Игумения Евгения (Евдокия Николаевна Озерова) – одна из замечательных личностей в истории Русской Православной Церкви прошлого века. Старинный дворянский род, к которому она принадлежала, оставил заметный след в истории русской культуры. В числе ее родственников был Владислав Озеров – создатель первой национальной трагедии «Димитрий Донской». Двоюродными сестрами Е. Н. Озеровой были княгиня Ольга Александровна Шаховская (основательница Зарайской Гефсиманской общины) и Елена Александровна Нилус. Из рода Озеровых происходила и последняя игумения Московского Новодевичьего монастыря Леонида (Озерова; †1920). Наконец, бабушкой игумении Евгении была основательница Аносина Борисоглебского монастыря под Звенигородом княгиня Евдокия Николаевна Мещерская, в монашестве Евгения, как и ее внучка. Княгиня Е. Н. Мещерская к тому же приходилась родной теткой поэту Ф. И. Тютчеву.
Игумения Евгения (в миру – Екатерина Алексеевна Виноградова) Крестовоздвиженского Иерусалимского монастыря. Постриг в Аносиной пустыни (на заднем плане Евгения (Озерова)?
В 1850 году Евдокия Озерова поступает в Аносин монастырь, а через четыре года становится его настоятельницей. Как и бабушку, в сан игумении ее возвел Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский (†1867).
Двадцать лет игуменства матери Евгении в Аносиной пустыни сделали эту малоизвестную обитель одной из наиболее почитаемых в России. По отзывам современников, Аносин монастырь был образцовой общежительной пустынью как по укладу жизни, так и по духовным своим достижениям. В Москве его прозвали «женская Оптина пустынь».
Оптинский старец Анатолий (Потапов; †1922) в беседах советовал женщинам, искавшим монашеского жития, поступать в Казанский Головинский монастырь или в Аносинский.
Духовный авторитет игумении Евгении был необыкновенно высок. Ее портрет украшал настоятельский корпус Оптиной пустыни.
Монахини ее обители нередко становились настоятельницами других монастырей и общин. Воспитанница игумении Евгении Мария Николаевна Мансурова с дочерьми Екатериной и Наталией, переехав из Москвы в Ригу, в 1891 году основывает там Свято-Троицкий женский монастырь с Аносинским Уставом (Устав для Аносина монастыря составил митрополит Филарет (Дроздов). Одной из реликвий этой новой обители стал жезл игумении Евгении, врученный ей Святителем Филаретом.
С 1875 года до своей кончины в 1890 году мать Евгения была настоятельницей московского Страстного монастыря, где после русско-турецкой войны 1877–1878 годов ею был основан приют для сирот-болгарок.
На девятом году настоятельства игумении Евгении в Аносине обителью была обретена икона Успения Божией Матери, позднее прославившаяся чудотворениями.
Предлагаемый отрывок из записок игумении Евгении посвящен обретению этой святыни.
«Где пребудет сия икона, пребудет и благословение Владычицы и стечение народа»
Из дневника игумении Евгении (Озеровой)
В 1863 году, 21 июля, прибыла к нам на монастырскую гостиницу монахиня Саратовского девичьего монастыря Мария Любарская и, желая лично видеться со мною, прислала просить дозволения прийти (для встречи) и принести в дар обители святую икону. Это предложение навело на меня заботливое (озабоченное) смущение. Икон множество, думала я, и находящиеся у нас не знаю куда девать: устраивать киоты не на что, а стоять им на полке в ризнице, право, грешно… Вот как человек слеп! Владычица грядет с милостью честною Своею иконой, а бренный, слепой человек не хочет принять Ее и смущается о помещении. Смотри, маловере, пользуйся чужим опытом и возгревай в сердце чувство веры, чадо любимое. Монахиня пришла. После первых слов знакомства приказывает келейной своей принести икону. Когда открыли ящик и я увидела изображение, не умею передать, что совершилось в душе моей: благоговейная радость и страх овладели мною. Видела глазами телесными икону, а сердце чувствовало присутствие благодатного посещения.
