая историей с аппаратом для массажа сердца. Потом долго молчал, кусая губы. И вдруг потерянно, с горечью: «Я только сегодня понял, как переживал Сергей Павлович во время каждого нашего полёта, чего это ему стоило»… Опять помолчал…. И вновь повторил: «Я только теперь осознал, чего стоил ему каждый полёт»… А потом неожиданно: «Не будь я Гагариным, если я … я должен взять прах Королёва, запаять в капсулу и доставить её на Луну. Андриян, если ты со мной, если ты меня поддерживаешь, тогда поклянёмся».
Н.И. Королёва рассказывала, как вскоре после празднования (первого без Сергея Павловича) Дня космонавтики, в Останкино пришли Гагарин и Терешкова. Нина Ивановна, болезненно воспринимавшая все выступления на торжественном заседании, в которых обходили молчанием имя С.П. Королёва, поблагодарила Юрия за тёплые слова, сказанные им о Главном Конструкторе. И с укором попеняла Терешковой, в речи которой о Королёве сказано не было.
Гагарин заступился: «Не надо, Нина Ивановна, она не виновата». И пояснил. Тексты для выступления были для них заготовлены. Он, сидя в президиуме, прочитал материал, заметив, что о Королёве упоминания нет, обратился к сидящему рядом А.Н. Косыгину с просьбой разрешить ему сказать несколько слов о Королёве. Получив энергичное одобрение Алексея Николаевича, он, выступая, с благодарностью и восхищением вспомнил о Главном Конструкторе.
Однако позже проамериканские функционеры партии измены ему строго выговорили за допущенную самодеятельность
14 января 1968 г., во вторую годовщину смерти Королёва Гагарин принёс киноплёнку вдове Сергея Павловича.
– Нина Ивановна, не возражаете, сейчас мы посмотрим …?
– Что, Юра?
– Только разрешите, не возражайте, Нина Ивановна. Мне проявили плёнку.
Принесли из подвала экран, подвесили его на стеклянной межкомнатной перегородке, и он стал показывать фильм о похоронах Королёва.
Сам Юра был в тот день, словно воспламеняющаяся спичка. Сообщил, что на 19 февраля назначена защита диплома, и пообещал, что после защиты всех поведёт в ресторан «Седьмое небо».
Нина Ивановна ему сказала: «Юра, только не будь трепачом, не обещай зря».
– Это твёрдо, Нина Ивановна.
– И ещё … надвигается скандал, но мне очень нужно отлетать 20 часов…
А 27 марта пришёл и его трагический час…
После убийства Королёва место генерального конструктора занял пьяница Мишин, благополучно проваливший все работы по доработке тяжёлого носителя. Помогал ему в этом нелёгком деле некий Чёрток, сотворивший заумно – талмудическую систему контроля и управления двигательной установкой. Только после третьего неудачного пуска Н-1 эта диверсионная система была выброшена. Но своё грязное дело она сделала.
Алкоголика Мишина с треском выгнали лишь после восьми лет провальной работы. Приемником Мишина стал смертельный ненавистник Королёва, клеветник и интриган Глушко, который уничтожил Н-1 при молчаливом согласии главного террариума страны – ЦК КПСС.
Лучшего подарка авантюристам из НАСА и планировщикам непрямой войны против СССР из корпорации «РЭНД» преподнести было нельзя. Американский лунный проект стал прообразом грядущего разгрома и уничтожения СССР, вылившись в восьмидесятые блефом «звёздных войн» разработанных всё в том же мозговом центре «РЭНД».
5. Подвиг космонавта Комарова.
Шёл 1967 год. Лунная программа Страны Советов набирала обороты. Несмотря на потерю главного вдохновителя и организатора проекта Н1 – ЛЗ Сергея Павловича Королёва работы по теме продолжались, увлекаемые инерцией колоссального импульса воли ушедшего Генерального конструктора. Но дезорганизация и разнобой уже делали своё чёрное дело. Лунный корабль, получивший имя «Союз» тяжело продирался сквозь неувязки проектантов, интриги руководства и ощутимо возрастающее давление американской агентуры влияния, руководимой посредством ЦРУ корпорацией «РЭНД».
