Один генерал-полковник докладывал Сталину о положении дел. Верховный главнокомандующий выглядел очень довольным и дважды одобрительно кивнул. Окончив доклад, военачальник замялся. Сталин спросил: «Вы хотите еще что-нибудь сказать?»
«Да, у меня личный вопрос. В Германии я отобрал кое-какие интересующие меня вещи, но на контрольном пункте их задержали. Если можно, я просил бы вернуть их мне».
«Это можно. Напишите рапорт, я наложу резолюцию».
Генерал-полковник вытащил из кармана заранее заготовленный рапорт. Сталин наложил резолюцию. Проситель начал горячо благодарить.
«Не стоит благодарности», – заметил Сталин.
Прочитав написанную на рапорте резолюцию: «Вернуть полковнику его барахло. И.Сталин», генерал обратился к Верховному: «Тут описка, товарищ Сталин. Я не полковник, а генерал-полковник».
«Нет, тут все правильно, товарищ полковник», – ответил Сталин.
3 Comments
Любовь В.
вторник, 7 октября, 2014 – 13:44
На документе, где Хрущёв отчитывался о том, сколько он покарал врагов народа, Сталин написал:”Уймись, дурак”.
Роман
вторник, 7 октября, 2014 – 14:07
Я думаю в ближайшие несколько лет, личность тов. Сталина кардинально пересмотрится… Да нет, я не думаю, я в этом уверен… Я предвзятым отношением к Сталину, получается оскорблял деда, которого очень любил и по настоящему бесконечно уважал… Так как он очень почитал Сталина, а значит или он был дурак ( что конечно же нет) или я, что ближе к истине… Но мой дед пережив и Хрущева и Брежнева, уважал только Сталина…
нв
вторник, 7 октября, 2014 – 17:12
Моя мать хорошо относилась к Сталину. В войну и после такое пережила, что и представить нельзя.
Алеф Берг
Юмор как отражение ума
Дураки шутить не могут, хоть многие и пытаются. А вообще, существует как-будто два Сталина. Один известный многим со слов познеросванидземлечиных и описанный в Розе мира Андреева, а о втором оставил описание в своих мемуарах более чем достойный человек, маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов. “Как-то в октябре, вызванный в Ставку, я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, страшное, непоправимое, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила. — У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий. После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал: — Что будем делать? Что будем делать?! Видимо, происшедшее ошеломило его. Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся”.
Tar Tar
Стихотворение
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрой песней своей.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч чиста, З
вучала великая правда –
Возвышенная мечта.
Сердца, превращённые в камень,
Заставить биться умел.
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Полную чашу отравы Преподнесли ему.
Сказали они: “Будь проклят!
Пей, осуши до дна!
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!”