Монахиня Мария так о себе рассказывала: «Я из дворян, пожелала быть в числе сестер милосердия при раненых во время Крымской войны, пробыла там во все продолжение оной. Окруженная постоянно смертию, я восчувствовала всю ничтожность суеты мира, отправилась в Иерусалим на поклонение Святому Гробу Господню; там еще более развилась мысль об уединении, и я просила митрополита Мелетия, старца истинно богодухновенного, наставить меня и постричь в монашество, что и совершилось с разрешения Государыни Императрицы и Святейшего Синода епископом Кириллом1. Тогда я писала к замужней дочери моей в Саратов и высказала мое желание поместиться в девичьем Кресто-Воздвиженском саратовском монастыре, где игумения мне давно была знакома. Получив ее согласие, я озаботилась устроить в сем монастыре для себя келлию, чтобы без затруднений прямо из Святого Града перейти в святую обитель. Желая иметь памятник моего пребывания при Гробе Господнем, я заказала икону. Наступило время отъезда, а икона не готова; отлагать (отъезда) нельзя, ибо только два раза в год отправляются поклонники из Иерусалима. С горем пошла я принять благословение святителя и наставника моего митрополита Мелетия. Объявляю, что не могу получить желаемого и должна без иконы отправляться в путь. Он, видя скорбь моего сердца, приказал принести Гефсиманскую икону Божией Матери – Пречестного Ее Успения, которая лежала несколько времени на Гробе Господнем. Принимая ее от митрополита как дар благодатный, я изъявила желание устроить ее в саратовской обители. На это святитель сказал мне: «Будет в обители, но не в вашей; где пребудет сия икона, пребудет и благословение Владычицы, и стечение народа». Несмотря на слова сии, по вступлении моем в саратовский монастырь я непременно желала устроить сию икону в обители, приехав в отсутствие игумении, уверенная, что и она разделит мои чувства, поставила икону в церковь, а сама, утомленная путешествием, в тот же день слегла и выдержала сильную болезнь. По выздоровлении моем не в храме уже нашла (я) святую икону Владычицы, а в каком-то углу – и всю в пыли и небрежении. Сие случилось вследствие разных столкновений. Не порицаю за сие игумению, она была и есть добрая душа; но, видно, так вела всесильная десница Божия. И так икона была взята мною в келлию, где и пребывала четыре года; часто приходили ко мне болящие и, получая елей из лампады, теплящейся пред святой иконой, получали исцеление. В продолжение этого времени сын мой, послушник саратовского мужского монастыря, путешествуя в виде странника, был и в вашей обители2 и, возвратясь, говорил мне, что он нечаянно попал к вам, что пустынь хотя бедная, но пришлась ему по сердцу. Я же, видя многие исцеления от святой иконы Владычицы, непрестанно со скорбию размышляла, что будет с нею после моей смерти. Однажды, сидя в креслах против нее в грустном недоумении, я задремала около полуночи и слышу вещающий глас: «Отвези и поставь в Аносинскую пустынь». Я очнулась в недоумении, какая такая пустынь, и, думая, что это мечта, начала обычное свое молитвенное правило и, окончив, легла в постель. Едва свела глаза, слышу опять повелительный глас, повторяющий строго те же слова. Когда я рассказала о случившемся пришедшим моим детям, сын напомнил мне про пустынь вашу. Я видела Божие произволение, но дальность расстояния, скорбь разлуки с моей Покровительницей колебали мое сердце, я не решалась исполнить повеленное. Господь, наконец, наказал мое непокорение: я распухла с головы до ног. Мать игумения, дети, доктора – все прилагали свои старания, и все оставалось тщетно. Я же, страдая, наконец образумилась и, сознав свой грех, обещала, что ежели поднимет меня Владычица, то, не медля, на своих руках понесу Ее святую икону в угодное Ей обиталище. В три дня опухоль прошла, и я вскоре с келейной моей, где пешком, где в телеге, где по воде, достигла до вас и вот вручаю вам свое сокровище!»
С удивлением и благоговением выслушав рассказ старицы, я предложила ей отправиться к Владыке и ему лично все объяснить подробно. Она будто была согласна, но потом уклонилась. Я должна была уже одна о всем донести святителю нашему. И он с внимательным благоговением выслушал мой рассказ. Икона была принесена (…) и положена пред ним на столе. Снял Владыка свою шапочку (скуфейку), стал, склонясь над иконою, и прочел тропарь: «В рождестве девство сохранила еси» – и прочее до конца; долго и пристально смотрел он и сказал: «Живопись точно греческая; может быть, найдутся художники подражать платью, но лику – едва ли». Я спросила, как и где устроить? «Отнеси к священнику в приходе Космы и Дамиана, что за Москвой-рекой; он человек внимательный, и вели, сделав доску, приписать Спасителя, приемлющего душу Богоматери, и одр, на коем возлежало бы тело Ее. Изображение же врезать в доску, но не совершенно углублять его, чтобы отделялась от общей иконы. Приищи удобное место и мне тогда скажи». Я в точности исполнила приказание и за день до праздника Успения послала монахиню домой. Пошел проливной дождь, некоторые плотины прорвало, реки наполнились. Монахиня с иконою пробралась с трудом до села Рождествена, надеясь, что в этом месте удобнее переходить через реку, но на берегу Истры остановилась в недоумении. Князь Голицын, помещик села, всячески отклонял ее, представляя невозможность переезда. Но простосердечная м. Макрина отвечала: «Завтра праздник Владычицы, а с Нею потонуть нельзя». Между тем собрался народ у берега, взяли ящик с иконою на головы и пустились вброд, едва головы были видны из-под воды, перенесли благополучно – и прибыли в обитель в повечерие. Святая икона была устроена на столике в северной паперти Троицкого храма. В ту же, можно сказать, минуту начал стекаться народ, и ко всенощной не только храм, но и монастырь наполнился толпами богомольцев. Спрашивали у них, кто сказал им о принесенной иконе? Иные отвечали: «Старик нам повестил». Другие: «Мальчик объявлял всем и звал в Аносин монастырь». Удивительно и трепетно было видеть множество болящих, притекавших к заступлению Богоматери; многие получали исцеления, о которых находится запись в монастырской ризнице и летописи, а другой экземпляр (записи) всегда представлялся Владыке.
Предисловие и публикация
А. Ефремова
1Кирилл (Наумов), епископ Мелитопольский, в то время начальник Русской Духовной миссии в Иерусалиме (1823–1866). – Ред.
2Речь идет об Аносинской пустыни. – Ред.