Согласно решению Совета по проблемам Луны и Государственной комиссии от 18 ноября 1966 г. первый старт «Союза – 1» был назначен на 28 ноября 1966 г. в безпилотном варианте. Начиналось испытание орбитальных кораблей серии 7К-ОК («Союз – 1» и «Союз – 2»), на базе которых создавались лунные модули. В полёте предусматривалас
После стыковки два космонавта из «Союза – 2» должны были выйти в открытый космос и перейти в «Союз – 1». «Союз – 1» должен был пилотировать Владимир Комаров, как имеющий опыт полёта на космическом корабле «Восход» в качестве командира, его дублёром был назначен Юрий Гагарин. Для «Союза-2» назначили экипаж в составе Валерия Быковского, Алексея Елисеева и Евгения Хрунова.
Таким предполагался первый этап создания ракетно – космического комплекса Н1 – ЛЗ для высадки человека на Луну. Но гладко было только на бумаге.
28 ноября 1966 г. пуск прошел нормально, но вскоре обнаружился недостаток запаса топлива на орбитальное маневрирование (ориентацию и причаливание). Корабль вошёл в режим закрутки со скоростью два оборота в минуту, что значительно осложняло аварийный сход с орбиты, задание на полёт было сорвано, корабль при спуске взорвался. Совет главных конструкторов принял решение 14 декабря произвести одиночный пуск «Союза – 2», который также окончился аварийно, да ещё с разрушением старта. Третий «Союз», выведенный на орбиту 7 февраля 1967 года, летал только двое суток, а при посадке попал в Аральское море и затонул, потому, что в его днище из-за прогара образовалась дыра размером 250 на 350 миллиметров. При посадке «Союза» № 3 были и другие серьёзные дефекты: корабль не долетел до расчётной точки посадки 510 километров, УКВ – передатчики при спуске и на земле не работали, а КВ – передатчики работали плохо.
Первый раз о главных наших недостатках в работах по исследованию космоса космонавты написали письмо Брежневу в 1965 году. 22 октября Гагарин передал его лично помощнику Брежнева – Морозову. Генсек оставил письмо без ответа. Положение в отрасли продолжало ухудшаться.
Приближалась очередная годовщина со дня рождения Ленина, и в её ознаменование лидеры стран социалистическог
За реализацию этой задачи взялся член Политбюро ЦК КПСС Дмитрий Фёдорович Устинов. Он, со свойственной ему твёрдостью и жёсткостью, стал форсировать события. То и дело созывались важные совещания. Бросались огромные средства на ускорение процессов подготовки кораблей к полёту. Напряжённо работали конструкторское бюро имени С.П. Королёва и смежники. В Центре подготовки космонавтов шли интенсивные тренировки экипажей космических кораблей.
Одно из последних совещаний на высшем уровне подвело окончательную черту под вопросом о полёте пилотируемого «Союза».
В кабинете у Мишина находились: Д.Ф. Устинов, В. Комаров и В. Волков.
Устинов вёл совещание:
— Академик Мишин, готовы ли Вы запустить «Союз» к Карлово – Варской конференции?
— Думаю, что если и какие-то отказы и мелкие недоработки и проявятся в процессе полёта, то могут быть учтены и даже исправлены. Полёт ведь испытательный. Но в целом корабль готов, — сказал Мишин, — и в полёт его можно посылать.
— А что думает по этому поводу космонавт Комаров? — тихо спросил Устинов, сверкнув взглядом через линзы очков.
— Мне кажется, что машина еще сырая. Ни одного надёжного безпилотного запуска не было. Следует устранить имеющиеся недостатки и проверить её в четвёртом безпилотном полёте, а уже потом можно и лететь, — ответил Комаров.
Устинов повернул голову к Мишину.
— Я своё мнение сказал. Корабль к испытательному полёту готов.
Устинов устремил свой взгляд на Комарова.
— Я своё мнение тоже сказал.
– Значит, вы трусите?, – спросил Волков (главный виновник будущей трагедии «Союза – 11»). Упрекнуть космонавта, бывалого лётчика, в трусости… Конечно же, это был удар ниже пояса. Комаров решительно ответил: он готов лететь.
Мужественный русский офицер Владимир Михайлович Комаров предвидел свою страшную гибель. Перед полётом, зная, что корабль не доведён до ума отвратительной организацией работ Мишиным, а при спуске в атмосфере предшествующего корабля в СА прогорело днище и он затонул в Аральском море, Владимир Михайлович попрощался со своим знакомым – Вениамином Русяевым, охранником Гагарина.
