слева направо: И. Кобзев, В. Ляпков, Федор Шахмагонов (третий слева), сценарист, писатель, ЧЛЕН ДВИЖЕНИЯ “ВИТЯЗИ” – отец Николая Шахмагонова члена Союза писателей России, Ю. Романова, Н. Полушкин, Т. Меренкова, Э. Дьяконов, Г. Сальников, Ю Семаков, Кузнецовы, Л. Дьяконова, В Чачин.
Утром 2 декабря 1941 года на левом фланге 82й стрелковой дивизии 5й армии противник неожиданно ударил в стык с её левым соседом – 32й стрелковой дивизией. До шестидесяти танков по замёрзшей земле, без дорог, прорвались через нашу оборону и двинулись на восток, часть из них двинулась на Кубинку. Пехота следовала за танками.
Наши бойцы за линией железной дороги, что шла из Кубинки на НароФоминск, заранее сложили длинный вал, длиною больше 8 километров, из соломы, досок, бревен, сена – всего, что могло гореть. Когда немецкие танки вышли на простор и гитлеровцам казалось уже, что дорога на Москву открыта, наши бойцы бутылками с зажигательной смесью подожгли весь этот длиннющий вал. Огненная стена встала на пути танков.
Но наших войск перед ними уже не было. Огненный вал догорел, и танки вновь двинулись на Москву. Казалось, что их уже ничто не остановит. Артиллерийские резервы 32й и 82й дивизий не успевали прибыть к месту прорыва.
Командующий Западным фронтом генерал армии Жуков приехал в штаб армии, чтобы на месте разобраться в обстановке. Он вышел из машины возле здания, в котором размещался штаб и увидел необычную картину. Два конвоира вели человека в лётном комбинезоне со связанными за спиной руками.
– Подойдите сюда, – велел командующий. – В чём дело?
– Товарищ генерал армии, это паникёр, – доложил сопровождавший конвой майор НКВД. – Берия приказал немедленно расстрелять его без суда и следствия.
– И в чём же заключается его вина?
– Летал на разведку и теперь докладывает, что более полусотни немецких танков с пехотой идут по Можайскому шоссе к Москве. Они, говорит, уже возле Кубинки.
– Это так? – спросил Жуков, обращаясь к лётчику.
– Так точно, товарищ генерал армии. Я на бреющем над ними прошёл. Кресты на танках видел. Танков более пятидесяти, а за ними грузовики с пехотой.
– Бред! – воскликнул майор.
– Вот вы и проверите этот бред, а пилота расстрелять всегда успеем, – резонно заметил Жуков.
– Да я.., да у меня.., – сбивчиво залепетал майор. – У меня другое задание. Да он меня к немцам увезёт.
– Я прикажу вас расстрелять немедленно, – пригрозил Жуков и, обращаясь к лётчику, приказал: Немедленно вылетайте. Буду ждать вашего возвращения. Доложите о результате разведки лично мне.
А уже менее чем через час майор НКВД стоял навытяжку перед командующим.
– К Москве действительно идут танки, – докладывал он. – Почти шестьдесят. Много пехоты за ними. Мы прошли над ними дважды. Нас обстреливали. Перед вражескими танками наших войск нет.
Выслушав майора, Жуков велел позвать лётчика и сказал ему:
– Спасибо, тебе, пилот, будешь награждён орденом Красного Знамени, – а потом, обращаясь к порученцу, прибавил: Прикажите выдать ему водки, чтоб мог обмыть награду с боевыми товарищами. Ещё раз спасибо.
Жуков склонился над картой. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять: врагу на этом направлении противопоставить нечего.
Почти шестьдесят танков! По тем временам – силища огромная. Да ещё пехота на автомобилях. Выход оставался только один, и Жуков не мог им не воспользоваться. Он попросил соединить с Верховным Главнокомандующим, просил соединить его со Сталиным.
Сталин разговаривал с командиром 3й авиа-дивизии дальнего действия полковником Головановым, когда раздался звонок по ВЧ (высокочастотной телефонии). Командующий фронтом генерал Жуков доложил встревоженным голосом о том, что со стороны Можайска на Москву движется шестьдесят танков и до трёх полков пехоты на автомобилях. Остановить их нечем. Никаких наших подразделений и частей на этом направлении нет.
Сталин спросил лишь одно:
– Ваше решение?
Командующий фронтом доложил, что решил собрать артиллерию двух стрелковых дивизий пятой армии, 32й и 82й, но для того, чтобы перебросить их на участок прорыва, нужно любой ценой задержать танки, а задержать их нечем.
Сталин тут же позвонил Жигареву, коротко ввёл в обстановку и попросил ударить по танковой колонне силами фронтовой авиации.
– Это невозможно, товарищ Сталин. Низкая облачность не позволит нам нанести точный бомбовый удар, а против танков удар по площади не эффективен.