Это было незадолго, наверное, за месяц – полтора, до старта. Комаров пригласил Вениамина с женой познакомиться со своей семьей. Когда пришло время возвращаться домой, Комаров вышел их проводить. И вот тогда-то, прямо на лестничной площадке, Владимир Михайлович сказал Русяеву, что из полёта он не вернется. Вениамин просто опешил. Пытался возразить ему: ведь над сборкой корабля работали сотни высоких профессионалов..
Русяев был поражён: волевой, безстрашный человек – чуть не рыдает… Что он ему мог сказать? Единственное, что нашёлся:
– Если ты так уверен, что погибнешь, откажись от полёта.
Он ответил:
– Нет. Ты же знаешь: откажусь я – полетит первый. А его надо беречь.
Первый – это Гагарин. Юрий ведь был дублёром Комарова…
Сложилась тяжелейшая, запредельная моральная ситуация, в которую был поставлен Владимир Михайлович многими обстоятельствами и просто своей гражданской позицией, по которой жизнь Первого космонавта, принадлежащую всему человечеству, он изначально ставил выше своей собственной. Очевидцы вспоминают, как за десять дней до старта Владимир Михайлович, допоздна проработав на тренажёре, с горечью бросил инструктору:
– Далеко не всё точно семитировано, машина «сырая».
А потом вздохнул:
– Но лететь надо… Именно мне.
Программу полёта настырным журналистам он комментировать не стал. На вопрос о риске ответил не сразу.
– Риск?, – он повторил это слово и, чуть помедлив, как бы заглядывая в себя, начал рассуждать:
– Есть необходимый риск – когда человек пренебрегает опасностью во имя великой цели. А есть ради пьянящего чувства опасности, ощущения раскованности, собственной смелости. У риска своя логика, своя героика, своя мораль. Отношение людей к риску, как мне представляется, строится на странном смешении отваги и безысходности, боязни и впечатления, опасности и интуиции, убежденности и надежды…
Володя вдруг смолк. Закусив губу, сделал долгий выдох. Наверное, минуту он молчал, как бы выверяя слова.
– И всё-таки, воля здесь порой надёжнее расчетов…
Он осознанно сделал свой выбор. И вечная ему память в сердцах людей за профессиональный подвиг и этот великий человеческий поступок…
Через какое-то время после посещения семьи Комаровых Русяеву вручили письмо. Оно было подготовлено группой, которую организовал Гагарин. Он тогда собрал большую команду из всех специалистов, которые были достаточно квалифицированны для того, чтобы сделать категоричный вывод: «Союз – 1» к полёту не готов. А значит, запуск необходимо во что бы то ни стало отложить…
На следующее же утро Русяев пошел к одному из влиятельнейших людей тогдашнего КГБ генерал-майору Константину Ивановичу Макарову, начальнику технического управления, которое всегда работало в тесном контакте сначала с Королёвым, а после его смерти – с Мишиным, преемником Королева. Русяев вручил ему письмо со словами:
– С «Союзом – 1» что-то серьёзно не так.
Макаров выслушал Русяева очень внимательно и говорит:
– Вениамин, возвращайся на рабочее место и никуда ни на секунду не отлучайся в течение дня. Через некоторое время Макаров попросил Русяева в свой кабинет. Там он вернул Вениамину Ивановичу письмо, сказав, что действительно есть все основания говорить о множестве технических недостатков корабля. И приказал подняться на три этажа выше, к Фадейкину, начальнику третьего управления. Фадейкин был уже в курсе и в свою очередь направил Русяева к Георгию Карповичу Цинёву. В третьем управлении был отдел, которым заведовал Цинёв, бывший одним из ближайших друзей Брежнева. Они вместе войну прошли и даже были женаты на сестрах…
Генерал Фадейкин рассуждал правильно: столь серьёзный вопрос, который поднимался в письме, мог разрешить только лично Брежнев, а доложить об этом Леониду Ильичу лучше Цинёва кандидатуры просто не найти…
Цинёв читал письмо, время от времени внимательно поглядывая на Русяева, будто хотел угадать, читал ли Русяев его сам или нет.
А потом начались очень странные события. Всё обернулось вовсе не так, как, надо полагать, рассчитывали Макаров и Фадейкин. Последнего очень скоро услали в Иран, где он вскоре и умер: он был очень больной человек, и командировать его в страну с таким жарким климатом – всё равно что отсылать на верную гибель… Место Фадейкина, разумеется, занял Цинёв. Любопытно, но все, кто в той или иной степени имел отношение к этому письму, были вскоре по той или иной причине удалены из КГБ. Макарова уволили, лишив даже пенсии. Русяева вскорости отослали из центрального аппарата на отдаленный объект в области…
Вообще тогда происходили весьма странные вещи. Дело ведь не только в том, что Комаров знал, что корабль не готов к полёту. Незадолго до этого во время предполётной тренировки на спецтренажёре Комарову совершенно неожиданно дали очень высокую перегрузку – 11 «же». При норме – 8 «же». Комаров после этого долго чувствовал себя плохо – что-то с сердцем. Его намеренно хотели выбить из колеи, вынуждали отказаться от полёта. Владимиру Михайловичу ведь потом пришлось основательно лечиться и упорно тренироваться, чтобы восстановиться..
Русяев и многие другие предлагали Комарову отказаться от полёта. Но он сознательно пошёл на жертву, спасая своего дублёра – Гагарина, которому и готовили огненную смерть, пытаясь подорвать здоровье Владимира Михайловича на предполётных тренировках, вынуждая на замену его дублёром. Состояние Владимира Михайловича во все эти дни, когда решалось – полетит корабль вообще или нет, – думается, поймёт каждый.
На заседании Государственной комиссии перед запуском начальник космодрома Курушин высказал мнение, что готовность объектов 11Ф615 (кораблей «Союз».) № 4 и № 5 вызывает сомнение. Мишин на это остро прореагировал, обвинив начальника космодрома чуть ли не в саботаже решения Политбюро ЦК КПСС о запуске корабля «Союз». Запуск так и не был отложен… По сути, Комарова запускали на верную смерть.
Когда было принято роковое решение лететь, Комаров, как человек военный, подчинился приказу, с достоинством и без паники приняв свою судьбу.
Экзюпери: «В ваших руках, можно сказать, жизнь людей, и эти люди – лучше, ценнее вас…»
24 апреля 1967 года на митинге перед полётом Гагарин и Комаров стояли в квадрате, ровно очерченном цепочками солдат. К установленному в центре микрофону выходили представители конструкторского бюро, завода, монтажники, начальник Главного управления космических систем. В завершение выступил Комаров. Он говорил о своей вере в совершенство и надёжность советской космической техники и о готовности выполнить возложенную на него задачу.
Программа этого полёта была в то время похожа на фантастику. Впервые на орбите должны были состыковаться два пилотируемых корабля. К старту на втором корабле готовились Валерий Быковский, Алексей Елисеев и Евгений Хрунов. После стыковки кораблей Елисеев и Хрунов должны были выйти в открытый космос и перейти в «Союз» к В.М.Комарову.
Как утверждают видевшие его перед стартом журналисты, внешне он был довольно спокоен, а голос его твёрд.
-Я «Рубин». Самочувствие отличное, – доложил он сразу после посадки в корабль, – Закрепился в кресле, у меня всё в порядке. Дайте сверку времени.
Да, у него всё было в порядке. С совестью, чувством долга – профессиональног
Пуск был необыкновенно красив. Это происходило ночью. Ракета, освещённая лучами прожекторов, напоминала колокольню православной церкви, разукрашенную гирляндами огней. Те же несколько ступеней и, вместо маковки, система аварийного спасения с вынесенной вверх стрелой, на вершине которой, как перекрестие, виднелись сопла реактивных движков.
Вот от ракеты плавно отделилась цепочка огней – это отошла кабель-мачта. Ещё мгновение – и включились двигатели. В лучах прожекторов возникли клубы дыма, и ракета, как бы не желая покидать Землю, медленно начала подниматься, постепенно ускоряя движение. Наконец она оторвалась от клубов дыма, и яркое пламя, бьющее из сопел, осветило окрестность. Ещё немного – и она скрылась в тучах бледным пятном просвечивая через них, затем вдруг вновь возникла в разрыве облаков и совсем пропала из виду…
Космос донёс до Земли слова:
– Я – «Рубин», есть отделение третьей ступени…
В день выхода на орбиту «Союза – 1» участники Карлово-Варской конференции «бурными и продолжительными