Сталин согласился с командующим авиацией московской зоны обороны и обратился к Голованову:
– Может быть, выбросить десант?
– Вероятно, это единственный выход, – согласился Голованов, – но здесь есть сложности. Выбрасывать десант с шестисот – тысячи метров в данной обстановке бессмысленно. Низкая облачность сведёт на нет точность выброски, а глубокий снег не позволит десанту быстро сосредоточиться в районе прорыва. К тому же, противник сможет расстрелять парашютистов в воздухе.
– Но не сажать же самолёты в поле перед танками противника? – с раздражением спросил Сталин.
– Да, это тоже невозможно, – подтвердил Голованов. – Часть самолетов неминуемо погибнет при посадке, да и приземление под огнём противника не приведёт к успеху.
– Каков же выход?
– Выход есть. Нужно высадить десант с предельно малых высот и на предельно малой скорости самолётами транспортной авиации. Глубокий снег в этом случае нам на руку.
Сталин долго молчал, затем сказал:
– Без парашютов? Как же это? Ведь люди погибнут.
– При выброске с парашютами погибнет больше. А в данном случае снег смягчит удар. Можно надеяться на незначительные потери. К тому же иного выхода у нас нет, – убеждённо сказал Голованов.
– Погибнут люди, – повторил Сталин, всё ещё внутренне сопротивляясь такому решению, хотя нельзя было не понять, что иного выхода просто нет.
– Товарищ Сталин, немецкие танки идут на Москву.
– Как вы собираетесь выбросить десант?
Голованов доложил, что на аэродроме транспортной авиации близ села Тайнинское находятся самолеты ПС84 и ДСЗ.
Лётчики на них опытные, у каждого солидный налёт в различных метеорологических условиях. Пройти на бреющем над полем и обеспечить выброску десанта они вполне способны и прибавил:
– Остаётся найти резервные части, которые можно быстро доставить в Тайнинское.
– Какие силы мы можем десантировать? – спросил Сталин у Голованова.
– Каждый самолет может взять до тридцати десантников с противотанковыми ружьями из расчёта одно на двоих, с противотанковыми гранатами и личным оружием.
– Хорошо. Сколько у нас есть самолётов?
– Надо количество транспортников довести до тридцати, – сказал Голованов. – Пятнадцать в Тайнинском уже есть. Ещё пятнадцать прикажу перебросить с аэродрома Внуково из состава особой авиационной группы.
– Поезжайте в Тайнинское, – размеренно сказал Сталин. – Лично поставьте задачу лётчикам. Когда прибудут стрелковые полки, поговорите с людьми, обрисуйте обстановку и попросите от моего имени выполнить эту опасную задачу. Отберите только добровольцев. Только добровольцев, – повторил он.
Через полчаса на краю поля аэродрома в Тайнинском замерли два стрелковых полка. Голованов обратился к воинам:
– Сынки, я приехал к вам прямо от товарища Сталина. На Можайском направлении – критическая обстановка. Прорвалось шестьдесят танков с пехотой. Идут прямо на Москву. Остановить их нечем. Вся надежда на вас. Задание опасное. Нужны только добровольцы. Необходимо десантироваться с малой высоты и остановить танки. Иного способа нет. Пять шагов сделали все два полка.
В первую очередь отбирали расчёты противотанковых ружей, причём наиболее крепких, выносливых красноармейцев и командиров. Ведь прыжок в сугроб, как бы он ни был опасен, это только начало. А затем предстоял бой с превосходящим противником, бой с танками.
И вот первые пятнадцать самолётов, поднимая при разбеге снежные вихри, стали один за другим подниматься в воздух. Они легли на боевой курс, и через некоторое время шум двигателей стих настолько, что показалось, будто они замолкли совсем. По тридцать человек из каждого самолёта посыпались в сугробы близ дороги.
Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Около девяноста человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причём во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом, и танки вновь выстроились в походную колонну на дороге, из-под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой, – люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным.
Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова беспримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки.
Головные подбитые танки загородили остальным путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что-то из области фантастики. Огромные русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди, прыгающие в снег, а потом, правда, уже не все, поднимающиеся в атаку и идущие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью – уничтожить незваных гостей, топчущих Русскую землю.
Можайский десант задержал колонну немецких танков, дав возможность перебросить под Кубинку артиллерию. Совместными согласованными усилиями артиллерии и стрелковых полков противник был отброшен на исходные рубежи, потеряв 51 танк, сгорело также около шестидесяти автомашин, было уничтожено до трёх полков пехоты.
Это была последняя, судорожная попытка врага прорваться к Москве.
Говорят, что те немецкие солдаты и офицеры, которые встретились в заснеженных полях России с беспримерным десантом, получившим название Можайского, были надломлены морально и уже не могли воевать так, как воевали до сих пор.